Ползти было тесно и сыро. Дворовые, копая лаз, не думали о комфорте. Под животом и ногами была мягкая влажная земля, а плечи и спина цеплялись за грубые доски, которыми обшили свод. Впрочем, добрались до цели мы быстро и оказались в какой-то подсобке, в которой был сложен садовый и дворницкий инвентарь. Освещена она была масляной коптилкой — в глиняной плошке плавал крошечный горящий фитилек.
Даже в таком неверном, слабом свете было видно, как выпачкался мой спутник.
— Нужно бы почиститься, — сказал я, представляя, какое впечатление произведут на встречных такие замурзанные субъекты.
— Сейчас переоденемся, — одними губами, почти беззвучно сказал мужик.
Поистине, Ньютон был совершенно прав, говоря, что действие всегда равно противодействию. На драконовские иноземные порядки наши люди ответили отечественной смекалкой. За кучей метел оказался целый склад одежды на любой вкус.
Петр зажег от коптилки два огарка восковых свеч, и мы подобрали себе чистые костюмы. У меня, как всегда, проблема была одна, в росте, и потому пришлось надевать крестьянский армяк из тонкого колючего шерстяного сукна, ничего другого подходящего, подобрать не удалось. Спутник же нарядился лакеем, в черные панталоны и лиловый фрак.
— Умыться бы не помешало, — начал привередничать я, глядя на его чумазое лицо и предполагая, что и сам выгляжу не лучше.
— Оботри рожу, делов-то, — посоветовал Петр, с полным равнодушием к своей внешности.
Как только я поменял платье в каморке у Марфы, он сразу начал обращаться со мной запанибрата и оставил почтительный тон. Петр указал на сомнительной чистоты намоченное полотенце, служившее, видимо, для подобной косметически-гигиенической цели. Выбора не было, и я, как смог, отер с лица и рук грязь и почувствовал себя немного увереннее.
— Пошли, что ли, — предложил спутник, увидев, что я жду, пока он соберется.
Мы вышли и оказались под лестницей, ведущей наверх, где находились мои покои. В доме было тихо. Стараясь не скрипеть половицами ступенек, мы быстро поднялись на второй этаж. У дверей в мои комнаты никого не оказалось. Засада, если и была, ждала у входа.
Я тихо отворил дверь и заглянул в гостиную. В этот момент внизу застучали чьи-то шаги и заскрипели ступени. Мы, столкнувшись плечами, влетели внутрь и закрыли за собой дверь.
— Давай туда, — приказал я и, пробежав гостиную, забежал в спальню. Здесь было чуть светлее из-за луны, светившей в окна.
Тут, в отличие от гостиной, можно было, по крайней мере, спрятаться под большой альковной кроватью.
На первый взгляд, мое жилье не обыскивала, все вещи оставались на своих старых местах. Торопясь, я откинул крышку сундука, слегка заполненного немногочисленными пожитками, и сунул руку под белье. Ящик с дуэльными пистолетами оказался на месте. Я вытащил его и щелкнул замочком.
— Пистоли? — прошептал за спиной Петр.
— Умеешь стрелять? — спросил я его, вынимая из гнезд оружие.
— Нет, мы больше по крестьянству, — ответил он. — Дубиной сподручнее.
В гостиной послышались чьи-то тяжелые шаги.
— Прячься за дверь, — прошептал я и сунул Петру пистолет. — Если что, бей ручкой по голове.
Сам же бросился на пол и заполз под кровать.
Мы затаились, но в спальню так никто и не вошел. Когда вновь стало тихо, я вытащил загодя спрятанную под кроватью саблю. Сразу на душе стало спокойнее. Теперь я не чувствовал себя таким как раньше беззащитным. С оружием гораздо проще говорить с врагами на равных.
— Лексей Григорьич, вылезай, ушли, — позвал меня напарник.
Я выбрался из-под кровати.
— Что будем делать дальше? — спросил Петр, удивленно поглядывая на невесть откуда появившееся у меня оружие.
— Пойдем разбираться с бароном, — ответил я, вешая саблю через плечо на перевязь. — Дай пистолет.
— Может, пока себе оставить? — предложил мужик. — Штука тяжелая, можно бить, как кистенем.
— Смотри, как им пользоваться, — ответил я и взвел курок. — Когда нужно будет выстрелить, наведешь дуло куда нужно и нажмешь вот этот крючок. Только осторожнее, раньше времени не нажми.
— Делов-то, — небрежно сказал крестьянин. — Я думал, что это хитрое, а нажать мы всегда сумеем.
Мы вышли в коридор, и направились к помещению, которое занимал предок.
