Действие фильма начиналось в недурно оборудованной конторе. Деревянная обшивка стен была увешана золотыми и платиновыми альбомами. Большой стол с кожаной столешницей, одна простая бас-гитара и три или четыре электрических баса на стендах. На широченном столе громоздилось всякое компьютерное и звукозаписывающее барахло. Похоже, повсюду размещались веб-камеры: просматривался почти каждый уголок помещения. Басист выбрал одну из электрогитар, взял большую сумку и направился по коридору в дальнюю комнату.
Это помещение оказалось еще больше. Почти целиком его занимал невероятных размеров матрас, уложенный то ли на два, то ли на три дивана. Высоковато для постели. На матрасе возлежала старуха. Лет семидесяти как минимум, страшно уродливая, толстая — самая толстая из всех виденных мною толстух — и при этом абсолютно голая.
Музыкант сел рядом со старухой на постель, поставил сумку и извлек из нее картонную коробку, набитую булочками. Такую выпечку продают в самых дешевых булочных. Она желтая, как губка, и покрыта ярко-розовой глазурью. Он с нежностью опускал целые булочки старухе в пасть. Как только старуха приканчивала одну, он скармливал ей другую, пока коробка не опустела. Всякий раз, когда с губ старухи падали кусочки, музыкант возвращал их в рот одним из своих широких пальцев. Когда булочки закончились, басист поцеловал толстуху в губы — в пухлые, пурпурные, болезненного вида губы. Затем с трудом, но очень бережно начал сдвигать старуху к краю постели. Сто девяносто килограммов человеческой плоти медленно одолевали сантиметр за сантиметром. Каким-то образом бас-гитарист приподнял ее и подпер грудой подушек. Она выглядела точно Будда из тающего бланманже. Он целовал ее лицо, груди, складки на теле, из-за которых казалось, что груди у нее повсюду, затем развел ее бедра. Нацелил пульт управления в дверной проем. Щелкнув, включилось записывающее оборудование. Музыкант заговорил, обратив лицо к камере. Нет, я ошибся, сочтя его англичанином высшего класса. Американец.
— Музыка сфер. Мы все слышали это выражение. Некоторые из нас — истинные художники — потратили жизни, пытаясь уловить таинственную ужасающую красоту этой песни сирен, но лишь разбились о скалы. Ученые открыли источник этой музыки. Этот звук рождается, когда возникает черная дыра и заглатывает звезду. — При этих словах старуха облизала губы и ухмыльнулась. Он просунул свою правую лапу меж ее ляжек. — Не бывает приобретений без утрат. Ничто не уцелеет после черной дыры, кроме этого гула, глубочайшей ноты из когда-либо записанных, си бемоль, вибрирующей к си, но на шестьсот октав ниже, чем смогла бы выдать моя бас-гитара. — Он внезапно высвободил лапу, схватил гитару и заиграл, шлепая влажными пальцами по толстым струнам. На его лице застыло выражение экстаза.
Вот так. Ее муженек — «питатель» и геронтофил — женат на похожей на ребенка худышке, чьего лица во время нашего шестого сеанса я касался собственным пальцем, ощущая тонкие кости, нежный подбородок, спускаясь по шее, по очаровательной ложбинке между грудями и шепча, что пытаюсь ей помочь. А кто поможет мне? Этот вопрос я задал Дино, когда мы уселись в машину.
— Басовый сольный альбом? И это гнусное дельце? М-да. Этот хмырь, — Дино тянул словечко добрых шесть секунд, — сделал кино, которое даже нельзя назвать грязным. Это не грязное, а несуразное кино. Назвать его грязным то же самое, что записывать сольный альбом бас-гитариста. Нонсенс. — Глаза куклы метнулись из стороны в сторону. — Что творится с американцами? Помнишь ту пару, которую Кэйт привела к обеду, помнишь, как они заявили, что не находят, что статуя на колонне Нельсона так уж похожа на Нельсона Манделу? А этот придурок? Да ведь у него принцесса дома. Карл и Камилла, умнее не придумаешь. — Он закатил глаза.
— Понадобится куда больше сеансов у психиатра, чем позволяет страховка, чтобы разобраться с этим, — ответил я. — Как там сказал Клинт Иствуд в «Непрощенном»? Что заслужил, то и получаешь. Всякая всячина насчет измены, взаимного надувательства, моя работа, моя жизнь, ее муж, моя жена…
Может, она тоже предаст меня. Спалит все дотла, как одно из тех большеглазых созданий на ребячьих рисунках, и не останется ничего, кроме горстки пепла. Но если я не собираюсь покрыться ледяной коркой, как моя морозилка, мне необходимо это пламя. Прямо сейчас. Поэтому вместо того, чтобы двигать домой после окончания приема, мы с Дино в моем автомобиле мало-помалу одолевали Лейтонскую дорогу. Я припарковался у здания женского колледжа Леди Маргарет, подхватил Дино, портфель и свернул к метро. Как обычно, на скамьях возле станции, под крышей из стекла и металла расположилась стайка выпивох, как будто Кэмденский совет затеял какой-нибудь проект для хронически безработных актеров. В мостовую была вмонтирована какая-то бредовая подсветка, освещавшая блевотину и мочу, что существенно усиливало эффект.
