Соня работала как в трансе. Приподняв правой рукой лопатку доктора Штаэля, она принялась мелкими круговыми движениями кончиков пальцев левой массировать подлопаточную мышцу.
Аромат массажного масла — лаванды, лимона и миндаля — смешивался с запахами его геля для волос и лосьона, исходившего от ее собственного разогретого тела.
Соня взялась за его трапециевидную мышцу над правым плечом. Доктор Штаэль тихонько застонал. Она осторожно начала массировать мышцу, чувствуя ее каменную плотность и напряженность и медленно продвигаясь к шее, потом к затылку и обратно.
Мышца под ее пальцами постепенно изменилась на ощупь: она стала более эластичной и мягкой. Она изменила свою форму. Стала угловатой, сохранив при этом гибкость. Теперь она напоминала на ощупь линейку, сделанную из теста. И у этой формы был вкус — горький, как ангостура.[17]
— Почему вы остановились? — спросил доктор Штаэль.
Соня, растопырив пальцы, терла ладони о бедра.
Он повернулся на бок и посмотрел на нее.
— Вам плохо?
Она покачала головой.
— Уже прошло.
— Вы уверены?
Она кивнула.
Доктор Штаэль опять лег на живот. Соня, взяв себя в руки, снова принялась массировать мышцы его шеи. Теперь они были совершенно нормальными на ощупь. Исчез и горький вкус у нее во рту. Она продолжила работу.
— Если вам нужно прервать сеанс, не стесняйтесь, скажите мне. Я врач и хорошо понимаю, что такое плохое самочувствие.
— Это не связано с физическим здоровьем.
— А физическое здоровье — это как раз не по моей части.
Соня перешла на другую сторону и принялась за левую часть плечевого пояса. И вдруг неожиданно для себя произнесла:
— Ваш musculus trapezius[18] вдруг стал на ощупь четырехугольным, как линейка.
— Он и мне самому иногда кажется четырехугольным.
— И горьким на вкус, как ангостура.
— На вкус?
— Я чувствую вкус предметов, вижу звуки, обоняю цвета… ну, и так далее.
— Вы синестетик?
— Сине… что?
— Синестезия в переводе с греческого означает одновременное ощущение, совместное чувство. Это явление восприятия, когда при раздражении одного органа чувств возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств. Звуки обретают цвета или формы, прикосновение вызывает вкус или запах.
— Значит, такое бывает и с другими?
— Не часто. Разве вам никто этого не говорил?
— У меня это началось недавно.
— Когда именно?
— Пару недель назад.
— А до этого никогда не было?
— Нет.
— И в детстве тоже?
— Нет.
Доктор Штаэль задумался.
— Это чревато чем-нибудь неприятным?
Вместо ответа он спросил:
— Вы левша?
— Да.
— Большинство синестетиков — женщины-левши.
Он опять замолчал.
Соня накрыла ему полотенцем спину и плечи, обнажив ноги. Потом взяла на ладонь еще немного масла и смазала его правую ногу. Положив ладони одну за другой на щиколотку, она с силой разгладила икру и, почти не касаясь кожи, вернула руки в прежнее положение.
— А когда вы учились писать — каждая буква имела свой цвет?
Соня остановилась.
— Да. И это так и осталось.
— Хм… А как у вас с памятью?
— Не жалуюсь.
— А точнее?
— У меня фотографическая память. Я ничего не забываю.
— Хорошо.
— А я не вижу в этом ничего хорошего. Моя голова переполнена образами, которые я хотела бы забыть.
— Я имел в виду — хорошо для постановки диагноза. У вас налицо все признаки синестезии.
— Вы ведь сказали, что она проявляется еще в детстве.
— Если вы видите буквы в цветах, то это уже одна из форм синестезии.
Соня продолжила работу. Она принялась разглаживать бедро, ослабляя давление лишь на чувствительной подколенной ямке.
— И у вас это постоянно?
— Нет, время от времени. Как, например, только что.
Музыка изменилась: вместо флейты с «ролмо» зазвучала арфа с «ролмо». Молчание доктора Штаэля беспокоило Соню.
— Это может быть чем-то спровоцировано?
Он подумал несколько секунд.
— Наркотиками. Не было ли в вашей жизни каких-нибудь историй, связанных с подобными вещами?
— Нет.
То, как она произнесла это «нет», вызвало у него сомнения в искренности ее ответа, поэтому через какое-то время он сказал:
— Давайте будем рассматривать наш разговор как беседу врача и пациента, и тогда предмет ее автоматически становится врачебной тайной.
