Амелия застенчиво засмеялась.
– Судьба Лючинды показалась мне похожей на мою судьбу.
Шарль де Ровер внимательно рассматривал ее, и глаза его как бы невзначай соскользнули от ее пылающего лица вниз и вглубь, к тем двум милым плодам, которые заманчиво обозначались сквозь тонкую материю платья.
– Ага, вы снова думаете об этом счастливом молодом человеке, которому удалось завоевать ваше расположение, – констатировал он с оттенком сожаления. – Я буду до конца дней пенять на судьбу, что она лишила меня возможности сделать это раньше.
Неуверенность Амелии усилилась. Она боялась этого глубокого, нежного тона, который окутывал ее своей бархатистостью как плащом, гасил ее волю, замутнял ясность сознания, оставляя ее беззащитной перед этим человеком в мундире.
– Он не написал ни разу со времени отъезда! – вырвалось у нее.
Полковник подавил в себе приступ смеха.
– Если бы я имел возможность передать ему ваш упрек! Обладай я подобным сокровищем, я бы каждый день своей жизни посвятил вам, мой дорогой друг, уверяю вас!
Амелия закачала головой в знак несогласия.
– Я чувствую, – заговорила она быстро, не переводя дыхания, – с ним что-то приключилась. Кто знает, быть может, он лежит где-то больной и всеми покинутый, или его корабль затонул. Подумать страшно! Ах, Шарль, если бы мне было твердо известно, что с Эрнстом что-то случилось! Тогда бы я оборвала свою жизнь, ставшую совершенно бессмысленной!
Полковник схватил ее руку и сжал ее своими пальцами.
– Вы сами не понимаете, о чем говорите сейчас, Амелия! Как только могла родиться такая ужасная мысль в этой милой груди! – воскликнул он с показным ужасом.
Отличный знаток человеческой природы, находившийся к тому же на полпути к победе, он воспринял слова Амелии не бог весть как трагично. Если она доверила ему свои мысли о потере, которая для него самого должна обернуться потаеннейшим выигрышем, то для него не составит труда в самом скором времени утешить ее израненное сердце.
– Знаете, Амелия, – продолжал он в самом доверительном тоне, – у меня сердце разрывается на части при виде вашей безутешности. В Сан-Доминго у меня есть друг, мой бывший товарищ по оружию. Я, пожалуй, напишу ему и спрошу, известно ли ему что-нибудь о вашем любимом. Обещаю вам, моя дорогая, что через несколько недель вы получите вести о вашем Эрнсте, и я надеюсь, ради вашего счастья, что это будут хорошие вести.
Амелия буквально онемела от умиления перед такой великодушной заботой о ней. Она подняла к нему глаза, сверкающие от слез.
– Ах, Шарль, вы действительно делаете это ради меня? – мягко спросила она его. – Я и в самом деле должна выполнить вашу просьбу о прощении, мой друг. Я считала вас эгоистом и себялюбцем, но теперь я вижу, что обманывалась в своих суждениях. Ах, теперь-то я хорошо вижу, что вы искренний человек!
Полковник, который внутренне торжествовал при этих словах, с непроницаемым лицом поклонился и почтительно поцеловал ее изящную ручку.
– Я буду счастливейшим человеком в мире, любовь моя, если мне однажды удастся убедить вас в искренности моих чувств, – сказал он с полной серьезностью.
Затем двое столь непохожих друг на друга людей сменили предмет беседы, и полковник воспользовался поводом, чтобы показать себя перед Амелией внимательным и веселым собеседником. Его триумф стал полным, когда ему удалось несколько раз услышать в ответ на свои реплики ее смех, беспечный и самозабвенный, улетающий в голубое летнее небо подобно щебету птиц.
Немного погодя полковник испросил у Амелии разрешения покинуть ее, поскольку ему еще предстояло отдать долг вежливости мадам Дюранси. – Лицо Амелии омрачилось при упоминании этого имени. Полковник, прекрасно разглядевший смену чувств на ее лице, не мог не распознать за этой антипатией, внешне столь необоснованной, природный инстинкт чистой души, которая способна за красивым лицом и приятными манерами, чем в избытке обладала мадам, увидеть ее подлинный облик.
Де Ровер подумал с облегчением, что подобные подозрения в отношении себя, при том, что внутренне он был совершенной копией мадам, ему кажется, удалось усыпить.
Он нашел мадам в явно дурном расположении духа в ее так называемой рабочей комнате, где месье де Сен-Фар имел обыкновение хранить свои хозяйственные документы. Она только что весьма немилосердно прогнала управляющего, затратившего массу слов, чтобы объяснить ей, почему доходы от урожая нынешнего года никак не соответствуют материальным притязаниям мадам.
Она сидела за темным, массивным письменным столом, подперев голову руками, и безуспешно пыталась найти источник средств, который позволил бы ей и в грядущем зимнем сезоне остаться верной своему расточительному стилю жизни. Предстояло отремонтировать маленький дворец на Кэ д'Орсэ, после чего она сможет давать роскошные и безумно дорогие званые вечера. Кроме того, и об этом нельзя забывать, ей предстояло вывести в свет эту до смерти надоевшую девчонку Амелию де Сен-Фар. Не больно-то приятная миссия – выставить ее на всеобщее обозрение в розовом свете ее юности. Но мадам знала, что большая часть имевших влияние в свете людей и без того порицала ее образ жизни, и не рискнула лишний раз настраивать против себя общественное мнение своим пренебрежением к обязанностям опекунши, в особенности после того, как она уже прикарманила имущество Сен-Фара.
Полковник с первого взгляда понял, что мадам находится в дурном настроении. Он предусмотрительно прикрыл за собой двери и пружинящей походкой приблизился к ней, чтобы впечатать поцелуй в ее бледно сияющую шею.
Мадам передернулась от прикосновения его губ.
– Шарль, прошу вас! Разве можно так пугать меня!
Полковник рассмеялся и пододвинул стул поближе к ней.
– Держу пари, мысли, которые я от вас отпугнул, были не из числа приятных, – весело сказал он.
Он смотрел на нее голодными глазами. Разговор с Амелией и невольное воздержание в отношениях с ней, разгорячили его. А мадам в ее легком муслиновом платье, сияющая как летний день, как никто способствовала разжиганию аппетита.
Мадам надула губы.
– Этот мне подлец-управляющий! Он уже что-то пронюхал! Он требует больше денег для инвестиций в хозяйство. Зато от урожая обещает смехотворную сумму в 15 ООО франков! Послушайте, Шарль, такого прощелыгу нужно было с самого начала гнать ко всем чертям! Как я смогу обустроить личную жизнь, если в моем распоряжении окажется недостаточно денег?
Веселье Шарля де Ровера казалось безграничным.
– Мне кажется, моя дорогая, тебе следует несколько ограничить себя.
– Ограничить? – Александрина вскочила. – Надеюсь, ты шутишь, друг мой? Это я-то должна жить как вокзальная побирушка? И где – в Париже! Там, где моего присутствия с нетерпением ждут самые роскошные праздники! Если в тебе есть хоть искра сочувствия, ты должен подумать и предложить, что мне следует предпринять, а не вести разговоры об умеренном образе жизни!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
