Эта пестрая политическая карта, в основном сохранявшаяся в таком виде до конца XVIII столетия, указывает границы формирования государства во времена Старой Конфедерации, а также вероятность, с которой в этом регионе, расчлененном на мелкие составные части, локальный конфликт способен превратиться в прецедент и войну, охватывающую всю Конфедерацию. Поводом для столкновения стало строительство дороги в Тоггенбурге, проложить которую аббат монастыря Санкт-Галлен велел общине Ваттвиль. Она, однако, уже неоднократно откупалась от барщинных повинностей и отказалась. За этим стоял вопрос о власти — кто фактически имел здесь верховную власть? На нее претендовал аббат, тоггенбуржцы же ссылались на свое земское право в отношениях со Швицем и Гларусом. Местная знать, поддержанная Цюрихом и Берном, с 1707 г. планомерно двигалась к установлению своего господства. При этом политические должности должны были на паритетных началах делиться между католиками и реформатами. Но князь-аббат не отступал от своих претензий, получая поддержку в католических кантонах. Дальнейшая эскалация событий развивалась в соответствии с давно известным образцом: все более интенсивное формирование образов врага, недоверие, насильственные посягательства, а с апреля 1712 г. и война.
На стороне тоггенбургских «бунтовщиков» стояли Цюрих, Берн, Нойенбург (Невшатель), Женева и Граубюнден, союзниками аббата были внутренние кантоны и Валлис, остальные члены союза оставались нейтральными. На сей раз инициатива оказалась в руках реформатов, быстро занявших спорные территории.
Битва, решившая все, произошла 25 июля 1712 г. и снова под Вильмергеном. Но на сей раз, несомненно, превосходили противника и одержали победу прежде всего лучше обученные и более дисциплинированные бернские войска. Мирный договор существенно изменил соотношение сил в Конфедерации там, где имелось пространство для перегруппировок без разрушения основ существовавшего строя — на совместно управляемых территориях. Так, земельное фогтство Баден и Нижний Фрайамт оказались теперь в подчинении Цюриха и Берна; из прежних владык только нейтральный Гларус сохранил свои права, католические же кантоны утратили их. Сверх того Берн вступил в совместное управление территорией с Тургау, Рейнталем, Заргансом и Верхним Фрайамтом. В кондоминиумах же, где исповедовали две конфессии, принцип паритета стал применяться без существовавших до тех пор ограничений для реформатской стороны. Дольше шел процесс умиротворения очага волнений — в Тоггенбурге. В соглашении 1718 г. тамошним элитам пришлось похоронить свою мечту о создании собственной суверенной сельской общины и тем самым гарантировать себе независимость от монастыря. Аббат вернул суверенитет над утраченной территорией, но в то же время региональное самоуправление было обеспечено с помощью точной регламентации. Если принцип неприкосновенности старых официально документированных правовых оснований и был осуществлен, то при перераспределении совместного владения он оказался попранным. Так возникла причина для разного рода недовольства католических кантонов, которое дало себя знать впоследствии.
9. Поздняя фаза Старой Конфедерации (1713–1797)
Поздний Ancien Regime не был ни временем идиллического покоя перед бурей, как утверждается в новелле Готфрида Келлера «Ландфогт из Грейфензе», ни длительным прологом к Французской революции. Вместо этого бросается в глаза — что характерно для времени заката старого государства в Европе, — напряженное соотношение между стабильностью в важном и разнообразными конфликтами в незначительном. Столкновения между городом как носителем господства и сельской местностью как подвластной территорией обычно урегулировали с помощью процедур третейского разбирательства и заключения мировой сделки. В серьезных случаях дело доходило до ограниченного применения силы «бунтовщиками», с одной стороны, и уголовных процессов, инициированных властями, — с другой. Эти процессы, как правило, приводили к относительно мягким приговорам. При возникновении таких споров речь едва ли когда-нибудь заходила о вопросах суверенитета, но затрагивалось истолкование старого права: какие свободы, налоги и сборы, какие услуги были обоснованы традицией, а какие, по мнению подданных, узурпированы в результате молчаливого расширения господских прав? Поскольку «милостивые господа» города представляли себя своим сельским подданным в качестве персонифицированной власти, камнем преткновения часто становились действия отдельных личностей: ландфогтов, правивших по произволу и отличавшихся прежде всего алчностью, вымогавших платежи с помощью пошлин и налогов, или ненавистных нижестоящих представителей власти, использовавших свое положение к собственной выгоде. В таких случаях наказание «заблудших овец» чаще всего восстанавливало равновесие.
