Сенаторам, торговцам и чиновникам знаки благосклонности со стороны взбудораженных шлюх никак не мешали обсуждать через головы своих постанывающих собратьев вопросы политики или заниматься сделками.
— Необычайная все-таки женщина, — сказал Вергилиан одному из своих коллег. — Даже сочетаясь браком, она дала возможность и нам разделить ее удовольствие.
Его собеседник, приникший как раз к белой, как фарфор, груди одной из девиц, проговорил, не поднимая головы:
— Я думаю, скоро у нас будет император помоложе и покрасивее Клавдия.
— Это лишь богам известно, — ответил Вергилиан и огляделся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь их разговор. Затем, понизив голос, спросил: — Как ты оцениваешь количество поддерживающих императора сенаторов?
Второй сенатор испуганно проговорил:
— Тебе что-то стало известно, Вергилиан? — И, не получив ответа, продолжал: — Я думаю, не больше сотни продолжают хранить ему верность. В Риме и во всей империи все громче звучат голоса, требующие, чтобы государство управлялось твердой рукой. Но не будем вести речь о мерзких старцах, займемся лучше прекрасными юными девами…
Держа в левой руке кубок с вином, а правой опираясь на юного раба, Цезоний прокладывал себе дорогу среди катающихся по земле сплетенных тел.
— О! Венера и Рома, — воскликнул он громко, — почему вы позволяете почтенным мужам так забывать о своем достоинстве? Обещай мне, что никогда не станешь заниматься подобными вещами с женщинами! — обратился он к рабу и, куснув его в обнаженное плечо, добавил: — Ах ты, мой маленький сладкий птенчик!
Молодой мужчина по имени Валенс проложил себе дорогу сквозь предающуюся сладострастным утехам толпу, взобрался на цоколь одной из мраморных статуй перистиля и, хлопнув в ладоши, крикнул:
— Друзья, со стороны Остии к нам приближается страшная буря!
Большинство собравшихся были так заняты, что даже не расслышали предупреждения. А те, кто слышал, не поняли его значения. Буря, о которой говорил Валенс, готова была предстать в виде императора и его советников, сопровождаемых когортой преторианской гвардии. Ничего хорошего присутствующим это не сулило.
Увидев бесплодность своего обращения, Валенс спрыгнул с цоколя и поспешил к продолжавшим изо всех сил стараться музыкантам. По его знаку музыка умолкла, и гости начали испуганно озираться. Сложив ладони рупором, Валенс во весь голос крикнул:
— Друзья, сюда приближается император с когортой своих гвардейцев!
Какое-то мгновение стояла полная тишина. Лишь после того, как до сознания большинства присутствующих дошел во всей своей весомости смысл услышанного, тишину эту сменил неописуемый хаос. Одни лихорадочно разыскивали свою одежду, другие устремились к выходу полураздетыми. Девицы исчезли так же незаметно, как и появились. Силий подозвал своих рабов и велел им принести одежду. До смерти перепуганная Мессалина сидела, по-прежнему обнаженная, в траве.
Относительно того, что же теперь делать, мнения разделились. Одни намеревались бежать сломя голову, другие не видели для этого повода. К последним принадлежал и Сульпиций Руфус.
— С какой стати мы должны бежать? — обратился он к Кальпурнию. — Только потому, что нам случалось делить с Мессалиной ложе?
— Ты прав, — ответил Кальпурний и, стремясь приободрить самого себя, добавил: — Если так, то бежать следовало бы и советникам императора. Нарциссу в первую очередь.
В действительности ситуация выглядела крайне серьезно. Шпики и доносчики императора напали уже на след многих заговорщиков. Клавдий, не любивший принимать поспешные решения, долго медлил, но, узнав о готовящемся новом замужестве своей собственной супруги, уступил настояниям советников. Нарцисс, секретарь и ближайший советник императора, объяснил, что если Клавдий не опередит Мессалину, то его дни будут сочтены.
Словно пробудившись от глубокого сна, Мессалина поспешила навстречу своему супругу. Клавдий, окруженный советниками, сидел в роскошной императорской колеснице. Как всегда, когда он бывал взволнован, изо рта его текла тонкая струйка слюны. Встреча с Мессалиной страшила его. «Какое кощунство! Какое преступление! — всю дорогу нашептывали ему советники. — Ты должен отомстить! Сколько можно терпеть все это?»