Когда я приблизился, один из забулдыг поднял голову.
— Я работаю как черт, — заявил он, — хотя и может показаться, что у меня вид бездельника. — Он похлопал по скамье с собой рядом. — Сбрось груз, док, как делишки?
Я узнал его. Когда-то я работал врачом общей практики за углом, а он был моим пациентом. Я присел и вытащил картинку, отпечатанную с диска. Тип с соседней скамьи с жестянкой пива «Спешл Брю» подошел и настороженно уставился на меня.
— Вы легавый?
Тут вмешался мой бывший пациент.
— Ты часто видел полицейских с чревовещательскими куклами? Я знаю его, с ним все в порядке, — сказал он, и тот, с пивом, успокоился.
— Ее я тоже знаю, — он ткнул в картинку. — Толстуха Мэри.
— О, любовь моя, — рассмеялся другой. — Так вот она, и здоровехонька. А я-то думал, померла. Она не мертва, а?
Как он мне рассказал, Мэри промышляла у Кингс-Кросс, у нее имелась дюжина постоянных клиентов, которые хаживали к ней годами. Легавые предпочитали ее не трогать. Но потом власти набрали новых блюстителей порядка, и те вывели девиц по всей Йорк-Вэй аж до самого парка у футбольного поля. Клиенты Толстухи Мэри перестали появляться, а для девиц помоложе выдалось лихое времечко. Около года назад Мэри пропала. Не иначе, именно тогда ее подобрал бас-гитарист. Пьянчуги сказали, что понятия не имеют, где ее искать, но у меня уже мелькнула мысль. Я взял Дино и направился к машине.
Все оказалось просто. Поразительно просто, понадобились лишь компьютер и стаж работы в медицине. Труднее всего оказалось разобраться с больными, записанными ко мне на прием. Пациенты, а в особенности пациенты психиатра, не любят перемен. Мой секретарь отменил несколько сеансов, а настоящих психов впихнул на утренние приемы. Таким образом я высвободил несколько вечеров. Далеко не все это время я провел со своей пациенткой, хотя ее муженек торчал у себя в студии, и мы могли бы спокойно прорабатывать ее проблемы у нее дома. Но, как я уже сказал, мне было чем заняться. Я разыскивал людей и продумывал план действий. К примеру, я давно потерял из виду Дэвида и Малькольма, но вот мы опять нашли друг друга и шлем друг другу электронные письма, как и подобает старым приятелям.
В свое время я основательно поработал с обоими. Это было еще до того, как я стал специализироваться на фобиях. Тогда меня занимали фетишисты. Дэвид работал бухгалтером. И оказался моим первым «питателем». Он угодил за решетку за то, что держал взаперти и откармливал несовершеннолетнюю из Польши, неосмотрительно ответившую на его объявление о поиске подружки. Он утверждал, что она обманула его насчет своего возраста; растолстев, она выглядела куда старше своих лет. Дэвид верил, что она с ним счастлива. Возможно, так и было. Ясное дело, он ее боготворил и служил ей, чем мог. Когда меня к нему направили, он первым делом поинтересовался, не соглашусь ли я заглянуть к ней и убедиться, что с ней все в порядке. Освободившись из заключения уже в эпоху Интернета, он создал сайт для других любителей толстух. Вполне возможно, это был первый такой сайт в Королевстве. Он знал о Толстухе Мэри — то тут, то там попадались ее изображения. «Питатели» гордятся своей работой, а в Мэри было много достойного гордости.
Большинство «питателей» испытывают чувство собственника по отношению к тем, кого откармливают. Бас-гитарист был исключением. По словам Дэвида, Мэри просила музыканта позволить ей время от времени принимать клиентов, чтобы она могла немного подзаработать. Говорила, что ей не нравится тратить его денежки. Бас-гитарист, похоже, находил это забавным. Он запустил ее изображения кое-куда в Сеть, на сайты Любителей Толстух; этих самых толстух он, скорее всего, тоже снимал. Дэвид попросил дать ему неделю на поиски ключей и адреса. Недели хватило, и я оставил у секретаря заявление о двух днях отпуска.
Вежливость требует захватить подарок, когда отправляешься в гости к женщине. Я захватил четыре. Я и не догадывался, что в Кентиш-таун такой большой выбор. Заодно я уделил куда больше, чем обычно, внимания своей домашней обстановке. Я даже холодильник разморозил. Возможно, Кэйт была отчасти права, упрекая меня в том, что работа застит мне все остальное, хоть и противно слышать такие вещи. Конечно же, я купил цветы, потом перешел дорогу и приобрел в булочной тех самых желтых булочек, развернулся и направился к Паундстретчеру. Господу ведомо, как, но никогда прежде я не замечал заведения, из которого вышел теперь с двумя большими банками шоколада и — гулять так гулять — с детским серебристым костюмчиком, явно нуждавшемся в услугах химчистки, для Дино.
