Но улыбка у него получилась похожей на гримасу, а слово «окончен» он словно проглотил и подавился. «Нет, это не моряк душой», — решил Новосельцев, вспоминая своего прежнего помощника, сохранявшего хладнокровие при любых обстоятельствах.
— Запишите в вахтенном журнале о бое с самолетами.
На палубу поднялся Ивлев. По его худому, остроскулому лицу катился пот.
— Моторы в полном порядке, — доложил он командиру, жадно вдыхая воздух.
Во время схватки ему и мотористам пришлось несладко в наглухо задраенном моторном отсеке, насыщенном горячим воздухом.
Боцман доложил об отсутствии повреждений в корпусе корабля.
Когда комендоры и пулеметчики собрали стреляные гильзы, протерли пушки и пулеметы, Новосельцев распорядился:
— А теперь, боцман, подраить надо. Чтобы палуба блестела.
Матросы и старшины понятливо переглянулись, а кое-кто незаметно улыбнулся. Командир оказался верным себе.
Собравшиеся на корме покурить обсуждали прошедший бой. Ивлев с колючей насмешкой в глазах говорил комендорам:
— Умения не хватило, видать, поставить на мертвый якорь хоть один самолет. Разучились, братцы…
Разгоряченный прошедшим боем Пушкарев, размахивая руками, кивнул в сторону Дюжева:
— Чисто цирковой акробат… В секунду по два раза руль перекладывал. Прицелься-ка в таких условиях… Это же пушка…
— Рулевой что надо. Если бы не он, то еще неизвестно, как бы дело обернулось…
— Это — факт, — согласился Пушкарев. — Рулевой классный.
— Мне кажется, что расчет вашей пушки не совсем слаженно работает.
— Сквозь палубу заметил? — неожиданно разозлился Пушкарев. — Задержки в стрельбе не было.
— А говорят, что было…
— Не было, говорю! Заряжающего, правда, немного укачало.
— И к бою изготовились позже расчета кормового орудия.
Пушкарев сердито бросил окурок в море и, не отвечая, пошел к своей пушке.
Ивлев посмотрел ему вслед и покачал головой.
Ветер, как хороший погонщик, разогнал тучи и затих, словно увидел, что ему больше нечего делать в чистом голубом небе. Установилась солнечная погода. Море опять приобрело синевато-зеленую окраску, а в Геленджикской бухте оно казалось голубым.
Катер вошел в бухту, и Новосельцев увидел стоящие у причала знакомые катера. Один охотник на малых оборотах ходил у входа в бухту. На рейде стоял большой транспортный корабль.
Через несколько минут катер ошвартовался. Заметив около здания штаба Корягина, Новосельцев спрыгнул на пирс и пошел к нему с рапортом.
Спокойно выслушав рапорт, Корягин спросил:
— Повреждений, значит, нет?
— Ни единого. Полный порядок.
— Команда сильно утомлена?
— Немного есть, в норме…
— Гм… Отдыхайте. Можешь отлучиться с корабля на квартиру. Через шесть часов зайдешь в штаб. Получишь задание.
Новосельцеву удалось поспать часа три. Проснувшись, он умылся по пояс холодной водой, побрился, подшил подворотничок к кителю и пошел в штаб.
Там он увидел заместителя по политчасти старшего лейтенанта Бородихина, широколицего здоровяка с веселыми светло-карими глазами и буйной растительностью на голове. Вихры его невозможно было зачесать, поэтому он отрастил длинные волосы, но и они не лежали, а топорщились вверх, отчего голова казалась непомерно большой. От избытка энергии руки у него всегда были в движении, а сам он почти никогда не сидел. Когда Бородихин подходил, то Новосельцеву всегда казалось, что он скажет: «А ну, давай поборемся».
Корягин сидел за столом, а Бородихин ходил из угла в угол, размахивая руками, и о чем-то говорил. Увидев вошедшего Новосельцева, замполит замолчал, а Корягин коротко бросил:
— Садись.
Встав против лейтенанта, Бородихин несколько мгновений рассматривал его, а затем сказал с иронией:
— Что скажете в свое оправдание?
— Мне еще не известно, в чем меня обвиняют, товарищ лейтенант, — довольно холодно произнес Новосельцев.
У Корягина был невозмутимо спокойный вид, веки полуопущены, а в зеленоватых глазах скука.
— Скажите, товарищ лейтенант, — спросил он, растягивая слова, — самолеты, с которыми вы вели утром бой, сами напали на вас?
— Нет. У них был другой курс.
— Значит, вы первыми завязали с ними бой?
— Первый.
Бородихин остановился и спросил в свою очередь:
— Вы считаете, что так и должно быть?