Клавдий пытался найти хоть какое-нибудь оправдание для своей супруги. Все-таки она была матерью его детей, Октавии и Британника. Но что же тут можно сделать? Нарцисс вынул из складок своей тоги свиток, в котором были перечислены все супружеские измены Мессалины. Как раз в эту минуту на обочине появилась и сама Мессалина. Голову ее все еще украшала свадебная прическа с вплетенными в волосы золотыми нитями.
Она умоляюще протянула руки к императору, но Клавдий, не удостоив супругу даже взглядом, отправился в свой дворец на Палатине. Ворвавшиеся тем временем в дом преторианцы арестовали всех, кто там находился.
— Сульпиций Руфус арестован! — Посланец вбежал во двор школы гладиаторов. Прекратив утренние упражнения, все окружили раба. — Он вместе с Мессалиной замышлял заговор против императора. К заговорщикам принадлежали также начальник пожарной стражи Кальпурний, сенатор Вергилиан, Прокул, начальник почетной стражи Мессалины, и некий Трогус, принадлежавший к числу телохранителей императора.
— Сплошь из благородных, — проворчал Пугнакс и сплюнул в песок. Потрогав все еще забинтованное плечо, он подошел к Вителлию и, крепко, до боли, схватив его за руку, спросил с коварной усмешкой: — А ты не из той же компании?
Вителлий почувствовал, что на него обратились взгляды всех гладиаторов.
— Ясно, что он из той же шайки предателей, — сказал Пугнакс и обвел окружающих взглядом. — Почему, как вы думаете, Мессалина пощадила его? Потому что он так уж храбро сражался? Как бы не так. Просто это был свой человек для заговорщиков. Наверное, Руфус и здесь, в школе, делал вместе с ним свое мерзкое дело.
Вителлий вскочил на ноги.
— Я не заговорщик! — крикнул он. — Я пришел из Бононии и только понаслышке знаю обо всех ваших римских делах.
— Лжешь, — перебил его Пугнакс. — А кто привел тебя в эту школу? Разве ты появился тут не в сопровождении Руфуса и Мессалины?
— Да, это верно, — ответил Вителлий, — но я совершенно случайно встретился с ними…
— Случайно! Случайно! — засмеялись стоявшие вокруг гладиаторы.
А Пугнакс насмешливо проговорил:
— Говорят, Мессалина даже принимала тебя в своем дворце, а что это означает, известно каждому!
Кровь ударила Вителлию в голову. Он судорожно сглотнул. Как защищаться от такого обвинения? Рассказать, что пылающая гневом Мессалина отослала его прочь? Никто ему не поверит. Вителлий решил, что лучше промолчать.
Пугнакс продолжал, однако, гнуть свою линию.
— Ты воображал, что гладиатор может приобрести бессмертную славу в постели… лучше всего в постели жены императора. — Все вокруг захихикали. — Здесь, — воскликнул Пугнакс, — здесь, на песке арены, закладывается фундамент бессмертия, только здесь и нигде больше. Или ты считаешь себя уже готовым для такой славы? Ты мечтаешь об этом, а на деле способен только в театре выступать — да и то в женских ролях. Я с нетерпением жду, когда ты вновь выйдешь на арену, потому что тогда рассчитаюсь с тобой за свою рану. Еще прежде, чем кто-нибудь, смилостивившись над тобой, успеет поднять большой палец, Плутон уже будет провожать тебя в подземное царство!
Вителлий чувствовал враждебность во взглядах окружавших его гладиаторов. Убежав в свою каморку, он бросился на нары. Ему было страшно.
Горячие слезы текли по его лицу. Перед глазами возник образ Ребекки, этой привлекательной, милой девушки. «Удачи тебе!» — услышал он ее нежный голос. Почему он не послушался ее? Почему не бежал и не попытался укрыться в иудейском квартале? Даже если бы его разыскали, самое большее, что могло ему грозить, — это смерть. Стань он беглецом, разве не увеличились бы его шансы выжить?
Решимость бежать крепла по мере того, как все эти мысли мелькали в голове Вителлия. Открытая враждебность других гладиаторов и, самое главное, попытка обвинить его в причастности к заговору Мессалины делали практически неизбежным решение немедленно отправиться в еврейский квартал на другом берегу Тибра. Человека, которого он должен найти, зовут Каата… Да, именно так звучит его имя.
Спрятав под тунику кошель со всем своим достоянием, Вителлий под покровом сгущавшихся сумерек пробрался к воротам, у которых стоял лысый стражник.
— Тихо, старик! Это я…
— Убирайся к себе, — обернулся лысый стражник. — Или бежать задумал?
— Не шуми, старик, — прошипел Вителлий. — Я дам тебе десять сестерциев, если ты выпустишь меня.
Лысый отступил за колонну.
