Через стекло лицо Тамары казалось туманным видением. Я обошел дом и постучался. Она открыла дверь. В ее лице я прочел страх. Она быстро оглядела мое небритое лицо, грязную и мятую рубашку. «Я уйду сейчас», — сказал я, но она показала жестом, чтобы я вошел, и закрыла за мной дверь. Ее глаза сделались теплыми и нежными. Я почувствовал, как ее руки обняли меня, щека прижалась к моему плечу, ее лицо было рядом с моим лицом.
Глава девятая
В Тамарином объятии не было ничего вызывающего страсть. Ее физическая близость не вызвала во мне никаких желаний, а только неожиданное внутреннее спокойствие, похожее на то, которое можно испытать, вернувшись в знакомое место после долгих странствований. И ее глаза, когда она смотрела на меня, выражали узнавание, как будто в моей боли она чувствовала продолжение своей. Она медленно трогала мое лицо, потом ее ладонь легла на минуту на мой лоб как благословение. Я поцеловал ее руку, но мои губы почувствовали только кольца на пальцах. Она подвела меня к дивану, сняла ботинки и положила подушку под голову. Вдруг я почувствовал боль во всем теле. Тамара принесла мне стакан вина; его кислый вкус был последнее, что я ощутил, прежде чем погрузился в сон.
Где-то посреди ночи, а может быть и под утро, генерал Федоров отвел меня в свою комнату. Я смутно помню его голос, доходящий до меня как бы издалека. «Мы должны отвести вас наверх; к тому же, вам там будет удобней», — и его сильные руки, как подпорки, толкающие мое вялое тело вверх по лестнице. Мне казалось, будто я предвидел, что я споткнусь на верхней ступени и генерал мне скажет: «Attention»[32] — по-французски. Я не уверен, действительно ли я знал это до того, как споткнулся, но мне это показалось смешным, я захихикал и ответил: «Есть, ваше благородие».
Утром нестерпимо яркие лучи солнца разбудили меня. Мне не хотелось просыпаться, и я старался продлить сон, накрыв лицо подушкой. В то же время какая-то сила, возможно подспудная мысль, что мне нужно что-то делать, охватила меня, и я бросил подушку на пол и сел. Фотография царя предстала предо мной на столе генерала. Красивое бесхарактерное лицо подходило аккуратной военной форме. У подножья фотографии, на столе рядом с лампой, полузавядшие астры склонялись в стеклянной банке. Кушетка генерала заскрипела, когда я встал. Я открыл окно, но свежий воздух не освободил комнату от запаха старой, треснувшей кожи, нагретой солнцем, и нафталина. Я написал имя Тамары на подоконнике, покрытом пылью, и тут же стер его рукой. Около моего уха жужжала муха. Я подождал, пока она не села на стол, и убил ее старым журналом.
Через открытую дверь я услышал Тамарин голос, раздраженный, почти злой, она говорила что-то, очевидно Александру. Он ответил умоляющим тоном, затем крик генерала заставил обоих замолчать. Я закрыл дверь и стал у окна. Плакучие ивы, которые генерал посадил несколько лет назад, были высоки, и их ветви, как руки безутешной вдовы, висели над рядами белых крестов. Только небольшая часть кладбища была еще не покрыта могилами, и на ней неровными рядами росли подсолнухи, возвышаясь над неполотой травой.
На тенистой тропинке, обрамленной ивами, вдруг появилась какая-то фигура. Сначала я не узнал в ней Александра; он шел очень быстро, почти бежал, затем остановился и облокотился о дерево. Казалось, он смотрел на ряды крестов. Вдруг он оглянулся и посмотрел в сторону дома. Я помахал ему, он или не видел меня, или намеренно отвернулся опять. Какое-то время он оставался под ивами, как будто пойманный ветками, потом побежал в сторону подсолнухов и, наверно, лег в траву, потому что пропал из глаз.
Спустившись вниз, я увидел генерала Федорова, который ходил взад и вперед по комнате. Тамара стояла у открытой двери. Она вздрогнула, когда отец воскликнул:
— А, вы здесь, отдохнули? Теперь в форме?
Я поблагодарил его. Тамара сказала:
— Я принесу чая, — и подошла к большой железной печи.
Сказать по правде, я не знал, что я ожидал увидеть на ее лице; возможно, я надеялся на выражение какого-то чувства, возможно, ждал какого-то приветного жеста, который позже я смог бы истолковать как многозначительный, но был обманут.
— Вы не помните, как мы отвели вас наверх? — спросил генерал. — Моя постель вам, должно быть, неудобна? Она как солдатская койка, а?
Я уверил его, что мне было удобно спать на его узкой постели.
