На этой террасе, в ожидании гостей, собралась вся семья. Впереди всех стоял Роху-Цампи и его жена, с металлическими блюдами в руках. На одном из блюд стояли два кубка с какой-то бледно-розовой жидкостью, по-видимому вином; а на другом — лежал не то хлеб, не то сахарное тесто, которое Ардеа уже пробовал не раз; вкусом оно напоминало мед. За хозяевами дома толпились дети и слуги.
Сагастос любезно ответил на глубокие поклоны хозяев дома, в изысканных словах выражавших радость видеть под своей кровлей двух представителей божественной мудрости. Затем маг, а за ним и Ардеа выпили по кубку и отведали хлеба и меда.
По окончании этой церемонии Роху-Цампи провел гостей в сад, где в тени деревьев стоял накрытый вышитой скатертью стол. Дети бежали впереди с корзинками в руках и бросали под ноги гостям золотистые зерна.
За стол сели только хозяин дома, его жена и оба гостя; прислуживали им дети и слуги. Обед был обильный и состоял из мясных блюд, но посвященным особо подавали овощи, розовую жидкость, оказавшуюся молоком, плоды и пирожки.
После обеда гостей пригласили в дом, где все было просто, но безвкусно, хотя и прочно, а сверх того отличалось безупречной чистотой. Было только необходимое, при полном отсутствии произведений искусства, или какого-либо предмета роскоши.
"Если ассуры и богаты, — подумал Ардеа, — то, очевидно, и бережливы".
Провели их прямо к двери, над которой висела картина, изображавшая хозяев дома, приветствовавших гостя, который обращен был спиной к зрителю; это указывало, что комната предназначалась для приема приезжающих.
Отворив дверь, Роху-Цампи попросил гостей войти и считать себя здесь, как у себя дома. Потом он скромно удалился, а Ардеа стал осматривать свое новое помещение.
Комната была большая и окнами своими, задрапированными полосатой, — черное с красным, — материей, выходила в сад. Стены были выкрашены темной краской и украшены живописью, изображавшей цветы и животных. В углу стояла печь, сложенная из красивых, эмалированных кирпичей. К стене был приделан металлический таз с маленьким фонтаном для мытья.
Стол и стулья были деревянные, довольно простой и грубой работы. Две низких и широких кровати были покрыты толстыми и мягкими одеялами. На них лежали подушки в полосатых наволочках.
Около каждой кровати было по высокому подсвечнику, вроде тех, какие мы видим в наших церквах, со вставленными в них толстыми красными свечами. На столе, посреди комнаты, стояла большая амфора с вином и два кубка.
— Мы здесь отдохнем немного, а потом я покажу вам храм. Это самое главное святилище ассуров.
— И оно стоит одиноко в равнине?
— Да нет же, Ардеа! Мы находимся в предместье большого города, который скрыт от нас холмами. Если вы хороший ходок, то мы пойдем пешком.
— Конечно! Я с удовольствием прогуляюсь.
Отдохнув около часу, наши путники вышли из дома. Сагастос хорошо все знал, казалось, и не нуждался в проводнике. Прямым путем, на половину сокращавшим расстояние, они вышли на главную улицу города.
Каждый из перекрестков представлял площадь, и на каждой из площадей были устроены рынки, заваленные самыми разнообразными продуктами. На рынках двигалась толпа всевозможных типов. Одни сидели и рассуждали с ассурами о делах; другие подписывали торговые сделки.
Повсюду царила лихорадочная деятельность; мужчины и женщины шныряли с озабоченным видом. В общей массе, женщины ассуров были некрасивы. Рослые, дородные, с резкими чертами лица и маленькими бесцветными глазами, они производили неприятное впечатление; но, вглядываясь ближе в эти грубые энергичные фигуры, можно было; встретить и кроткие лица, с добрыми серыми глазами. Носили они разноцветные, короткие юбки, темные плащи и остроконечные шляпы.
Пройдя через весь город, Сагастос свернул в аллею, обсаженную такими густыми деревьям, что в ней царил полумрак. В конце аллеи находился портик, сложенный из черного камня, через который они вошли на большой двор.
Храм представлял из себя громадное здание, выстроенное тоже из черного, блестящего камня. Широкая лестница, в двадцать ступеней, вела на паперть с двумя толстыми колоннами по бокам. В тени, над входом, фосфорически светилась пентаграмма; по обе стороны, в двух громадных каменных вазах, горели благовония и смолистые травы, тщательно возобновляемые двумя жрицам^, в длинных, красных одеждах.
Редкие богомольцы, преимущественно женщины, входили и выходили из храма. Вслед за небольшой группой молящихся вошли внутрь и наши путешественники.
