— Тогда давайте заключим честную сделку, как это принято в Туманном Альбионе. Вы ведь прекрасно понимаете, что я тоже могу не отвечать на ваши вопросы. Пока вы получите все согласования по дипломатическим каналам, уйдет много столь драгоценного для вас времени. Я же готов дать показания немедленно, если вы ответите на мои вопросы.
— Да, милорд, конечно, — сдался после непродолжительной паузы сыщик.
— Так как погибла Лора?
— Яд, милорд. Неизвестного состава, на основе растительных ферментов. Проводится экспертиза.
— Есть хоть какие-то результаты?
— Нет, милорд. Яд неизвестен. Мы надеемся, что разгадка его происхождения прольет свет на это дело, но пока результатов никаких.
— Как он попал к Лоре?
— Он находился в воде, в графине на прикроватном столике леди Онасис. Горничная, которая его ставила, этой же ночью разбилась на машине.
— Исполнители вряд ли смогли бы что-нибудь сказать. Надо искать заказчиков.
— Совершенно справедливо, милорд. Именно поэтому я должен задать вам несколько вопросов. Насколько я знаю, вы звонили леди Онасис за несколько часов до ее кончины. Можете ли вы сообщить, о чем шел разговор?
— Разумеется. Лора объяснила мне, почему отменен заказ на постройку танкера на моих верфях.
— Ив чем была причина?
— Глобальный кризис в коммерческом судоходстве.
— Какие темы еще обсуждались?
— Общее положение дел в судоходстве. Лора сообщила мне, что Китайская государственная судоходная компания сделала ей предложение о покупке части флота семейства Онасис.
— Леди Онасис намеревалась отклонить это предложение?
— Совершенно верно. Вы уже нашли подтверждения тому?
— Да, милорд. Проект письма с отказом лежал на ее рабочем столе. Скажите, когда вы в последний раз лично встречались с леди Онасис?
— Три с половиной года назад в Кейптауне, на конференции по судоходству.
— А когда в последний раз до позавчерашнего разговора общались по телефону?
— Около года назад. Мы обсуждали вопросы поставок судов с моих верфей для ее торгового флота.
— Мог ли кто-нибудь хотеть смерти леди Онасис?
— У богатых и знаменитых людей всегда много недоброжелателей.
— Если можно, расскажите поконкретнее.
— Увы, не могу удовлетворить ваше любопытство, мистер Лоуренс. Смерти могли желать многие. Предположить, что кто-то организовал подобное покушение... Для этого нужны очень веские основания. Текущая конъюнктура добивала бизнес Онасисов лучше любого снайпера. В политику Онасисы никогда не вмешивались.
— Могли ли быть заинтересованы в смерти леди Онансис иные судоходные компании?
— Могли, разумеется.
— Леди Онасис ничего не говорила об угрозах, поступавших в ее адрес?
— Нет, ничего. Я так понимаю, что и вам не удалось обнаружить подобных фактов.
— Не удалось, милорд. Можете ли вы сообщить следствию что-либо еще касательно этого дела.
— Только то, что Лора Онасис была замечательным человеком, и я очень сожалею о ее кончине.
— Вы ведь тоже судовладелец? Тогда последний вопрос. Бизнес семейства Онасис наносил ущерб вашим интересам?
— Ни в коей мере. Мы не были конкурентами. Мой нефтеналивной флот обслуживает исключительно нефтяные компании семейства Юсуповых. Мои рыболовецкие суда ведут промысел в Балтийском, Северном, Белом морях, на севере Атлантики и в Тихом океане. Там суда семейства Онасис не промышляют.
— А отказ разместить заказ на постройку танкера нанес ущерб вашим интересам?
— Разумеется, это несколько осложнило финансовое положение Николаевских верфей.
— Благодарю вас, больше вопросов не имею. До свидания, милорд.
Лоуренс поднялся из кресла.
— Всего доброго, сэр, — я тоже поднялся на ноги. Лоуренс направился к выходу, но когда рука сыщика уже коснулась двери, я окликнул его.
— Инспектор, что касается яда. Проверьте яды, которыми пользовались в Китае. Возможно даже, в древнем Китае.
Лоуренс застыл на месте.
— Вы полагаете, что к этому делу может быть причастна Китайская судоходная компания?
— Я полагаю, что к этому делу могут быть причастны те, кто знаком с этими ядами.
— Благодарю вас, милорд, — инспектор поклонился и вышел.
Когда дверь за сыщиком закрылась, я обернулся и увидел, что из спальни на меня смотрит Юля.
— Мы разбудили тебя? — извиняющимся тоном спросил я.
— Нет, я сама проснулась, — она подошла ко мне и обняла. — Я смотрю, тебе даже на курорте не дают покоя.
— Увы, когда ты наверху, то просто не можешь скрыться из виду. Ты поняла, о чем мы говорили?