— Петров не пришел вчера ночью домой, — сказал генерал.
— Вы думаете, что что-то случилось?
— Нет, нет. У него много друзей. Это гораздо лучше, чем ходить ночью после комендантского часа, он, наверно, остался ночевать у кого-нибудь из них.
— Так точно, ваше превосходительство, только не из-за комендантского часа, а благодаря прекрасной компании и другим соображениям.
Петров вошел в открытую дверь, улыбаясь и качая головой, с огромным пакетом под мышкой. Увидев меня, он поднял брови и смеясь сказал:
— Мистер Сондерс, дорогой мой, вы все еще свободны?
Его лицо переменилось тут же.
— Многие из ваших соотечественников в беде, — сказал он, переменив тон.
— Мистеру Сондерсу не надо беспокоиться. Здесь его никто не будет искать.
До того, как генерал сказал это, я не сообразил, что я пришел на кладбище вчера ночью, чтобы остаться здесь. И все же я сказал:
— Это может причинить вам много неприятностей. Я думаю, я не должен этого делать.
— Ерунда, — закричал генерал. — Начать с того, что сама жизнь — уже беспокойство.
— И опять же, — как эхо отозвался Петров, — большая благодать Божья.
— Вы не должны думать ни о чем, кроме того, что вы правильно сделали, придя сюда.
— Каждому нужно место, куда он мог бы прийти, — сказала Тамара.
— А что касается неприятностей — так это легко устроить, чтобы избежать их, — вставил Петров.
— Как? — я думаю, мне хотелось, чтобы он уверил меня в этом.
— Во-первых, вы уже прилично говорите по-русски и с каждым днем будете говорить все лучше и лучше. Во-вторых, я вам достану одежду без американских ярлыков, и главное, вы уже не выглядите таким здоровым, как раньше. Вы знаете, все американцы брызжут здоровьем. Это — национальное качество. Как французы выглядят романтично, так американцы — завзятые здоровяки. И затем я достану вам документы. Мой друг работает в Эмигрантском комитете. В нормальное время это было бы непростительно, но во время войны это — о'кей. Он сделает вам великолепные документы.
— Да, но помимо всего этого… — начал я, но он меня перебил:
— Вы слышали, прошлой ночью семь американцев бежали в Чункинг.
Я знал, что группа американцев собиралась бежать, но я не знал, что им это удалось.
— Это правда? Им это удалось?
— По словам некоторых знающих людей, они уже прошли большинство опасных мест. Китайские крестьяне помогли им, и японцы ужасно злятся. В вашем случае это очень подходит.
— Прекрасно, — сказал генерал.
— Потому что…
— Потому что вы бежали с ними. И каждый раз, встречая друзей из Американского клуба, я буду говорить: «Рад, что мистер Сондерс уехал. Надеюсь, ему нравится Чункинг. Возможно, он уже даже в Америке». Таким образом, пойдут слухи, а японцы знают все слухи, которые ходят среди американцев.
— Вот видите, никаких трудностей нет, — сказал генерал.
— Я хочу что-то показать Александру. Он дома? — спросил Петров, как будто тема моего пребывания на кладбище была решена, и больше нечего было обсуждать.
— Где-то томится, — сказал генерал.
— Я хочу показать ему это. Вот еще причина, почему я остался в городе на ночь.
Петров развернул пакет, который он положил на пол, и там оказалась дюжина или больше томов энциклопедии на английском языке.
— Ну как, неплохо? Правда, только от А до W, но все же это большое сокровище. Я принес еще не все, было трудно нести.
— Где вы это достали? — спросила Тамара, поднимая одну из книг с любопытством.
— Один американец, который сейчас без копейки, любезно продал мне.
— Очень хорошая покупка.
— Конечно, у меня не было денег заплатить ему сразу всю сумму, и пока я дал ему задаток, а остальное заплачу постепенно из моего жалования.
— Господин Петров теперь работает для французской полиции, — объяснила Тамара.
— Да, я выдаю людям продуктовые карточки. Между прочим, в следующем месяце паек хлеба будет меньше.
— Но как же насчет этого американца? — спросил генерал. — Что если он окажется в тюрьме к тому времени, как вы получите ваше жалование?
— Мы обсуждали эту возможность и решили, что в таком случае я буду посылать ему продуктовые передачи. Еду я смогу покупать на черном рынке всегда, а энциклопедию за такую цену…
Наверно, у меня был растерянный вид, потому что Петров взял меня под руку и сказал:
— Это дает не только информацию, знания, удовольствие читать, но главное, когда Николай вернется после победы домой, он не будет разочарован, что его отец такой необразованный.
