приеду.
Снова молчание.
– Ираклий, ты же знаешь, как мама тебя любит. Не сердись. Сынок, так будет лучше для всех.
От звука ласкового маминого голоса у Ираклия наворачиваются слезы – неожиданно для него самого. Мальчик принимается усердно тереть пальцами глаза, словно пытается одновременно осушить и вытереть слезы. Лицо у него краснеет, кривится, хотя он не издает ни звука. Лела вырывает из рук Ираклия трубку и кричит во все горло:
– Значит, так будет лучше для всех? – Вопит Лела. – Ашарашка[10] ты этакая, бросила ребенка тут, а сама шляешься туда-сюда, кто ты после этого? Ах ты, дрянь такая. Зачем ты обещаешь ребенку приехать, а?! Хотя бы не обещай, чтоб тебе, ашарашке, пусто было!
Ираклий прекращает вытирать слезы и в изумлении смотрит на Лелу, которая с трубкой в руке сидит точь-в-точь как Ираклий, подавшись грудью вперед и облокотившись о колени.
– Алло, алло, – слышен женский голос, – алло, кто это говорит?
– Не твоего ума дело кто! Слушай, что тебе говорят! Не смей обманывать ребенка, а то приеду в твою Грецию и надеру тебе задницу!
Лела с грохотом швыряет трубку.
– Поднимайся, шевели ногами! – произносит Лела так, будто опасается, что женщина, которую она только что обругала, погонится за ними.
Они направляются к выходу.
– Спасибо! – кричит взвинченная Лела и юркает за дверь.
Они молча идут по дороге. Ираклий плачет.
– Что ты плачешь, мужчина ты или нет? – Лела ускоряет шаг. – Неужто не понимаешь, что она просто боится тебе сказать? Не вернется она сюда! Она же тебя вырастила? Ходить, есть и говорить умеешь, зачем тебе мама? Тоже мне, маму ему подавай!
Ираклий не отвечает. Понурив плечи, шагает рядом с Лелой и время от времени вытирает глаза и нос рукавом футболки.
Очутившись во дворе интерната, оба мигом забывают про Грецию: во дворе какая-то незнакомка снимает детей маленьким серебристым фотоаппаратом. Дали и Цицо тоже здесь. Дали делает детям замечания: «выпрямись», «встань как следует», «улыбайся». Лела обращает внимание, что гостья, которую зовут Мадонна, снимает не всех детей, а только тех, кого Дали вымыла и нарядила в чистенькое. Это Пако и двое его ровесников: девочка Джильда и мальчик Лаша. На Пако синяя рубашка, которую Дали застегнула ему до горла. Для фотосессии Мадонна выбрала стену, у которой дети позируют по очереди.
Мадонне под пятьдесят, у нее крашеные светлые волосы и необычайно большая, словно искусственная, задница. Сейчас у стенки стоит Пако с зачесанными набок влажными волосами. На приказ Дали «Выпрямись!» он так старательно вытягивается, что, того и гляди, порвется пополам. После него к стене встает лопоухий Лаша с унылым взглядом. Дали что-то не нравится, она подходит к Лаше, поправляет ему рубашку и прическу.
– Улыбнись, не стой как горшок! – говорит ему Дали.
Мадонна старается привлечь внимание мальчика, тянет вверх руку, щелкает пальцами. Лаша растерянно смотрит на нее.
– Улыбнись, говорю, – сердится Дали. – Не хмурь лоб!
Лаша пытается улыбнуться, скалит зубы, брови поднимаются домиком, и вид у мальчика становится совсем несчастный. Глядя на Лашу, дети покатываются со смеху.
– Братцы, кто ж его возьмет, гляньте, на кого он похож… – острит неунывающий Леван, чуть не лопаясь от хохота.
