Дядя вопросительно вскинул глаза и еще больше нахмурился.
— Отвечай, коли я спрашиваю! — свирепо гаркнул Костка.
Лацо вцепился обеими руками в шаль матери.
— Я ничего не знаю, — пролепетал он, окончательно оробев.
Главкова привлекла к себе сына и крепко прижала его к груди.
Гардист сердито сопел, над столом разносился запах водочного перегара.
С лестницы донесся топот подкованных железом сапог и гул голосов, потом все стихло. Лампа над столом слегка закачалась, по стенам пробежали зыбкие тени.
— Мои парни пошли в погреб, — сказал Костка. — Не удрать ему от нас. Найдем!
Потом он посмотрел на мальчика и кисло усмехнулся:
— Что с тобой разговаривать! В школе всех допросим. Наведем порядок.
Костка потянулся к бутылке. Рука плохо его слушалась, и он пролил водку на стол. Тогда, обмакнув в луже указательный палец, Костка принялся писать на клеенке свое имя печатными буквами. Лысина его покрылась блестящими капельками пота, а редкие волосы на висках слиплись. Размазав водку на клеенке, Костка самодовольно вытаращил помутневшие глаза и залюбовался своей работой.
Дядя попытался было прибрать на столе.
— Пусти, — зарычал Костка, резко оттолкнув его руку. Потом, спохватившись, добавил: — Погоди, я напишу и твое имя.
И он снова принялся размазывать водку на столе.
На площадке за дверью вновь послышались шаги, и в кухню бесцеремонно ворвались гардисты. Костка стукнул кулаком по мокрому столу и, пошатываясь, встал:
— Нашли его?
— Никого не обнаружили, — доложил один из гардистов.
— По квартирам ходили?
— Во всех побывали.
— Еще эту обыщите, — Костка ткнул пальцем в дверь спальни Марковых и повернулся к дяде: — Приходится соблюдать формальности, приятель, ничего не поделаешь.
Гардисты устремились в спальню. Открыли шкафы, разворошили постели.
— Кончать! — нетерпеливо гаркнул Костка, застегивая мундир. — Иозеф! — обратился он к дяде, торжественно указывая на стол. — Запомни мое имя. Оно когда-нибудь прославится. Я найду этого прохвоста хотя бы в аду…
Наконец гардисты ушли вместе с Косткой.
Дядя сел за стол, засунул руки в карманы и тупо уставился в одну точку.
Тетя, громко причитая, принялась приводить в порядок спальню. Мать вытерла стол. Дядя Иозеф мрачно прохаживался по кухне, о чем-то размышляя.
— И ты с ним водишь компанию, зять? — спросила Главкова.
Тетя, вернувшаяся в кухню за щеткой, злобно сверкнула глазами.
— Да, это его приятель, закадычный друг! Всю мою квартиру в хлев превратили! Напрасно ты его напоил, Иозеф, никакой тебе от него пользы. Он одно знает — налижется, как свинья, напачкает всюду, насорит да пол истопчет.
— Тише, жена. Ты в мои дела не лезь, раз ничего в них не понимаешь! — осадил ее дядя. — Лучше подумай, куда гостей уложить.
— Лацо ляжет вместе с нами, а Ганке я постелю на кухне, вот и все! — сердито ответила жена.
— Мальчик мечется во сне, я сколько раз слышал. Свалится с кровати, да и нам не даст спать. Спрошу-ка я у Сернки, не пустит ли его переночевать. У них в кухне стоит свободная кушетка.
— Поступай как знаешь, мне все равно, — сказала тетя и снова ушла в спальню.
Матери было неприятно, что она доставляет родственникам столько хлопот.
— Я ведь ненадолго к вам. Неудобно как получается, — бормотала она, как бы извиняясь: — чужих людей приходится беспокоить.
— Пусть тебя это не тревожит. Я поручаю Сернке весь текущий ремонт по дому, в свободное время он у меня очень прилично подрабатывает, почему бы и ему не оказать мне услугу? Тем более, что его это нисколько не затруднит.
Тетя покончила с уборкой и подала ужин.
— Завтра ты сможешь лежать здесь целый день, а если захочешь, я постелю тебе в комнате, — обратилась она к маме. — Тебе необходимо отдохнуть. Побереги себя хотя бы ради семьи.
— Нет, сестра, мне не до отдыха. Пойду кланяться начальникам, просить буду, чтобы вернули отца детям.
— Куда ты пойдешь? Ты никого здесь не знаешь, — вмешался в разговор дядя.
— Есть ведь среди них словаки, такие же, как мы. Может быть, посочувствуют моим страданиям, детей пожалеют.
— Не хочется мне тебя разочаровывать, Ганка, но все-таки я скажу — не слишком на них надейся. По всей стране аресты. Солдаты бегут с фронта, в горах скрываются банды. Теперь гардисты решили даже открыть концлагерь. Пока немцы сильны, гардисты под их крылышком ничего не боятся. В участке мне показывали листовку, которую им кто-то подкинул. Мятежная листовка — видно, сочинил ее порядочный прохвост. Сам он удрал. Его до сих пор не поймали. Но раз нашли стеклограф, доберутся и до печатника.