Новосельцев несколько удивленно посмотрел на него и ответил с некоторым раздражением:
— Я считаю, что инициатива должна быть в моих руках. Так учили нас в военно-морском училище. При встрече с противником я должен первым напасть, хотя бы противник был сильнее меня. Внезапность нападения уравнивает силы. В данном случае я расстроил боевой порядок вражеских самолетов, два отвлек от намеченного объекта и заставил сбросить бомбы в море.
— Они летели бомбить нашу базу, — заметил Корягин.
— Ну вот, видите! — с торжествующими нотками в голосе воскликнул Новосельцев: — Половину бомб не довезли! Жаль, что не удалось подбить!
— Но ведь вы рисковали кораблем, — сказал Бородихин, — жизнью людей. Об этом вы думали?
Новосельцев встал со стула и растерянно проговорил:
— Я не понимаю, товарищ капитан-лейтенант, обвиняют меня, что ли? Вы сами требовали быть активным в море…
Бородихин замахал на него руками, вскинув вверх густые брови.
— Ой, горячий какой! Садись. Не люблю, когда люди стоят. Поговорим спокойно. Командиру дивизиона было доложено, что в бой вы ввязались опрометчиво, без оснований, что во время боя у вас повреждена дымовая аппаратура, часть шкиперского имущества, находившегося на палубе, смыта в море.
Говоря это, он не сводил глаз с лица лейтенанта, а правом рукой постукивал по спинке стула в такт своим словам'.
— Все это — чепуховина, — неожиданно произнес Корягин и встал из-за стола.
— Может быть, и чепуха, — усмехнулся Бородихин. — Но нам надо установить, случайными были действия Новосельцева или заранее обдуманы. Что скажете на это, товарищ лейтенант?
— Я заранее обдумал все.
— И готовы отстаивать ваши убеждения перед кем угодно?
— Буду отстаивать. Партия учит нас быть принципиальными.
— Ну, хорошо, — нетерпеливо сказал Корягин. — Хватит об этом. Действовал правильно. Так и впредь действуйте. Где бы врага ни встретил — бей его смертным огнем.
У Новосельцева отлегло от сердца, но теперь его заинтересовало, кто мог состряпать на него кляузу.
Корягин ответил уклончиво:
— Есть у нас на флоте такие теоретики. Дескать, рисковать не следует, главное, мол, сберечь корабль, а ради этого следует избегать морских боев. Сверхосторожность.
В его зеленоватых глазах появилось злое выражение.
— Как в песне поется: нас не трогай, мы не тронем, — рассмеялся Бородихин. — Кое-кто из береговых стратегов считает, что адмирал Макаров с его взглядами на войну на море безнадежно устарел.
— Разговор на эту тему исчерпан, — заявил Корягин. — Получайте, Новосельцев, задание. Смотрите на карту. Вечером пойдете к крымскому берегу. Вот здесь надо высадить группу разведчиков. Здесь нет подводных камней, но уже дважды тут разбивались шлюпки с разведчиками. Какая-то загадка. Проверишь. К утру вернетесь. Затем, в какое время скажем, пойдешь вот сюда. Там разведчики будут ожидать. Возьмешь их на борт. Вопросы будут?
— Все ясно.
— Лейтенант Букреев не пойдет с вами.
— Почему? — удивился Новосельцев.
— Отзывают в штаб флота.
— За какие заслуги?
— Он сын адмирала, — криво усмехнулся Корягин.
Новосельцеву хотелось рассказать о букреевской тетради с мыслями «по поводу и без повода», а также о поведении Букреева во время воздушного боя. Но, подумав, решил, что сейчас не стоит говорить об этом, когда-нибудь потом.
— Привет Крыму, — улыбнулся Бородихин.
— Разрешите идти?
— Идите готовьтесь. Разведчики сами заявятся на корабль. Фамилия их командира Глушецкий.
— Николай? — не удержался от радостного восклицания Новосельцев.
— Знакомы?
— В госпитале вместе лежали.
Радостно возбужденный побежал Новосельцев на свой корабль.
Рядом ошвартовался катер Школьникова, два часа назад вернувшийся с моря. На его палубе было пусто, все спали, за исключением стоявшего у рубки вахтенного матроса.
На причале ему встретился Букреев с чемоданом в руке.
Козырнув, Букреев сказал:
— Прощаюсь с вами.
— Счастливого пути, — сухо отозвался Новосельцев.
Несколько мгновений Букреев молчал, потом, краснея, спросил:
— Вам докладывали, что я во время бомбежки перекрестился?
— Доложили…
— А вы командиру дивизиона?
— Я ему об этом не докладывал.