– Уф, была у нас такая хорошая девочка, – произносит вдруг Цицо, – ее звали Нонна. Родственница забрала ее, а так она была лучше всех них вместе взятых. Вот если бы увидели ее фотографию, тут же забрали бы, я вам клянусь, такая была красивая и умная девочка.
– Да, Нонна, еще бы! – с сожалением произносит Дали и облокачивается о перила лестницы. – Как же! Лучшего ребенка у нас не было.
Подходит очередь Джильды, что явно не очень-то нравится Цицо. Джильде семь, она косая на один глаз, вдобавок езидка, а значит, по мнению Цицо, не подходит как грузинский кандидат для приемных родителей из-за границы. У Джильды прямые блестящие черные волосы и землянично-красные губы. Дали надела на нее какой-то узкий пестрый сарафан, отчего девочка, и так худая, выглядит совсем истощенной.
Мадонна садится на садовую скамейку, закуривает и что-то разглядывает в фотоаппарате. Все без исключения воспитанники интерната здесь и не сводят глаз с трех избранных. Стелла грустно смотрит на сарафан Джильды.
Мадонна уже много лет живет в Америке, и вот взялась помочь одной тамошней семье усыновить ребенка. Она несколько лет работала у них, ухаживала до самой смерти за престарелой матерью хозяйки, несмотря на ее трудный и вредный нрав. За такую преданность и самоотверженность семья полюбила не только Мадонну, но и чужую, совершенно неизвестную и странную для них страну – Грузию. Вот Мадонну и попросили помочь в выборе ребенка. Их собственный сын-инвалид погиб, поэтому ребенка решили взять из интерната для детей с похожими заболеваниями. Такой интернат в Тбилиси не один, Мадонна обошла все и сфотографировала шести-семилетних детей. Здесь на самом деле есть и другие дети подходящего возраста, но Цицо выбрала и посоветовала Мадонне снять именно этих, по ее словам, «сравнительно приемлемых» ребят. Цицо учла и то, что родители и родные отказались от ответственности и ухода за детьми, которых она выбрала, поэтому судьбу их целиком решает интернат и министерство.
Цицо подсаживается к Мадонне и рассматривает детские лица на снимках.
– Потом дай мне записать их имена, фамилии и короткие рассказы об их жизни, – говорит Мадонна.
– Ой, им и это нужно? – удивляется Цицо.
– Конечно, нужно. Должны же они иметь какое-то представление о тех, кого берут в семью.
– Остальных не будете снимать? – приближается к ним Лела.
Цицо замечает Лелу, но ответить не успевает: из толпы ребят снова высовывает голову Леван.
– Нет, им нужны маленькие, большие дебилы вроде нас им не нужны! – смеется он.
– Э-эх… Вот бы ты и в других вещах был такой же находчивый! – одергивает его Цицо и смотрит на Левана с сожалением, словно понимает, что отныне от бед этой жизни его никто и ничто не спасет.
Мадонна протягивает Леле руку, поскольку самостоятельно поднять задницу с лавки ей не удается. Лела помогает Мадонне встать. Та говорит, что хочет заснять детей во время игры, и ее просьба вызывает переполох. Пако просит, чтоб его сфотографировали во время игры в футбол, но мяч сдулся, да и Цицо с Мадонной сомневаются, что это хороший вариант. Джильда откуда-то притащила прыгалку. Пако и Лаша стоят на месте. Вымытые, чистенькие, причесанные, они как будто двигаются скованнее, чем их чумазые и дикие собратья по интернату.
– Ладно, пусть… – соглашается Мадонна. – Попрыгайте в классики, поиграйте во что-нибудь понарошку.
Цицо чувствует, что кто-то сзади ее касается, оборачивается и видит Лелу.
– Цицо-мас, у меня к тебе дело.
– Сейчас? – удивляется Цицо.
– Дело у меня, ага, – повторяет Лела.
Цицо смотрит на Лелу с сомнением, извиняется перед Мадонной и отходит с Лелой в сторонку, к елям. После истории с Серго директриса
