«Хариусы, наверное», – сглотнул слюну Робинзон, подумав, что неплохо бы купить на ужин хариусов.
– А вы что стоите? Приступайте к работам, – обратился он к замершим на берегу ручья туземцам. – Головастые пусть сообразят, какой длины и сколько нужно взять бревен, чтобы перекинуть с берега на берег, а длиннорукие притащат подходящие».
Работа закипела. Туземцы под руководством головастых, имевших опыт в строительстве древесных хижин, разбежались в разные стороны, и в скором времени притащили несколько сваленных ветром деревьев, которые при помощи остро отточенных камешков освободили от сучьев и аккуратно сложили на берегу.
– Ну что вы стоите? Берите бревна и переносите их на ту сторону! – прикрикнул на них Робинзон.
Сам он сидел на берегу прелестно журчащего ручья, наблюдая, как прозрачная вода омывает опущенную в воду руку, как по дну ручья перекатываются мелкие камешки и древесные палочки, а рыбы обращают к шевелящимся в воде пальцам удивленные взоры.
Туземцы, взвалив бревна на плечи, тяжело спрыгнули в ручей, в результате чего вода в ручье неприятно помутнела и пошла пузырями. Робинзон вынул из ручья руку и вздохнул. Он уже давно замечал, что туземцы, несмотря на свое природную добродушие и сообразительность, не понимают этой тонкой игры природы, какую понимает он, Робинзон – потому, как можно предположить, и вели раньше примитивный, неэкономический образ жизни.
Туземцы между тем, фыркая от воды и кряхтя от тяжести, перенесли концы бревен на другую сторону ручья и аккуратно уложили друг подле друга, в результате чего получился не очень ровный, зато чрезвычайно прочный государственный мостик.
– Молодцы, ребята! Такому мостику никакое весеннее половодье не страшно, – похвалил строителей Робинзон.
– Алюмба мамбао! – ответили туземцы по-своему, закивали и выстроились в цепочку, ожидая, когда с ними расплатятся.
– Выдай им деньги, – распорядился Робинзон.
Пока Советник, взявшийся донести до ручья выделенную смету, расплачивался со строителями, Робинзон продолжал сидеть на бережку, наблюдая, как взбаламученная вода постепенно успокаивается и очищается. Вскоре вода снова стала абсолютно прозрачной, и хариусы снова выплыли из-за камней и повернули свои изящные вытянутые тела против течения.
– Ух ты, какое сооружение!
Повернув голову, Робинзон увидел Бузотера, который показался из прибрежных зарослей с явным намерением переправиться на другую сторону.
Робинзон продолжал недолюбливать этого крикливого, вечно чем-то недовольного туземца, поэтому мысль, что Бузотер воспользуется мостом, выстроенным в первую очередь его, робинзоновыми, стараниями, показалась нестерпимой.
«Уродятся же такие», – подумал Робинзон с неприязнью и спросил, чтобы хоть что-то спросить:
– Ты это куда?
– А туда, за пушистыми долгоносиками, – махнул Бузотер рукой в направлении противоположного берега.
– Пользование мостом стоит три золотых лепешки, – сообщил Робинзон к удивлению для самого себя.
Секунду назад он не намеревался брать плату за переправу через государственный мост, но после произнесенных слов понял: плату брать надо – это еще один, и весьма эффективный, способ пополнить государственную казну. Если строительство хижин должно окупаться, то есть приносить строителям деньги за выстроенное жилье, и охота на диких коз должна окупаться, то есть приносить деньги охотникам, и выращивание кокосовых плодоножек должно окупаться, то есть приносить деньги землеробам, выращивающим кокосовые плодоножки, почему не должно окупаться строительство государственного моста?
Услышав о плате, Бузотер застыл с поднятой ногой, как будто хотел досчитать до пятнадцати, но передумал.
– Мост строился на государственную десятину, насколько я понимаю! – воскликнул он. – За что же плата? Целых три золотых лепешки?!
– За пользование, – твердо ответствовал Робинзон, давая знак Дуболому, чтобы тот перегородил путь к переправе. – Строительство строительством, но есть и эксплуатационные расходы в конце концов!
– Какие-такие эксплуатационные расходы? – спросил Бузотер с подозрением.
– На сборщика платы, который будет стоять на этом мосту, разве не очевидно? Почему на пальцах приходится объяснять?
Робинзон был совершенно прав в том, что касается расходов. Действительно, расходы – это потраченные на что-либо деньги. Если, как придумал сейчас Робинзон, поставить на мосту туземца для сбора платы за переправу, то потраченные на этого туземца деньги будут расходами. С другой стороны, сборщик сможет собирать больше денег, чем требуется ему на оплату, так что и в государственную казну может что-нибудь перепасть.
