Судя по выражению лица Андриана, ему информации обо мне на сегодня хватит.
Отвели меня в итоге в одну из самых модных рестораций драконьей столицы, где для такого важного гостя как мой ректор сразу нашли свободный столик.
Отвели молча. Молча же усадили и даже заказ сделали молча, просто ткнув официанту в нужные строчки. Но я не переживаю, я засекаю. Надо же знать на сколько у него в среднем дар речи пропадает, чтобы потом примерно рассчитывать произведенный эффект.
Еду мы ждали долго, и мой алчный взгляд, блуждающий по аппетитным драконам вокруг, всё же заставил ректора нарушить наш «обед молчания».
— Перестаньте так оглядываться, нас сейчас либо выведут, либо арестуют, либо вызовут меня на дуэль за право обладать вами.
Фыркаю.
— За право обладания мной вызывать на дуэль надо исключительно меня. Я себя ещё никому не отдавала.
— И что, если проиграете, отдадите себя в качестве приза?
— Нет, в таком случае напомню, что я не подарок.
— И соответственно, призом быть не можете?
— Да.
Тут прыснули мы оба, и гнетущая атмосфера немного спала.
— А если серьезно? — ректор испытующе взглянул на меня.
— Что серьезно?
— Что нужно сделать за право обладать вами?
Поперхнулась принесенным вином.
— А вы что из этих? — делаю страшные глаза. — Которые там всякие плеточки, наручники, шарики, посуду мыть каждый день практикуют да? Б… — вспоминаю слово… — ДСМ, да?!
Дзынь!
Несколько соседних столиков шокировано на нас оборачиваются, а проходящий мимо официант едва не роняет чей-то обед.
Кошусь на ректора, но тот прикрывает глаза, сохраняя полную внешнюю невозмутимость. А едва слышный стон мне, видимо, показался.
— Еще вина? — к нам подскакивает нервный официант.
— Да, спасибо, — произносит до крайности спокойным тоном мой спутник и глаза таки открывает. Желтые, с вытянутым зрачком глаза. — Напомните мне больше никогда не брать вас в приличное общество, — говорит очень светски, и, отняв бутылку у официанта, наливает себе вино сам.
— Попробую, — мило улыбаюсь. — Но сами знаете, память у меня не очень. Вот даже слово это…
— Не надо!
— Вот и я говорю, зачем нам то…
— Астра!
Прячу улыбку.
— Теперь я понял, почему тебя всегда нужно вовремя кормить, — Андриан устало вздыхает и выпивает вино практически залпом, — голодная ты еще более невыносимая, чем обычно.
— Так выпьем же за то, чтобы никогда не повторять свои ошибки. — Отсалютовала ему бокалом.
Больше провокационных вопросов мне не задавали, но стоило только съесть парочку тарелок божественной пищи и блаженно откинуться на спинку стула, как новая попытка выудить из меня информацию снова начала набирать обороты.
— Как змеи выбирают себе партнеров для зачатия? — сурово спрашивают меня, и я аж икаю от такой постановки вопроса.
— Ты такие вопросы задаешь, что я даже не знаю как их шутить. — Признаюсь, совершенно бессовестно кладя локоть на стол и опираясь подбородком о сжатый кулак.
— На то и расчет, — ректор устало улыбается.
Честно говоря, его уже как-то даже жалко.
— Следующий вопрос, — вздыхаю, таки съеденная совестью.
— А если я хочу услышать ответ на предыдущий?
— Тогда ответ за ответ, — пожимаю плечами, глядя на него сначала правым глазом, потом левым. Просто они по очереди закрываются, напоминая, что раз мы сейчас поели, значит, теперь можно и поспать.
— И что вы хотите знать? — Андриан недовольно морщится.
— Кто ваш информатор?
— Ладно, следующий вопрос так следующий.
Из груди поневоле вырывается тихое шипение.
— Значит, мои тайны вы требуете раскрыть просто так, а собственные открывать даже не думаете?
— Следующий, Астра.
— Что не так с вашим братом?
