До поздней ночи ходил он из дома в дом, спорил, убеждал, напряженно думал и, в конце концов, вынужден был отступить под нажимом консерваторов, которые считали, что нужно выждать несколько дней, пока министр не уладит вопрос, как он обещал это в своей речи.
Сарантис вернулся домой совершенно разбитый. Он лег на кровать и, повернувшись на спину, стал смотреть на голую стену, разукрашенную темно-желтыми пятнами плесени. «Да, мы добились единства, и его надо сохранить ценой любых жертв». От мыслей у него разламывалась голова. Он разглядывал большое пятно на стене как раз над кувшином, который Урания каждый вечер, наполнив водой, ставила на комод. «Странно, до чего похоже это пятно на голову Клио, когда смотришь на нее со спины». Временами Сарантис погружался в дремоту, но то и дело в памяти всплывало лицо девушки, взгляд и жестокие слова, положившие конец их отношениям.
Он сел в постели и попытался сосредоточиться. «Надо срочно организовать еще одно совещание, назревают новые события». Но даже когда он думал об этом, его преследовал образ Клио. Боль становилась все мучительней. Вдруг он почувствовал, что продрог, и, свернувшись в клубок, укрылся одеялом. В поисках тепла и ласки он нежно прижался щекой к подушке. Тут он услышал стук в соседнюю дверь и потом голос хозяйки.
Урания, остановившись на пороге, говорила:
— У вас, Мариго, все в порядке? Ну, слава богу. Я пришла узнать, что случилось на заводе. — Потом она посудачила немного о соседях и под конец спросила, подмигнув Мариго: — Ну, а когда же?.. Дай-то бог…
— Что такое, Урания? — спросила Мариго.
— Нечего скрывать от меня! Я ведь их сосватала. — Мариго схватилась за голову, а хозяйка, войдя в комнату и с трудом протиснув свое толстое тело между столом и буфетом, продолжала: — Неужели Хараламбос ничего не сказал вам? Господи боже ты мой! Он заверил мясника, что Клио согласна. Хараламбос даже взял у него деньги, чтобы купить приданое. Много денег…
* * *
Через два часа Хараламбос вернулся домой. Остановившись у двери, он тщательно вытер ноги. На старости лет у него появилась привычка долго шаркать ногами о коврик, прежде чем войти в комнату. Сняв кепку, он повесил ее на гвоздь. В квартире было темно, но свет он не стал зажигать… Когда он увидел у входа в кухню высокую фигуру Клио, ему почудилось на минуту, что перед ним во мраке возникло привидение.
— Доченька, и напугала же ты меня, — сказал Хараламбос.
— Я тебя ждала, — прошептала девушка и повернула выключатель.
Электрический свет залил комнату. Хараламбос сразу почуял что-то недоброе, но попытался улыбнуться.
— Ох! Чуть не потонул в грязи. Вся наша улица в рытвинах и колдобинах…
— Скажи мне, ты все спустил? — спросила она.
— Что, доченька?
— Деньги, которые взял у мясника, ты все спустил? Голос у Клио был хриплый, дрожащий, и старик, испугавшись, упал на колени.
— Да, да, я жалкий червяк. Нечистый меня попутал, я и сам не знаю, как это получилось. Сжалься надо мной, доченька, убей меня, чтоб мне больше не мучиться… Ну, убей же меня!
— Тебе давно пора умереть, — с ненавистью прошипела Клио.
Услышав шум, из соседней комнаты выбежали Мариго и Элени.
— Завтра рано утром ты пойдешь к мяснику и вернешь ему деньги! — закричала Мариго. — Это неслыханно!
— Какие деньги! Он их, наверно, успел промотать! — мрачно заметила Элени.
— Я-то, дурак, об ее счастье пекся, — жалко оправдывался Хараламбос.
— Горе нам! — причитала Мариго. — Разбудите Никоса!
— Обшарьте его карманы, ищите у него под матрасом, — кипела Элени.
— Прекратите крик! — вмешалась Клио. — Вы подымете на ноги всех соседей. — Она спокойно обернулась к матери. — Отпусти его, пусть идет спать. Ступай отсюда, отец!
Хараламбос молча выскользнул из комнаты.
— Ну а… — начала было Мариго.
— Я сама решу, что мне делать… — Девушка зажмурила до боли глаза. — Я хочу уйти отсюда… Уйти навсегда.
Наступило молчание. Мариго села к столу, подперев рукой голову.
— Значит, ты надумала пойти за него? — пробормотала она. — Кабы мне знать… Он, конечно, неплохой человек. И, как я слыхала, хороший хозяин. Может, все к счастью. — Вдруг она вздрогнула, почувствовав на себе ненавидящий взгляд Клио, и прибавила: — Ох, прости меня, прости меня, доченька…
— Уже поздно. Никому на свете я никогда ничего не прощу! Даже самой себе, — прошептала Клио.
