операциях союзников на Западном фронте, он представлял старую легенду не просто реинкарнацией, а настоящей реальностью. Символика крестоносцев сильно повлияла на памятники, которые стали воздвигать англичане после 1918 г. погибшим на войне[89].
К чести английских церквей можно добавить, что некоторые наиболее выдающиеся их лидеры и мыслители были более сдержаны в своей интерпретации войны. Хотя, практически, все они поддержали решение своих правительств идти на войну, несмотря на то, что были хорошо осведомлены о ее страшных последствиях. Они оправдывали политику с точки зрения светских ценностей и гуманизма, подкрепляя их традиционными представлениями о справедливой войне, и не считали ее священной войной. В 1917 г. Рэндалл Дэвидсон, архиепископ Кентерберийский, считал: «Абсолютно убежден в правоте и чистоте помыслов мужчин и женщин, воюющих на войне, и то что мы вступили в войну почти три года назад, были нашими долгом, верностью и правдой». Слово «телйаЫепе88» переводится как принятие на себя своей судьбы и долга в борьбе за Царство Божье. Еще один значительный англиканский мыслитель Уильям Темпл, который служил архиепископом Кентерберийским во время Второй мировой войны, полностью повторял своего предшественника. Как и тот, он считал участие в войне справедливым долгом каждого участвующего в ней воина. Величайшей заслугой этих англиканских лидеров была их умеренность взглядов, против которых также ополчались гиперпатриотические бульварные газеты, такие как «Джон Булл», которая стала позже злобно антиклерикальной. Однако очень жаль, что таких лидеров и мыслителей, выступающих против своего времени, было всегда меньшинство[90].
Ура и аллилуйя
В Британии, как и во всех воюющих странах, мы легко находим утверждения о том, что конкретная страна преследует в этой войне свой личный интерес, и это делает данное государство вульгарно и агрессивно шовинистическим.
Но при всем обилии подобных заявлений одной из западных стран, особо выделяющейся религиозным милитаризмом, была Германия. Позиция этой страны в глобальных военных конфликтах в то время заставляет нас обратить прежде всего внимание на роль религии в развитии международного конфликта[91].
Очень много немцев встретило начало войны с экстатическим чувством, которое было явно религиозным и патриотическим. (Даже если считать, что подъем не был таким единодушным, как некоторые утверждали в то время, он все-таки проявился в конкретном движении.) «Дух 1914 года» стал определяющим моментом в истории Германии, явившись консервативным и патриотическим ответным ударом французскому революционному духу 1789 г. В Германии население переживало взлет национального религиозного возрождения. В первые месяцы войны церкви Германии были наполнены более, чем это у них было до этого, даже в рабочих районах, печально известных своими антиклерикальными настроениями[92].
Особенно волнующим было беспрецедентное германское единство. Это был час вдохновения к единению в «гражданском мире», в котором все фракции согласились объединиться в поддержку провидения, независимо от идеологии, и который христианские писатели назвали библейским прецедентом. Проповедники и теологи присвоили ему знаменитые слова из новозаветной книги «Деяний святых апостолов», описывающих, как апостолы преодолели могучим ветром с небес все сомнения и получили вдохновение говорить с людьми всех национальностей. Для истинно верующих Дух снова шагает по миру, изливая на них духовные дары. Проповедник из Бремена говорил о немецком настроении в 1914 г.: «Дух Божий сошел на нас. Это был новый день Пятидесятницы. Раздался сильный шум с неба… Разве мы не слышали Божественного слова?» Божий голос в истории, как он утверждал, отражался в имперских заявлениях и военных коммюнике той триумфальной первой недели войны. Вместо библейского списка парфян, мидян, эламитов и прочих Густав Фриб из Ганновера перечислил слушателей своего времени:
«Селяне и горожане, вольнодумцы и консерваторы, социал-демократы и эльзасцы, и поляки, протестанты и католики… апостолы Рейха стояли вместе 4 августа 1914 г., а кайзер дал определение такому единодушию в таком изречении: “Я не вижу больше враждующих сторон. Я вижу только немцев”»[93].
Обратите внимание, что даже здесь, несмотря на ярый национализм, евреи отсутствуют в списке.
Позже Рудольф Биндин, чтобы заработать известность, стал автором самого пессимистического воспоминания о войне, в котором поделился националистическим настроением. В августе 1914 г. он опубликовал стихотворение во «Франкфуртер Цайтунг», в котором показал причину своего отъезда на войну, которую назвал священной. Адаптируя общий псевдосредневековый язык того времени, он писал:
«Я священный всадник, Я не стремлюсь к кресту или чаше Грааля но, тем не менее, благословен тысячу раз как воин правды»[94].
Одной из причин, почему немецкие церковники были такими восторженными, как и пятидесятники, с которыми проявляли полную солидарность, была та, что к началу 1916 г. силы германской армии были уже недостаточными, чтобы верить в блицкриг. Примерно с этого времени постепенно начинается пропаганда оправдания этой войны, для которой находится конкретное место в сложной структуре «теологии войны», которая остается в ней до сих пор. Те же темы многократно возникают во всех проповедях в течение 1918 г. Война изображается в них как «борьба веры», «борьба между светом и тьмой», «война между Богом и антихристом», «последним часом решения» и, конечно, «военной бездной». Основной смыл этих выражений совпадает с тем, что мы видим и слышим в Великобритании; по крайней мере, разница между ними только в проводимой здесь цензуре. Но даже когда мы сопоставляем знаменитые немецкие проповеди с английскими, первые все-таки поражают своей воинственностью и объемом[95].
Серьезные ученые и академики говорили и писали о том, что и как цитируют западные союзники для доказательства немецкой агрессии и фанатизма, но мы склонны сомневаться в их подходах, так как они в большинстве случаев следуют пропаганде того времени. В США мощным аргументом в пользу войны был забытый ныне бестселлер «Ура и аллилуйя», написанный в 1916 г. датским ученым Ю. П. Найем, где он представил антологию гиперпатриотических высказываний немецких мыслителей, особенно религиозных лидеров. Но пропагандистам не придется копать особенно глубоко, чтобы найти душераздирающие цитаты из проповедей и лекций об эпохе, так как примеры этого уже давно процитированы и переведены. Даже глупо звучащие «ура» и «аллилуйя» были подлинными, они взяты из речей протестантского священнослужителя Дитриха Форверка, которого мы уже упоминали, когда он говорил о небесных дирижаблях[96].
Святой язык войны льется с лютеранских кафедр страны, исходит от рядовых священнослужителей, от церковных руководителей. Пастор Франц Келер дал подробное обоснование понимания войны как «духовного возрождения» и перечислил ее преимущества. Война была лекарством от индивидуального эгоизма, она представила высочайшее моральное испытание, что дало богатые возможности для практики христианской добродетели, а также учило святой ревности; это привело верующих от