Громадный храм был почти пуст. В глубине виднелась красная завеса, перед которой высился каменный жертвенник, а на нем стоял металлический сосуд. Вокруг жертвенника, на каменном полу, лежали крепко связанные животные. Жрецы и жрицы, вооруженные длинными ножами, по очереди прикалывали их и собирали парную кровь в большие сосуды, а служители вытаскивали затем убитых животных на смежный двор.
Тяжелый, острый и отвратительно удушливый запах стоял в храме. Откуда-то доносился глухой грохот.
Если бы мы не были посвященными, то обязаны были бы также принести какое-нибудь животное в жертву, — заметил Сагастос. — Следите за тем, что происходит, это — погребальный обряд.
Они подошли к жертвеннику, и Ардеа увидел, что присутствующие, взяв по сосуду с парной кровью, преклонили колена перед завесой, и затянули какую-то протяжную, однозвучную молитву. Едва замерли последние звуки пения, как из-за завесы грянула музыка. Пел многочисленный хор под звуки музыкальных инструментов. В общем, мелодия не лишена была величия; но минутами она становилась до такой степени дикой, слышались такие раздирающие звуки, что потрясала каждый фибр слушателя, вызывая почти физическую боль.
Вдруг сверкнула яркая молния, и под сводами прокатился страшный удар грома, заглушивший музыку. При бледно-зеленоватом свете молнии видно было, что завеса быстро распахнулась и открыла колоссальную статую человека, сидящего на четырехгранном троне. Руками своими, похожими на когти, он раздирал, казалось, трепетавшее человеческое сердце; а за его плечами видны были большие зубчатыя, как у летучей мыши, крылья; голову статуи окружал сноп красных, как кровь, лучей. Вокруг стояли жрецы в длинном черном одеянии, с венками из красных цветов на голове, и жрицы с золочеными лирами в руках. Лицо статуи, с красными, как раскаленный металл, глазами, было поистине ужасно. В ногах идола был устроен другой каменный жертвенник, на котором пылал большой огонь.
Теперь Ардея понял также и причину постоянного грохота, которого он никак не мог раньше объяснить. В подражание храму Имамона и здесь был водопад, но всей картине не доставало величия, подавлявшего зрителя в храме великого бога. Ленивые воды, низвергавшиеся в какую-то бездну за статуей Ассуры, были синего, как сапфир, цвета.
Все присутствующие, с чашами в руках, подходили к жертвеннику и выливали кровь на огонь, и пламя с треском взвивалось столбом, озаряя все вокруг багровым светом. Из средины огня взвивался иссиня-черный, испещренный желтыми пятнами, дым, в клубах которого показались воздушные и неясные человеческие образы. Присутствующие узнали, должно быть, в этих смутных очертаниях своих знакомых и родных, так как с криками и рыданиями протягивали руки к этим видениям.
Ардеа почувствовал, что холодная дрожь пробежала по телу, и голова закружилась.
— Уйдемте! Этот запах и зрелище ужасны! — пробормотал он.
Сагастос взял его под руку.
— Будьте мужественны и, главное, не выказывайте ни слабости, ни отвращения! Это очень опасно и может вызвать взрыв гнева у этих дикарей. Смотрите лучше на поток, который они называют "потоком спасения". Души умерших, освобожденные принесением за них кровавых жертв, погружаются в его очистительные волны.
Князь почти машинально взглянул на пенящиеся воды и вдруг на синем фоне потока увидел человеческие образы, которые исчезали в бездне. Верующие испускали радостные крики, а музыка начала снова греметь под аккомпанемент рева потока.
Оглушенный этим музыкальным ураганом, перед которым отрывки самых диких произведений Рихарда Вагнера показались бы гармоничным рокотом, и задыхаясь от одуряющего запаха крови, Ардеа, шатаясь, вышел из храма.
На чистом воздухе вздох облегчения вырвался из его груди.
— О! Что за ужасный культ! — пробормотал он.
— Культ низшей расы. Но я вижу, что вы слишком взволнованы, чтобы продолжать наш осмотр, — сказал Сагастос. — Поэтому лучше вернемся домой и отдохнем.
VII
Проспав с час, Ардеа встал бодрым и в обычном расположении духа.
— Вы оказались слабее и впечатлительнее, чем я думал, — сказал ему Сагастос, прибавив, что сегодня они никуда уже больше не поедут.
— Я не знаю, что такое со мной случилось. Обыкновенно, я вовсе не так впечатлителен, — ответил, краснея Ардеа. — Но запах крови был так удушлив, а потом эта ужасная музыка окончательно потрясала мои нервы. Клянусь вам, что бывали звуки, производившие на меня впечатление, точно мое тело резали бритвой.
