— Э-э-э, здравствуйте… — проблеяла она.
Он не ответил, повернулся и вышел в коридор.
В коридоре он снял шлем и вошел в кухню, приглаживая волосы.
— Эй, Филу, это что еще за тетка в гостиной? Один из твоих дружков-бойскаутов или как?
— О ком ты?
— О педике, который прячется за моим диваном…
Филибер, который и так уже был на нервах из-за своего полного кулинарного бессилия, разом утратил аристократическую невозмутимость.
— Педика, как ты изволил выразиться, зовут Камилла, — прошипел он. — Она мой друг, и я прошу тебя вести себя прилично, потому что она поживет у меня еще некоторое время…
— Ну тогда ладно… Не волнуйся. Значит, это девушка? Мы об одном и том же… типе говорим? Такой лысый задохлик?
— Уверяю тебя, она девушка…
— Точно?
Филибер прикрыл глаза.
— Он твоя подружка? Тьфу ты, я хотел сказать «она». Что ты пытаешься ей сварганить? Портянки в масле?
— Представь себе, суп…
— Вот это? Суп?
— Именно. Суп из лука-порея с картошкой от Либига…
— Дерьмо это, а не суп. Кроме того, он у тебя подгорел, так что получится рвотный порошок… Что еще ты туда положил?! — с ужасом спросил он, приподняв крышку.
— Э-э-э… «Веселую корову»[14] и гренки…
— Но зачем?
— Врач… Он сказал, что она должна набраться сил…
— Ну знаешь, если она будет «набираться сил», поедая вот это варево, то сразу отбросит коньки! — И он достал из холодильника пиво и отправился к себе.
Когда Филибер присоединился к своей протеже в гостиной, она все еще пребывала в некоторой растерянности.
— Это он?
— Да, — шепнул Филибер, пристраивая большой поднос на картонную коробку.
— Он что, никогда не снимает свой шлем?
— Снимает, но вечером по понедельникам он всегда бывает невыносим… Вообще-то, в этот день я стараюсь с ним не пересекаться…
— Он слишком устает на работе?
— Как раз наоборот — по понедельникам он не работает… Не знаю, чем он занимается… Уезжает рано утром, а возвращается всегда в жутком настроении… Полагаю, семейные проблемы… Прошу вас, ешьте, пока не остыло…
— А… что это?
— Суп.
— Да? — изумилась Камилла, пытаясь перемешать странную похлебку.
— Суп по моему рецепту… Своего рода борщ, если хотите…
— Ага, понимаю… Замечательно… Борщ… — со смехом повторила она.
И на этот раз опять же все было непросто.
Часть вторая
1
— Есть минутка? Надо поговорить…
Филибер всегда пил за завтраком шоколад, и самым большим удовольствием для него было выключить газ в последнее мгновение, не дав молоку убежать. Это была его ежедневная маленькая победа, а вовсе не ритуал и не мания. Подвиг, невидимый миру триумф. Молоко оседало, и день мог начинаться: он владел ситуацией.
Но в то утро Филибер, растерянный и даже раздраженный тем, каким тоном говорил с ним Франк, повернул не ту ручку. Молоко убежало, и по комнате мгновенно распространился неприятный запах.
— Прости, что ты сказал?
— Сказал, надо поговорить!
— Ну давай, — спокойно ответил Филибер, ставя кастрюльку отмокать, — я тебя слушаю…
— Она здесь надолго?
— Не понял…
— Слушай, кончай прикидываться. Твоя подружка, она надолго задержится?
— На столько, на сколько сама захочет…
— Ты по уши в нее влюблен, так ведь?
— Нет.
— Врешь. Я же вижу твои приемчики! Великосветские манеры, аристократическая изысканность и все такое прочее…
— Ревнуешь?
— Черт, да нет же! Этого только не хватало! Чтобы я — я! — ревновал к этому скелету? Разве у меня на лбу написано «аббат Пьер»,[15] а?! — съязвил он.
— Завидуешь ты не мне, а ей. Может, тебе здесь тесновато и у тебя нет ни малейшего желания передвинуть свой стаканчик с зубной щеткой на несколько сантиметров вправо?
— Ну вот, так я и знал… Сплошные изыски… Стоит тебе рот открыть, и мне всякий раз кажется, что все твои слова, должно быть, где-то записаны, — уж больно складно говоришь!
— …
— Да нет, погоди, я все понимаю — это твой дом, никто не спорит. Ты приглашаешь кого хочешь, оставляешь ночевать кого хочешь, можешь даже устраивать тут благотворительные ужины — не возбраняется! — но елки-палки… Нам ведь хорошо было вдвоем, разве нет?
