Детишки скавенов, на взгляд Востока, были довольно забавны и безопасны. Пока что безопасны. Но что будет, когда из них вырастут зрелые, матерые мутанты? Насколько серьезно мутация продвинется дальше и насколько изменит скавенов не только внешне, но и внутренне? Не только физически, но и морально? И... чем это может обернуться для человеческой — или, как тут выражались, «чистой» — части Метро?
В отличие от детей, взрослые жители станции удивления при виде человека не испытывали. А выражаемые ими эмоции были и вовсе далеки от положительных. На пленников, которых тащили куда-то в другой конец станции крепкие парни из охраны, со всех сторон летели взгляды и выкрики, полные гнева, ненависти и презрения. Некоторые экспансивные скавенки даже порывались поколотить их. Охранники бдительно отпихивали особо рьяных, но несколько ударов все же достигло цели. Востоку досталось по плечу пряжкой ремня, Крысе едва не прилетело по голове, к счастью, один из охранников перехватил палку, занесенную над девушкой какой-то разъяренной мегерой.
Основная часть ненависти бибиревцев обрушилась на «подлую предательницу». Бедняжка едва успевала закрываться от сыпавшихся на нее, несмотря на все старания пытавшегося хоть как-то прикрыть ее своим телом Востока и усилия охранников, ударов. Эпитеты, которыми ее награждали соплеменники, не оставляли никаких сомнений в самом драматичном для нее исходе дела —если вдруг толпа преодолеет заслон конвоя.
К счастью для Крыси и Востока, охранники хорошо знали свое дело. Изрядно потрепанных, но почти невредимых (если не считать нескольких синяков, ссадин и царапин) пленников притащили на северный конец станции и втолкнули в крошечную подсобку под лестницей, служившую, видимо, камерой для преступников. Отрезая арестантов от звуков внешнего мира и всех возможных путей спасения, с грохотом захлопнулась железная дверь. Лязгнул замок, и наступила тишина.
Восток огляделся. В камере царил полумрак. Единственный источник скудного освещения — тусклая лампочка ватт эдак на двадцать пять, торчала из стены над дверью и больше сгущала темноту, чем рассеивала.
На полу камеры валялся тощий драный тюфяк, переживший, наверное, не одну смену арестантов. Больше в темнице не было никакой обстановки. Даже полагавшейся в таких случаях так называемой «параши».
«Гм... До ветру они нас что, выводить будут? — некстати пришла мысль в голову Востока. — Вот ведь уроды, хоть бы ведро какое поставили! А еще лучше бы Крыську отдельно заперли, зачем ей такие трудности? В одной-то камере с мужиком...»
Послышался шорох. Восток резко развернулся, но подхватить падающую на пол скавенку не успел. Да и не смог бы — руки были по-прежнему скованы за спиной и уже начинали неметь.
Крыся с горестным стоном бессильно осела на пол прямо там, где стояла. Скорчилась, закрыла голову руками (в отличие от человека, ей руки сковали перед собой) и затряслась в отчаянном плаче. Видимо, чаша ее выдержки переполнилась.
— Ну почему, почему они такие... злые? — расслышал сталкер сквозь ее судорожные всхлипывания. — Еще недавно они были... добры ко мне... Но ведь я никого не предавала... Я только... хотела помочь тебе... За что они... так?..
Восток смотрел, как бьет, скручивает худенькое тело его подруги по несчастью затмевающее рассудок горе и осознание непоправимой вины перед соплеменниками. Надо было что-то сказать ей, утешить, но... не умел он утешать плачущих женщин. Это они проходили еще там, в библиотеке.
Однако он видел, что если промедлит — девушке станет совсем худо. Она была сейчас одинока перед лицом обрушившейся на нее беды. Еще немного — и черный поток захлестнет ее с головой, закрутит, унесет...
Восток приблизился и опустился на колени рядом со скавенкой. Склонился, коснулся ее плечом. Девушка вздрогнула.
— Если хочешь — можешь меня поколотить, — стараясь быть спокойным, сказал сталкер. — Потому что все это из-за меня. Но только, пожалуйста, не плачь. У меня от твоих слез нервный тик начинается.
Колотить услужливо подставленную сталкерскую грудь крысишка не стала. Вместо этого она всхлипнула совсем уж душераздирающе и... уткнулась в эту самую грудь, крепко обхватив Востока за шею скованными руками.
И разрыдалась с новой силой.
Восток вздрогнул. Не то чтобы он в своей жизни после катастрофы совсем избегал женщин — нет, монахом сталкер не был. Но будучи верным памяти той, что когда-то сгинула в ревущем ядерном хаосе, старался контакты со слабым полом свести к минимуму. В особенности всякие там «невинные» обнимашки, как правило, вызывавшие в нем невеселые, а порой и горькие воспоминания. До сих пор.