Кроме того, для стабилизации неравноправного социального и государственного строя решающее значение имели различные факторы. С одной стороны, на пространстве Старой Конфедерации традиционное самоуправление в масштабах малых территорий сохранилось в большей степени, чем в княжествах, где происходила более динамичная модернизация. При всем стремлении к формированию территорий с унифицированным статусом подданства, как правило, и города вроде Берна и Цюриха останавливались перед давно узаконенными общинными правами — не в последнюю очередь ввиду сопротивления самого сословного представительства провинций. Поэтому подвластные территории Конфедерации с административной, фискальной и судебной точки зрения обнаруживали меньшую степень государственной организованности в сравнении с другими европейскими странами. При этом консервативная практика господства характерным образом отличалась от далеко продвинувшегося процесса формирования теории, в которой подчеркивались надличностные, даже анонимные основные черты государства, и тем самым старосословные и протолиберальные элементы сплавлялись в ней в специфически швейцарский республиканизм.
Стабилизирующее воздействие оказывало также то обстоятельство, что интересы городских элит по-прежнему оставались тесно переплетенными с интересами сельских верхних слоев. Местная знать под контролем ландфогта не только оказывала несомненные услуги в деле управления на местах, но к тому же, благодаря своему участию во власти, что называется, срослась с ролью посредника и примирителя между селом и городом. Эта знать уважала не только старые привилегии, но и правовые представления своих сельских подданных, выражавшиеся в идее справедливого экономического устройства. В основе такой «moral economy»[23] повсюду в Европе лежал базисный пакт «хлеб в обмен на повиновение». Правящие круги Конфедерации сумели успешно выполнять первейшую обязанность власти — гарантировать в достаточном количестве снабжение продуктами питания по общедоступным ценам, невзирая на некоторые кризисы, например, в начале 1770-х гг. Положительные итоги мог здесь предъявить прежде всего Берн. В результате систематического улучшения методов возделывания полей (а этому, минуя государственные границы, обучали известные экономические компании) и осторожной модернизации транспортных и распределительных сетей здесь стало возможно более гибко реагировать на возникновение узких мест.
В то же самое время и вне аграрного сектора происходил структурный сдвиг важнейшего значения. Прежде всего в Восточной Швейцарии стремительно продвигалась вперед первичная индустриализация текстильного промысла. При этом отдельные производственные процессы оставались по-прежнему децентрализованными, более того, неоднократно переводились в домашний труд. Верх взяли, однако, более эффективные способы производства с помощью механических ткацких станков, оттеснившие на задний план традиционный полотняный промысел. Так области к югу от Боденского озера вошли в число наиболее современных экономических регионов Европы, которые производили продукцию для международных рынков, но могли и страдать от отрицательных воздействий конъюнктуры мировой экономики, а следовательно, и большой политики. Таким образом, происходило изменение условий жизни широких слоев населения, а и без того уже четко обозначившиеся различия с Центральной Швейцарией продолжали углубляться.
Но изменения не заставили себя ждать и там. Конфликты вспыхнули вокруг отношений между церковью и государством. Характерным в этом смысле является так называемый Удлигенсвилльский процесс в 1725 г. Речь шла в данном случае о разрешении провести вечер танцев в деревне того же названия. Ландфогт разрешил его, а священник хотел запретить. Из этого, казалось бы, достойного комедии повода, возник принципиальный спор о компетенции государственных и церковных судов и их подсудности, так как обе стороны были заинтересованы в прецеденте. Входе противоборства Люцерн, без лишних слов сместивший строптивого священнослужителя, взял верх в борьбе против епископа и нунция. Такая «государственная церковная политика» продолжалась и нарастала в следующих поколениях люцернского патрициата, когда затронутые Просвещением группировки правящего слоя продолжали вытеснять оставшиеся права церкви — противостояние, связанное с острой борьбой соперничавших сетевых структур.