Теперь прятаться не имело смысла, впрочем, в неосвещенных коридорах это было и не актуально. За дверью апартаментов Антона Ивановича слышались громкие голоса.
Снаружи вход никто не охранял, и потому можно было слушать, о чем говорят внутри, чтобы понять, что там происходит.
— Ваша подорожная грамота, милостивый государь, — бубнил монотонный, но властный голос, — имеет много ошибок, что дает мне основание предположить, что она фальшивая!
— Что вы такое говорите? — возмутился предок. — Вы не смеете такое говорить!
— Очень даже смею, как есть лицо доверенное и в соизволении своего долга! — прервал его тот же человек, вероятно, пристав. — Властью, данною мне начальством, я имею требовать от вас смириться и поступить согласно соизволению, до выяснения обстоятельств.
— Ты мне такого не указуй! — повысил голос поручик. — Закатаю пулю в лоб, а там будь что будет!
— Господин Крылов! — заговорил теперь уже барон. — Вы находитесь в гостях и прошу не оказывать сопротивление властям! Это ist nicht anstandig!
— Ты, барон, не учи меня, что есть прилично! — набросился на него предок. — Скажи лучше, куда моего родича дел! Я тебя за Алексея в капусту порублю!
— Господин поручик, я уже говорил вам, что не знаю, где ваш родственник! Мне самому крайне необходимо с ним встретиться. У меня есть сведенья, что он не частное лицо, а шпион.
«Почему бы и нет!» — подумал я и решился.
— Стой в дверях с пистолетом, — сказал я Петру и широко распахнул дверь. — Со мной встретиться не очень сложно, барон! У меня к вам тоже много вопросов!
— Вы! — воскликнул фон Герц, поворачивая в мою сторону бледное даже в теплом свечном освещении лицо.
Я мельком оценил диспозицию: у противоположной дверям стены, на диване сидел растрепанный, видимо со сна и под приличным градусом, Антон Иванович и целился в гостей из пистолета. На него, в свою очередь, навели ружья два солдата из тех, что приехали с приставом.
Сам пристав стоял посредине комнаты с нашими бумагами в руках. Барон расположился сбоку от полицейского и как обычно выглядел джентльменом.
После моего появления, все участники повернулись к дверям и таращились на нас с Петром во все глаза.
— Значит, лазутчики уже вам донесли, что я государственный чиновник, прибывший из Петербурга по именному повелению, проверять ваши злоупотребления? — строго спросил я фон Герца.
Тот так растерялся, что не нашелся, как ответить. Тогда я взялся за пристава.
— Прошу представиться, господин пристав, у меня и к вам имеются вопросы касательно вашего мздоимства и лихоимства!
Мой нахрап был практически беспроигрышный. Барон, призывая в помощь купленного представителя власти, не мог не назвать меня шпионом и соглядатаем, что как нельзя лучше ложилось на канву моего блефа. Напуганный проверкой чиновник вряд ли осмелится требовать документы у тайного царского ревизора.
— Ну-с, я жду? Или свое имя вы предпочтете назвать в Петербурге в тайной экспедиции? — добавил я остроты в драматический момент.
— Денис Александрович Па-па-хомин, — заикаясь, отрекомендовался он. — Отставной штабс-капитан, здешний пристав.
— Так это ты, взятки берешь, подлец?! — закричал я, выкатывая из орбит начальственные зенки.
— Никак нет-с, ваше превосходительство! — вытянулся по стойке смирно штабс-капитан. — Служу верой и правдой отечеству!
— Тогда как смеешь обижать гвардейского офицера?!
— По навету-с, ваше превосходительство! Виноват-с!
Умный немец, видя, как почва уходит из-под ног, попытался переломить ситуацию:
— Какие у вас, господин, не знаю как вас теперь называть, основания вторгаться в частную жизнь верноподданных Его Императорского величества! Здесь обитает почтенная дама, благородного происхождения, вы же…
Поддерживать разговор о «даме» мне явно не следовало, здесь у барона, скорее всего, всё было схвачено, включая письменные распоряжения и инструкции мужа, потому я сделал резкий выпад, которого он не только не ожидал, но и не мог предвидеть.
— Проверка, господин барон, проводится по жалобе российского дворянина, господина Перепечина, коему вы чинили неудобства и причиняли телесные повреждения, кои, как российский дворянин, а не иноземец без роду и племени, он получать был недостоин!
У фон Герца округлились глаза. «Неудобства» тщедушному сыну поэта он начал «чинить» только сегодня утром, а «комиссия» заявилась за несколько дней до того, так сказать, превентивно.