— Да. В школе у меня были хороши учителя по языкам. Но даже если бы я не знала ни слова по-английски, я бы и тогда поняла, что он тебе... — она запнулась, — роет яму.
— Почему?! — я не верил своим ушам.
— Он ненавидит тебя.
— Кто?!
— Этот человек, который был сейчас здесь. У него был такой тон...
— Инспектор? Что мне с того, что какой-то мелкий чиновник Интерпола не любит меня?
— Ты не понимаешь. Ты независим и ты никого не боишься. Этого не прощают те, кто слабее.
— Мне плевать на то, что они думают.
— Да, ты сильнее их. Но стая шакалов всегда победит одинокого льва... Я просто боюсь за тебя. У меня плохое предчувствие.
Я расхохотался.
— Брось, мне не страшна эта стая! Собирайся. Сейчас привезут завтрак, а потом сразу пойдем гулять по Висбадену. Здесь есть на что посмотреть.
На водяном фуникулере позапрошлого века мы поднялись в центральный парк. Отсюда, с высоты, город выглядел еще красивее. Небольшие домики утопали в зелени садов, в отдалении, насколько хватало глаз, простирались живописные холмы, покрытые лесами.
— Как здесь красиво! — воскликнула Юля, оказавшись на верхней площадке фуникулера. — Здорово живут немцы.
— Здорово живет элита, ты хотела сказать, — поправил я ее. — Этот город уже более ста лет — пансионат для богатейших людей мира. Как говорится, чужие здесь не ходят. А что, центр Европы, замечательное курортное место, целебные воды, чистейший воздух, тишина, покой и порядок. Что еще надо состоятельному человеку? Кстати, более трети домов здесь принадлежат русским.
— Неудивительно, — усмехнулась Юля. — Полмира скупили.
— Вообще-то, русское засилье здесь началось еще до Первой мировой войны. Уже к четырнадцатому году здесь образовалась приличная русская колония. Тогда это было в моде — покидать свою страну в случае успеха. У нас, русских, более чем у кого-либо развито представление, что ни счастья, ни пророков в своем отечестве не бывает.
Мы медленно двинулись по дорожке, идущей вдоль склона, с которого великолепно просматривалась вся панорама города и его окрестностей. Многие встречные раскланивались со мной, не без любопытства разглядывали Юлю. Впрочем, девушка, кажется, не замечала этих взглядов.
— Но ведь Юсуповы тоже долго жили за границей, — заметила Юля.
— Во время правления большевиков. Это логично. Я думаю, что, если бы мой дед остался тогда в Петрограде, он подписал бы себе смертный приговор.
— А потом он разве сразу вернулся?
— Почти сразу. Корнилов взял Москву в сентябре девятнадцатого, Петроград пал в октябре. А мой дед вернулся на родину в июне двадцатого.
— Больше полугода ждал.
— Нельзя смотреть на поступки предков глазами человека нашего времени. Это нам сейчас ясно, что победа Белых армий означала возрождение России. А тогда все выглядело иначе. Сейчас учебники более чем скупо описывают те годы. Говорят кое-что об авторитарном правлении военного правительства Корнилова, но не более. Что творилось на самом деле, уже никто не помнит. По всей стране действовали подпольные организации революционеров. Они устраивали покушения не только на представителей новых властей. Жертвой теракта мог стать любой офицер, священник, дворянин, предприниматель... все, кого красные считали представителями буржуазных классов. Во время одного из таких терактов в двадцатом погиб поэт Николай Гумилев, но о Гумилеве знают все, а неизвестных, погибших подобно ему, были тысячи. Все опасались нового красного переворота, да и новая власть особым либерализмом не отличалась. Белый террор был, конечно, не столь кровавый, как красный, но все же это был террор. Даже Петроград снова в Санкт-Петербург переименовали, только чтобы вытравить воспоминания о большевистском перевороте. А уж людям-то как досталось! За сочувствие коммунистам, даже за забастовки, людей ссылали в концлагеря. Первый год не успевших скрыться членов РКП(б) расстреливали без всякого суда и следствия. Очень часто опознанных большевиков патрули закалывали штыками прямо на улицах. Еще меньше везло тем, кого брали живьем: они проходили через такую разработку в контрразведке, после которой мало кто оставался в живых. Впрочем, выживших все равно ожидали расстрел или виселица. Досталось даже офицерам и чиновникам, которые состояли на службе у большевиков просто чтобы не умереть с голоду. Как минимум им было запрещено поступать на государственную службу, как максимум они получали до десяти лет ссылок, тюремного заключения или каторжных работ. Даже возвращавшиеся из эмиграции должны были рассказывать военно-следственной комиссии, почему они не принимали участия в активной борьбе с большевиками. Это уже потом генералов убедили провести публичные процессы по преступлениям большевиков, да и тогда Корнилов действовал совсем не либеральными методами. В двадцать втором отряд ОСВАГа... Слышала, наверное, о таком?