— Это не секрет, — Андриан снова морщится, — вернее секрет, в который посвящен довольно широкий круг близких мне лиц. Но, честно, Астра, я не готов сейчас вам об этом рассказывать. Не потому что не доверяю, просто… не хочу. Могу сказать только, что он в некотором роде… болен. И нам… тяжело доставать лекарство.
— И это как-то связано со змеями?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да.
Хмурюсь. Честно говоря, пока понятно только, что ничего не понятно.
— Та ваша невеста на приёме в Храме предположила, что я якобы могу как-то помочь. Это возможно?
— Не знаю, — звучит глухой ответ.
— И вы даже не хотите попытаться выяснить? — против воли в душе поднимается негодование.
— А вы думаете, я имею право приводить в дом к ребенку, существо невероятно опасное, с возможными скрытыми мотивами и о котором почти ничего не знаю?
Туше.
Причем, весьма болезненное туше.
— Мне казалось, я давно доказала, что заслуживаю вашего доверия. — Тихо произношу.
Ректор молчит очень долго, и я уже думаю попросить отправить меня обратно в академию как…
— Я ничего о тебе не знаю, — наконец произносит он столь же тихо, — и ты с поразительным упорством не позволяешь мне ничего о тебе узнать.
— Как же ты можешь любить существо, о котором ничего не знаешь? — горько усмехаюсь.
— Мне кажется, что я знаю ТЕБЯ, но О ТЕБЕ не знаю ничего. Я знаю, что ты не причинишь вреда, по крайней мере сознательно. Но также не знаю ровным счетом ничего о ваших традициях и законах, чтобы понять, что именно для тебя будет значить «не навредить».
На какую-то долю секунды мне вдруг захотелось по-настоящему с ним поговорить, рассказать, объяснить, но… но древние, впитанные с молоком матери защитные инстинкты, не позволявшие другим расам и особенно драконам, проникать в наши жизни тысячелетиями, был сильнее моего желания.
Мы оба верили друг другу и оба не доверяли.
— Верни меня в академию, — всё, что могу сейчас ему предложить.
Дымка портала, возникшая рядом, почему-то сделала больно.
И то, что меня никто не останавливал, когда я в нее вошла, сделало больно тоже.
Глава 8
Вынесло меня совершенно вероломно не в собственной комнате, а у аудитории, в которой у нашего потока сейчас шли занятия. Но мысли войти даже не возникло: у меня уважительная причина — я грущу.
Короткая борьба с совестью, которая мягко намекала, что перед парами я грущу всегда, была с честью выиграна после крайне убедительного аргумента, что грусть моя никогда еще не была столь всеобъемлюща. В качестве безоговорочного доказательства был приведен тот факт, что мне даже не хочется заглянуть по дороге в столовую. Протесты обвинения, заключающиеся в том, что мы только что знатно покушали, были отклонены разумным замечанием, что на кухне наверняка остались вкусные булочки, на которые желудок всегда оставляет стратегические запасы. Желудок подтвердил удовлетворенным бульканьем.
Выиграв процесс с собственной совестью, я со спокойным грустным сердцем отправилась в общагу, чуть не свернув по дороге… в столовую, да. Но марку перед совестью надо было держать, поэтому вкусные булочки все-таки остались сегодня сиротливо неприкаянными.
Дорога до общежития выдалась неприятной — я то и дело где-то блудилась, слишком поздно осознав, что ни разу еще не ходила по этому корпусу без Милы. Но звать Милу не хотелось — если я позову Милу, то Мила затащит меня на пары, и никакие аргументированные аргументы её в моей позиции не убедят.
Поэтому в какой-то момент я все-таки психанула и сиганула в окно со второго этажа, здраво рассудив, что у декана боевиков я и не из такого падала, а затем довольная, таки направилась в сторону виднеющегося впереди общежития.
Уткнувшись по пути в какой-то неожиданный забор, я в свою очередь решила, что обход буду искать до скончания пар, которые по моему скромному мнению длятся в среднем примерно вечность, поэтому просто через него перелезла. Испытания, которые проводились за этим забором, привели меня в состояние совершеннейшего восторга и крайней степени серебристости. Что именно на меня за тем забором вылилось, я знать не хочу, но серебристый мне определенно идёт.