– Ладно, ладно, перейду на ту сторону вброд, – примирительно заметил Бузотер, видимо, не желая в очередной раз быть поколоченным.
– Переправа вброд отныне запрещена! – сообщил ему не на шутку разозлившийся Робинзон. – Если каждый будет переходить вброд, зачем тогда мост строили? Или плати три золотых лепешки, или оставайся на этой стороне.
– Хорошо, останусь на этой.
Сверкнув глазами, Бузотер уселся на землю.
Все-таки это был очень вредный и непокорный туземец. Когда Робинзон, покидая место строительства, оглянулся со своего паланкина, то увидел продолжающего сидеть на земле Бузотера и оставленного у моста сборщика платы за проход по мосту – мостовых лепешек, как вскоре стали называть их туземцы. Бузотер, не желая платить три золотых лепешки за пользование мостом, явно желал воспользоваться тем, что охранников по всему ручью не поставишь, и переправиться через ручей в другом месте.
Робинзон понимал это и злился.
Окончательно испортили ему настроение встреченные на обратном пути в деревню южане, работавшие на банановых плантациях.
Когда Робинзон проезжал на своем паланкине мимо, он заметил двух южан с привязанными к ногам корягами. Южане сидели в теньке под банановым деревом и о чем-то оживленно перекуривали. В таком же теньке под соседним банановым деревом располагался надсмотрщик: его лицо было обращено вверх и равномерно открывалось и закрывалось, в такт раздававшемуся храпу.
«Непорядок», – подумал Робинзон, приказывая остановиться.
Южане, заметившие интерес Робинзона, прекратили разговаривать и настороженно смотрели в его сторону.
– Есть ли какие жалобы? – спросил Робинзон мягко, желая прояснить ситуацию.
– Да какие там жалобы у рабов, – ответил один из южан и сплюнул.
– Обращение нормальное?
– Да какое там обращение с рабами.
– Значит, никаких жалоб?
– Никаких.
– И кормят сносно?
– Лучше некуда. Одним бананом в день.
– А почему тогда не работаете? – взорвался Робинзон в ответ на хамоватое поведение пленного.
– У нас перекур, – ответил тот.
Второй южанин, чувствуя недовольство Робинзона, поднялся на ноги и нехотя взял в руки деревянную тяпку, какими рабы окучивали банановые деревья.
– Мне кажется, ваш перекур затянулся, – сказал Робинзон, хмуря брови.
– Да нет, обыкновенно.
Первый южанин тоже взял в руки деревянную тяпку, однако окучивать банановые деревья так и не начал, а стоял и смотрел на руководителя Северной оконечности, ожидая, когда тот уберется с его глаз подальше, оставив ленивого работника в покое.
Надсмотрщик продолжал громко храпеть в тени соседнего дерева.
«Да что же это такое? – подумал Робинзон. – Совсем никакого уважения. И со стороны кого? Каких-то вороватых, наголову разгромленных южан».
– Проучите их как следует, – кивнул он Дуболому с Мозгоправом. – И надсмотрщика тоже, чтобы в следующий раз исполнял служебные обязанности как следует.
Дуболом с Мозгоправом подбежали к рабам и надсмотрщику: Дуболом принялся размахивать дубинкой, а Мозгоправ вправлять мозги.
– Ой! Ой! Не надо, пожалуйста! Это очень больно! – завизжали рабы, катаясь по земле в надежде избежать охранных дубинок.
– А? В чем дело? Вы кого это бьете, своего надсмотрщика? – закричал надсмотрщик, проснувшийся от первого же удара дубинки.
Вероятно, он решил, что рабы взбунтовались и колотят его дубинками, но увидев, что его колотят не взбунтовавшиеся рабы, а охранники главного Робинзона Северной оконечности по приказу своего непосредственного начальника, перестал сопротивляться, а начал, как и рабы, кататься по земле и визгливо вопить:
– Ой, не надо! Мне больно! Не стану больше спать в рабочее время!
Постаравшись как следует, охранники отошли, а изрядно поколоченные рабы со вправленными мозгами принялись окучивать банановые деревья. Надсмотрщик, которому тоже досталось, стоял над ними со своей дубинкой и воинственно покрикивал:
– Работать! Работать, вам говорю, а не то душу вытрясу!
Робинзон, довольный преподанным уроком, приказал процессии двигаться. Рабы-носильщики, с интересом следившие на избиением сограждан, взвалили паланкин на плечи и двинулись по тропинке, между роскошной растительности и порхающих над головами колибри.