Дядя перевел дух, напился воды и продолжал просвещать свояченицу:
— Разыщут его, так уж навсегда отобьют охоту к бумагомаранью. Поговаривают, будто в нашем городе действует комитет коммунистической партии. Какой такой комитет? Где нет партии, там не может быть и комитета. А теперь придет конец и листовкам и комитету.
Мать Лацо вздохнула, но ничем не выразила желания поддержать беседу на эту тему. Дядя встал и накинул на плечи пальто.
— Пойду к Сернке, — сказал он.
Тетя отодвинула в сторону стол и постелила для мамы раскладушку.
— Хватит с тебя одной подушки?
— Спасибо, Тереза, больше и не нужно.
Дядя очень скоро вернулся, вполне удовлетворенный результатами переговоров с Сернкой.
— Ну, что я говорил? Лацо может идти к ним хоть сейчас.
Мальчик нерешительно взглянул на мать. Она сразу его поняла.
— Я провожу тебя, сынок. Посмотрю, как ты там устроишься. А заодно познакомлюсь с паном Сернкой. Якуб часто вспоминал о нем.
Лацо, не скрывая удовольствия, повел ее к своим друзьям.
Глава XV. Сон
— Мой старший сын Якуб шлет вам привет, — сказала мать, пожимая руку Сернке.
Он приветливо улыбнулся, пригласил гостью сесть и, стараясь ее ободрить, заметил, набивая трубку:
— У вас храбрый сын, вы его хорошо воспитали.
Щеки матери покрылись румянцем, и Лацо показалось, что она вдруг помолодела.
— Да, наш Якуб не трус. Только его храбрость доставляет мне одни мученья.
— Вы говорите это от чистого сердца? — с сомнением спросил Сернка.
— И сама не знаю. Зять совсем меня сбил с толку, — смутилась Главкова.
Сернка весело рассмеялся и шутливо погрозил ей пальцем:
— Неужели прощелыга Марко сумел сбить с толку мать Якуба?
— Вы с Марко под одной крышей живете, а будто в двух разных мирах: совсем друг на друга не похожи, ну просто день и ночь, — задумчиво сказала она. — А я совершенно извелась. Мужа моего мучают, сына преследуют. На сердце так тяжело!..
Сернка встал, прошелся несколько раз по кухне, остановился у кушетки, на которой уже лежал Лацо, притворяясь, будто спит, потом снова молчаливо зашагал от плиты к окну и назад. За стеной заплакал ребенок соседей, а Лацо сперва никак не мог понять, где это плачут. Шум шагов прекратился, скрипнул стул, и вдруг стало так тихо, словно кругом ни души. Лацо подумал, что его оставили одного, но не решался открыть глаза, и тут он услышал голос Сернки:
— Вы очень правильно сказали. Два мира существуют и в нашем доме и во всей стране. Под одним небом проходят наши дни, одна ночь опускается над всеми, но есть люди, которые хотят, чтобы солнце светило только для них, люди, которые не моргнув пойдут на убийства и измену для своей выгоды. Так-то, мать. Да что толку жаловаться. Слезами их не победишь. Против них надо бороться. И лучшие сыны нашего народа борются. Нас большинство! Ваш Якуб — в первых рядах, он среди тех, кто ведет народ в бой. А Лацо? Из него вырастет настоящий человек, который пойдет вместе с народом по правильному пути. Не вешайте головы! Вы — мать бойца, вам нельзя плакать. Не сомневайтесь — мы обязательно победим.
Сернка выколотил погасшую трубку. Лацо слышал, как он размял в пальцах табак, потом зажег и погасил спичку. Но что ему ответила мама, Лацо так и не узнал. Веки его отяжелели, он крепко заснул. Неожиданно он очутился на лесной поляне. У самого горизонта заалел край неба, высоко над верхушками деревьев запел жаворонок. А вот и солнце взошло. На поляну вышла мать.
«Где Якуб?» — крикнул Лацо и хотел броситься к матери, но споткнулся и упал.
Сернка постучал трубкой о корень развесистого явора, и тотчас из-за дерева выбежал волк. Он посмотрел на Лацо и сказал голосом Зузки:
«Ты никогда не будешь стоять в первых рядах, если выдашь нашу тайну».
За могучим стволом явора прятался Костка. Он обеими руками манил к себе Лацо:
«Поди сюда, Лацо, поди сюда, мой мальчик! Скажи скорей, где Якуб?»
«Нет, никогда не скажу, ни за что! Нет, нет!» — вне себя закричал Лацо.
— Лацко, Лацко, проснись, паренек, что с тобой?
Лацо открыл глаза и с удивлением увидел склонившуюся над ним жену Сернки.
