Покинув низкое кресло, он заходил по паркету и говорил горячо и много, как никогда, а баба слушала...
- Давай умрем, умрем вместе, случайная моя подруга, - воскликнул он, наконец, и положил на ее плечи холеные руки.
Баба всплеснулась и заголосила:
- Жалостный ты мой, соколик, ягодка малиновая, сиротка бесталанная.
Брови ее подпрыгивали, лицо расстроилось, один нос не участвовал в общей скорби, вздернувшись как будто еще веселее.
- Умрем, умрем! - лепетал дворянин, и неудержимо потянуло его на участливую грудь.
Когда затем, с зажженным канделябром, вошел Филимон, у окна на кресле сидела баба, а у нее на коленях томный и слабый дворянин. Помигав на вошедшего слугу, он прошептал:
- Филимон, зачем свет, у нас есть луна. Филимон, пятясь, прихлопнул за собою дверь и, поставив канделябр на сундук, принялся беззвучно смеяться.
АРХИП
1
Над белой скатертью, растопырив лохматые ноги, висит паук, у абажура легко кружится зеленокрылая мошкара, карамора обжег длинную лапу и волочит ее по столу... Шелестит плющ у балкона, и возится сонная птица в кустах.
Александра Аполлоновна Чембулатова разламывает бисквит, качая черной наколкой, которая на седых ее волосах похожа на летучую мышь.
- Сад охраняет Володя, - говорит Александра Аполлоновна и ласково взглядывает на собеседника своего, молодого помещика и соседа, Собакина, я подарила ему пистолет.
Собакин улыбается, раздвигая розовые и полные щеки.
- Я вас уверяю, что нет никакого Оськи-конокрада. Увели у попа тройку, и по уезду полетели слухи - пришел, мол, Оська, а Оська просто собирательное имя, - народная фантазия одарила его таинственной силой и удальством.
Старушка покачала головой.
- Нет, все это верно; украл лошадей он вечером, а наутро видели его уже за триста верст...
- Разве видели?..
- В том-то и дело; говорят, он необыкновенно низкого роста, лыс, силен и с большой, до пояса, черной бородой...
Собакин чуть-чуть улыбнулся и пожал плечами.
- Появлялся он в уезде два раза, - продолжала старушка, - и наводил такой страх, что помещики приковывали лошадей, а конюхам давали ружья заряженные... И все-таки умудрялся.
- Если его знают в лицо, почему не поймают?
- Мужики никогда не выдадут, боятся, что палить будет, как сжег он вашу Хомяковку года за три до вашего сюда приезда.
- Право, Александра Аполлоновна, я начинаю бояться.
- Вам-то особенно надо позаботиться; имея такого жеребца, я бы ночи не спала, все караулила...
- Да, Волшебник - чудо что за лошадь; увидите, на рождестве поведу его на бега.
- Да, нехорошо, нехорошо; тем более что ваш Архип...
- Нет, Архип мрачный, но очень надежный; мужик косматый, глаза волчьи, но верный...
- Ох... ох... - сказала старушка.
Из сада на балкон вышел гимназист, положил пистолет на перила и застонал:
- Бабушка, чаю.
- Осторожнее с пистолетом, смотри, куда кладешь, - заволновалась Александра Аполлоновна.
- Он, бабушка, не заряжен.
- Все равно. - И бабушка, шурша широким платьем, поднялась и загородила пистолет салфеткой.
- Что, Володя, как твои разбойники? - спросил Собакин.
- Ничего, - набивая рот ватрушками, говорит Володя.
- Убил кого-нибудь?
- На плотине за ветлами кто-то, кажется, стоит, только на плотину ходить страшно.
- У пруда ночью сыро, - сказала Александра Аполлоновна.
Гимназист лукаво прищурился.
- А у меня, бабушка, порох есть...
- Откуда ты взял! Отдай сию минуту... Володя, ке смей убегать. Пожалуйста, Собакин, догоните его, отнимите у него порох.
Улыбаясь, Собакин сошел в сад и скоро пробегал уже мимо балкона, размахивая руками, потеряв всю солидность, а Володя, приседая, визжал, не давался в руки.
"Дети, дети", - подумала Александра Аполлоновна и стала считать, как в столовой часы били одиннадцать.
- Володя, где ты? - позвала она. - Иди спать, - одиннадцать часов...
В это время мимо изгороди проскакал верховой, встал у крыльца, и чей-то чужой голос позвал:
- Барин Собакин здесь?
- Кто спрашивает? - по-хозяйски сухо ответила Александра Аполлоновна.
- Работник их, Михайло.
На балкон, обняв за плечи гимназиста, вошел, отпыхиваясь, Собакин.
- Кто меня спрашивает? Это ты, Михайло? Что случилось?
- Несчастье у нас, барин, - сказал из-за плетня невидимый работник, увели Волшебника.
Когда Собакин, во весь опор скакавший по темному полю, влетел, пыльный, на вспененном коне во двор, у растворенной конюшни, размахивая фонарем, галдели мужики.
- Что, Волшебника увели? - крикнул Собакин.