Соня рассмеялась.
— Во время таких бесед лежит обычно пациент, а не наоборот!
Доктор Штаэль тоже сдержанно рассмеялся.
— Вы можете точно определить момент, когда это началось?
— Могу.
— Это связано с какими-то определенными событиями?
— Да.
Он помедлил.
— С употреблением наркотиков?
— Да. Эйсид. ЛСД.
— Я знаю, что такое эйсид. Мне был двадцать один год, когда его запретили. Вы часто его употребляете?
— Насколько я помню, это было в первый раз. И я не знала, что это такое.
— И вы впервые испытали синестетические состояния?
— Да. Я видела голоса и обоняла цвета, если вы это имеете в виду. А еще сучки деревянной обшивки на потолке приходили в движение и исчезали в одной точке.
— И с тех пор это периодически повторяется?
— Это и нечто подобное, и разные другие вещи.
— Судя по всему, у вас был синестетический трип, а теперь вы переживаете синестетические реминисценции. А поскольку вы и так были скрытым синестетиком, они получаются у вас особенно пластичными.
— И это пройдет?
— Мне подобные случаи неизвестны. Я посмотрю, может, где-нибудь описано нечто подобное. Но на всякий случай готовьтесь к тому, что вам придется жить с этим. Многие вам позавидовали бы. Например, я.
живу у тебя
на здоровье
довольно мрачная атмосфера
знаю
а что у тебя?
синестетические реминисценции
а что это?
осязаю цвета вижу звуки и т. д. от того самого лсд
вау
Тени стремительно несущихся по небу облаков скользили по горным террасам, как тяжелый шлейф по ступеням широкой парадной лестницы. От ветра у Сони, несмотря на солнцезащитные очки, слезились глаза. Она возвращалась домой после очередного очистительного марш-броска.
Она решила отнестись к диагнозу доктора Штаэля как к доброй вести. Она не больна и не сошла с ума. То, что ее беспокоит, хоть и не совсем нормально, но бывает и у других людей.
Ветер высушил скопившуюся за последние дни сырость, и видимость улучшилась настолько, что Соня наконец смогла рассмотреть окрестности: зияющие расселинами и трещинами отвесные скалы на другой стороне долины с застывшими на них тут и там суровыми елями, нежную зелень только-только распустившихся лиственниц, южный склон, теряющийся в синевато-зеленых далях подошвы долины. И Валь-Гриш — несколько разбросанных по лугам бело-коричневых крестьянских усадеб и пансионов, неуклюжих энгадинских домов и каких-то безликих построек, объединяемых церковью в одно целое. А поодаль, в гордом одиночестве, — отель «Гамандер», неудобоваримый плод архитекторской фантазии, похожий на дракона со сверкающим копьем в боку.
Полевая дорога закончилась, и Соня повернула на узкую гудронированную дорогу, ведущую к крестьянским усадьбам. До деревни ей оставалось идти минут пятнадцать. Сзади послышался шум мотора. Соня, не оборачиваясь, перешла на обочину. Она услышала, как водитель сбросил газ и включил низшую передачу. Он явно не торопился ее обгонять. Она оглянулась. Это был тот самый джип с прицепом-цистерной, который она недавно видела. Из открытого окна раздавалось громкое регги. За рулем сидел мужчина в зеркально-красных солнцезащитных очках. Остановившись и перегнувшись через пассажирское сиденье, он крикнул:
— Вас подвезти?
— Нет, спасибо, я просто гуляю. Спортивная ходьба.
Он окинул ее оценивающим взглядом.
— Зачем она вам — с вашей-то фигурой?
Соня потрясла головой.
— После такой прогулки лучше спится.
Мужчина ухмыльнулся:
— Есть и другие способы…
Она посмотрела на него с выражением скуки и пошла дальше. Через несколько метров он догнал ее и поехал рядом. Из динамиков неслась песня «No Woman No Cry».
Страх встрепенулся у нее в груди, как хищник, вырванный из чуткого полузабытья внезапным шорохом. Усилием воли она заставила себя не ускорять шаг. Джип не отставал.
Соня резко остановилась. Водитель, не ожидавший этого, проехал несколько метров, прежде чем затормозить. Соня достала мобильный телефон, нажала несколько клавиш и поднесла телефон к уху.
Он сразу же включил передачу и поехал вперед. Через несколько секунд машина скрылась за поворотом. Соня еще постояла на дороге, пока джип опять не появился на горизонте, уже далеко внизу, перед въездом в деревню.