— Ты полагаешь?
— Вот именно, полагаю! Согласен, у меня тот еще характер, у тебя — собственные тараканы в голове, и дурацкие мании, и неврозы, но в целом все шло неплохо… до сегодняшнего дня…
— А с чего ты взял, что что-то должно измениться?
— Ннну… Сразу видно — не знаешь ты баб… Эй, без обид, идет? Это ведь правда… Приведи куда-нибудь девчонку — и тут же получишь полный бардак, старик… Все сразу усложняется, начинается жуткое занудство, и вот ты уже готов своему корешу в горло вцепиться… Ты чего ухмыляешься, а?
— Да потому, что ты изъясняешься как… Как ковбой… Для меня открытие, что я — твой… кореш.
— Ладно, замнем для ясности. Но ты мог бы меня предупредить, только и всего.
— Я собирался.
— Когда?
— Да вот, за шоколадом, если бы ты дал мне возможность его приготовить…
— Извиняюсь… То есть нет, черт возьми, я же не могу сам себя извинять, ведь так?
— Совершенно верно.
— Уходишь на работу?
— Да.
— Я тоже. Пошли. Угощу тебя шоколадом внизу.
Уже во дворе Франк выложил свой последний козырь:
— Мы ведь даже не знаем, кто она такая… Ни откуда взялась…
— Я тебе покажу… Пойдем.
— Ццц… Даже не рассчитывай, что я потащусь пешком на восьмой этаж…
— Вот именно что потащишься. Я на тебя рассчитываю. Пойдем!
Впервые за все время их знакомства Филибер его о чем-то попросил. Он для порядка пробурчал себе под нос несколько ругательств и пошел вслед за ним по черной лестнице.
— Черт, как же здесь холодно!
— Это еще что… Увидишь, что будет под крышей…
Филибер снял замок и толкнул дверь.
Несколько секунд Франк молча стоял на пороге.
— Она здесь живет?
— Да.
— Уверен?
— Пошли, покажу тебе кое-что еще…
Он отвел его в другой конец коридора, ударил ногой в раздолбанную дверь и прокомментировал:
— Ее ванная… Внизу туалет, наверху — душ… Согласись — изобретательно…
По лестнице они спускались молча.
Франк снова обрел дар речи только после третьей чашки кофе:
— Ладно, только вот что… Объясни ей, как для меня важно высыпаться во второй половине дня…
— Обязательно скажу. Мы вместе скажем. Не думаю, что возникнут проблемы, потому что она тоже будет спать…
— С чего бы это?
— Она работает по ночам.
— Чем занимается?
— Убирается.
— Не понял…
— Она уборщица…
— Ты уверен?
— Зачем бы она стала меня обманывать?
— Да не знаю… Всякое случается… Может, она девушка по вызовам…
— Ну, в таком случае, у нее было бы побольше… Округлостей… Согласен?
— Ты прав… Эй, а ты не дурак, старик! — Франк с размаху шлепнул его по спине.
— О… о… Осторожно, ты… я… уронил круассан, и… и… идиот… Теперь он по… похож на старую медузу…
Франк не слушал — он читал заголовки в «Паризьен», которая лежала на стойке.
Они заговорили одновременно.
— Скажи-ка…
— Да?
— У нее нет семьи, у этой птички?
— Знаешь, — ответил Филибер, завязывая шарф, — это тот самый вопрос, который я никак не решался задать тебе…
Франк поднял на него глаза и улыбнулся.
Добравшись до своего рабочего места, он попросил помощника отлить ему бульона «на потом».
— Эй…
— Что?
— Проследи, чтобы был наваристый, ладно?
2
Камилла решила, что перестанет принимать ежевечернюю половинку таблетки лексомила, который прописал ей врач. Во-первых, она больше не могла выносить того полукоматозного состояния, в котором пребывала все последнее время, а во-вторых — не хотела допустить ни малейшего риска привыкания. Все свое детство она наблюдала за матерью, впадавшей в истерику при одной только мысли, что ей придется засыпать без снотворного, и это навсегда врезалось ей в память.
Она вынырнула из бог знает какого по счету сна, не имея даже отдаленного представления о времени, но все-таки решила встать, встряхнуться, одеться наконец и подняться к себе, чтобы выяснить, готова ли она вернуться в свою собственную жизнь, в то состояние, в котором пребывала раньше.
Проходя через кухню, чтобы попасть на черную лестницу, она увидела записку, придавленную бутылкой с янтарной жидкостью.
Разогрейте в кастрюльке, но не кипятите. Всыпьте лапшу и варите 4 минуты, слегка помешивая.
Почерк был не Филибера.