- Беда-то какая, не доглядели...
Собакин побежал в конюшню. Болт у стойла был сорван, и под наружной стеной у пола сквозила дыра, в которую, должно быть, и пролезли воры...
- А где Архип? - спросил Собакин.
- Будили мы его, спит, пьяный.
На вороху сена, закинув бледное в черной шапке волос лицо, лежал Архип.
- Жив, ничего, не тронули, пьяный очень, - успокаивали работники.
- Облейте его водой, вот мерзавец.
Принесли конское ведро, подняли Архипу голову и полили.
- Лейте, лейте все ведро.
Когда голова, рубаха и порты намокли, Архип приподнялся, сел и повел налитыми кровью глазами.
- А? - спросил он.
- Архип, где Волшебник?
Сутулый Архип поднялся и долго осматривал болт и обрывок недоуздка, в дыру даже заглянул и так же спокойно ответил:
- Увели, барин. Не досмотрел...
- Легли это мы спать, - шумели работники, - а Михайло и говорит: пойду-ка я посмотрю лошадей, а потом прибежал и кричит: увели, увели...
- Что же вы не догнали, черти окаянные!.. - наскакивал на них Собакин.
Работники вежливо посмеялись.
- Где ж догнать, разве мыслимо? Он это.
- Кто он?
- Да Оська.
- Ерунда, никакого Оськи нет...
- Очень есть, его это работа, вы, барин, не сомневайтесь.
- Ерунда, - кричал Собакин, - сию минуту на лошадей!.. Догнать!..
Работники помялись, но с места не тронулся ни единый.
- Ну?
- Нет, нельзя нам.
- Где его догнать...
- Он теперь за двести верст махает. Собакин побежал к дому и оттуда крикнул.
- Седлайте сию минуту верхового! Да зайди ко мне хоть ты, Дмитрий, за письмом к уряднику, живо!
...Утром на вопросы урядника Архип отвечал, что был вчера выпивши, ничего не слыхал и помнит только, как пал ему кто-то на грудь и скрутил руки, а были то двое или один и какие из себя - не помнит.
Так ничего и не добились от угрюмого, косолапого Архипа и отвели его в холодную, а урядник, выпив поднесенную на тарелочке рюмку водки и крепко на прощанье пожав Собакину руку, сказал:
- Архип в сем деле причиной, с него и взыщем, - и уехал.
Затих под горой колокольчик, Собакин вышел на балкон, посвистал и, спустившись в сад, зашагал по липовой аллее.
"Следствие, - думал Собакин, - суд будет, а Вот-шебника не видать мне, как ушей своих. Черти, ах черти, какую лошадь увели".
Собакину с досады хотелось сейчас же куда-нибудь поехать, вообще суетиться.
- Ну нет, я разыщу лошадь, под землей достану, - бормотал он и прислушался.
Близко, словно вынырнув из-за акации, зазвякали сборные бубенцы, промелькнула за кустами и остановилась у дома коляска Чембулатовой.
- Как я вам благодарен, Александра Аполлоновна, - говорил Собакин, идя навстречу старушке, - поверите ли, увели Волшебника и следа не оставили...
- Я предупреждала вас, не верили, а вышло по-моему, - торжествующе говорила старушка, - всему причиной ваш Архип, вот у моего братца так было..
Оба они, заложив руки, заходили по аллее. Александра Аполлоновна объясняла:
- Сейчас в Уральске конская ярмарка. Поезжайте туда как можно скорее, нигде как там ваш Волшебник...
- В Уральск?..
- Поедете верхом - это и скорее и удобнее для дела: братец мой тоже верхом ездил, у него увели Вадима от нашей Звезды и воейковского Черта.
- Ну и что же?
- Нашел, конечно, нашел мужика, который увел Вадима, - его арестовали, а жеребца отдали братцу.
- Я еду, Александра Аполлоновна, с вашего благословения...
- Помоги вам бог, - и старушка поцеловала в лоб приложившегося к ее руке Собакина...
Долго еще ходили они по липовой аллее, Александра Аполлоновна в шелковом колоколом платье, Собакин в куцем пиджачке из чесучи, и старушка давала подробнейшие наставления - куда ехать и как сохранить лошадь, чтоб прошла четыреста верст в четверо суток, и где остановиться(tm)
- С казаками будьте осторожнее, - хитрые они...
2
Тепла темная степь, светят на дорогу звезды, и дорога, чуть серая, глушит частые удары копыт, и кричит коростель в колдобине; где-то, значит, близко степной хутор...
Безлесные, безводные, как дождевики, растут хутора на гладкой, человечьими курганами усеянной степи, вековечной дороге кочевников. Потянуло сыростью и дымом. Собакин привстал на стременах, вгляделся и, увидев огонек, свернул прямиком по полю. Сначала, услышав его топот, залаяли негромко, но все дружнее и звонче собаки, забил в колотушку ночной сторож, и перед Собакиным выдвинулись из темноты амбары и хлевы, крытые соломой, и под самую морду лошади, сзади и с боков, запрыгали охрипшие от ярости хуторские псы.