А теперь он оказался в объятиях прижимающейся к нему девушки — перепуганной, плачущей и явно надеющейся на его защиту и покровительство. И ко всему прочему эта девушка еще и не человек!
Ксенофобом или расистом Восток тоже не был, но его все-таки слегка передернуло от чрезмерной близости мутантки.
Как ни была убита горем Крыся — она почувствовала это. Сразу же отстранилась, съежилась и подняла на сталкера бледное, залитое слезами лицо.
— Тебе неприятно?.. Я... настолько... омерзительна?.. Прости... Я забыла, что вы, люди, не любите мутантов... Прости...
И она сделала попытку отползти в дальний угол, чтобы совсем уж скрыться с глаз сокамерника, не напоминать о себе, исчезнуть...
Восток мысленно врезал себе по уху. В конце концов, эта девочка не виновата в том, что он никак не может отделаться от присущей людям инстинктивной неприязни к тем, кто отличался от них. А ей он — как ни крути — обязан жизнью, по крайней мере, трижды. И сейчас, если он оставит ее без своей поддержки...
Умирать с таким грузом на совести сталкер не хотел. А в том, что их обоих казнят, причем очень скоро, он ничуть не сомневался.
— Крыся, постой! — окликнул он ее. — Не надо унижаться и прятаться. Ты не омерзительна, нет. Просто... а, черт, как бы так объяснить?.. Люди веками опасались и сторонились тех, кто не походил на них. И это уже так крепко вошло в плоть и кровь, что даже сейчас нам трудно избавиться от... негативных ощущений, когда рядом находится... чужак. Пусть даже сейчас это — всего лишь тень прежних инстинктов. Прости, пожалуйста. Я ничего не имею против того, что ты рядом со мной. Пусть даже мы и... разные. И ты вовсе не противна мне. Но... видишь ли... — Восток замялся, но потом мысленно махнул рукой, решив сказать правду: — Когда-то у меня была любимая девушка. Еще до Удара. Она погибла, не успев добежать до убежища. Я не смог помочь ей, поскольку находился в это время на другом конце Москвы. До сих пор не могу простить себе этого, хотя умом и понимаю, что в любом случае ничего бы не смог сделать, — слишком далеко мы были друг от друга в тот час... Я потом искал ее, искал на всех станциях, в надежде что ей удалось спастись... — Восток хмуро покачал головой. — Но чуда не случилось.
Крыся глядела на него во все глаза и даже перестала плакать. Но на лице ее все еще было горестное выражение, а губы дрожали.
— А когда ты меня обняла... — чувствуя неловкость от собственной непривычной откровенности, продолжил Восток, — то напомнила о ней — о той, которую я потерял. С тех пор, как это случилось, я старался не сближаться ни с одной девушкой или женщиной, не допускать их близко к себе... Чтобы не вспоминать... И вот сейчас... Признаться, это было для меня крайне неожиданно. Но я не хотел тебя обижать. Честное слово!
Скавенка на несколько мгновений опустила глаза, а когда подняла их, Восток прочел в ее взгляде... сострадание.
— И у тебя тоже есть своя боль... — прошептала девушка и покраснела. — Я... не знала...
Она вернулась на прежнее место. Помедлила и очень робко, нерешительно и почти невесомо коснулась плеча сталкера.
— Я теперь буду бояться лишний раз дотронуться до тебя, — с неловкой полуулыбкой проговорила она, — чтобы снова ненароком не вызвать горьких воспоминаний о твоей возлюбленной. Но... что мне делать, если здесь не только у меня... сердце кровью плачет?
Крайне изумленный, Восток уставился на нее, как на восьмое чудо света. Кажется, скавенка забыла про случившееся с ними, про клеймо предательницы, поставленное на ней соплеменниками, про ожидающую их обоих в обозримом будущем казнь. Отозвавшись на его боль, она восприняла ее как свою. Даже нет — важнее, чем собственные невзгоды!
«Чужую беду руками разведу, а в своей и концов не найду» — вспомнилась сталкеру поговорка.
Он хотел было что-то сказать ей в ответ, что-то хорошее и нужное, но тут загремел дверной засов, и в отворившемся проеме показалась вооруженная фигура охранника.
— Человек — на допрос! — рявкнул он. — Быстро!
Послышалось задушенное «ох!» Крыси.
Восток неторопливо поднялся. Расправил плечи, пошевелил запястьями. Руки затекли, но главное испытание болью, как он справедливо подозревал, ему еще предстояло. Причем испытание — в самом прямом смысле!