На другой день Мариго, надев праздничное платье, отправилась к Толстяку Яннису. Жениху не терпелось; он огорчился, как дитя малое, когда Мариго попыталась отсрочить свадьбу, и поэтому решено было, что венчание состоится через две недели в воскресенье.
20
Бедняжка Каллиопа чуть не подавилась. Тут не столько виновата была апельсиновая корка — после ужина у нее была привычка жевать кожуру от фруктов, — сколько сердитый взгляд мужа, полковника Аристидиса Перакиса. Но надо было сказать ему правду: скоро пробьет одиннадцать, скрывать дольше она не могла.
— Значит, ты знала, что сын опять поздно придет… И поэтому за весь вечер ни слова не проронила? — сказал полковник.
— Аристидис, тут нет ничего плохого. Георгос уже взрослый, ты сам знаешь. Он ведь уже студент…
— Но это не значит, что он может ночь напролет кутить со всякими там певичками! — негодовал полковник.
Каллиопа подошла к мужу, повернувшемуся к ней спиной.
— Я же тебе говорила, Аристидис, мальчика пригласили в гости.
— Куда?
— К хозяину завода.
— Опять туда! Гм! Пусть только вернется, мерзавец, я с ним поговорю.
— Но, Аристидис… — И Каллиопа снова стала убеждать мужа.
Полковник внимательно слушал жену, но под конец, хмыкнув, заходил по комнате, бросая угрозы отсутствующему сыну.
Каллиопа принялась убирать со стола.
— Эти отлучки из дому мне совершенно не нравятся, — сказал полковник.
— А мне нравятся. Мальчик познакомится с жизнью. Связи в обществе теперь…
— Гм! Мозги у тебя куриные! А когда он приходит, ты разве не замечаешь, что от него винищем несет?
Полковник Аристидис Перакис давно уже вышел в отставку. Все свои скудные сбережения он истратил на постройку одноэтажного домика на окраине предместья. Хотя ему было уже за семьдесят, он гордился своей выправкой. Полковник ходил, точно аршин проглотив, и считал ниже своего достоинства признаться кому-нибудь, что от подагры у него часто сводит колено.
Отнеся посуду на кухню, Каллиопа вернулась в столовую.
— Куда он пошел, говоришь ты, Каллиопа?
— К господину Маноглу.
— Опять туда? Но что происходит в этом доме? Что там такое? Кабак?
— Ах, Аристидис! В хороших домах часто устраивают приемы. Он учится в университете вместе с дочерью господина Маноглу…
— Гм! Наверно, и у нее ветер в голове!
Перакис продолжал ходить по комнате из угла в угол. Вскоре Каллиопа задремала, сидя на стуле. Она уставала за день. Муж имел обыкновение ежедневно в пять утра поднимать ее с постели. А после того как Георгос поступил в университет, им пришлось рассчитать прислугу. А поэтому на плечи бедной Каллиопы легли все заботы о доме.
— Ты говоришь, она учится с ним в университете?
— Ах! Пожалуйста, не начинай сначала! Пойдем лучше спать, Аристидис.
— А я тебе повторяю, наш сын связался с развратной девчонкой.
— Ну и упрямый ты! Боже мой!
— А ты глупая курица! Он тебе напевает, а ты и уши развесила!
— Георгос никогда не лжет. Ты приучил его с детства говорить правду.
Полковник только развел руками.
— Гм! Ты в конце концов испортишь его, — через некоторое время проворчал он.
* * *
Стенные часы в столовой пробили двенадцать. Каллиопа сидела, подавляя зевоту. «Упрямец Аристидис! Но ради мальчика он готов пойти на самые большие жертвы! — думала она. — Он, бедняга, недавно бросил курить, чтобы сэкономить деньги на книги для Георгоса. Из-за этого стал он таким ворчливым? Или тут виновата старость? Когда Георгос был маленький, мы на праздники ходили к нему в школу посмотреть, как он выступает. Аристидис надевал мундир, и мы сидели в первом ряду возле директора». Улыбка засияла на сонном лице Каллиопы.
— Аристидис, почему бы тебе не выкурить иногда сигарету?
Полковник мерил шагами комнату, держа сжатые в кулаки руки за спиной.
— Проклятый яд! Я им сгубил себе легкие…
— Зачем ты говоришь неправду? Наш Георгос — хороший мальчик. — Тихий голос Каллиопы зазвучал теперь ласково, певуче, как колыбельная песня. — Он всегда был первым учеником, и ты мог гордиться его старательностью и послушанием… Но ты постоянно распекаешь его, Аристидис. Такой уж у тебя характер. На самом деле ты любишь его… Но тебе так и не удалось стать мальчику другом. — Она собиралась еще что-то сказать, но тут ее одолела зевота.
