Он посмотрел по сторонам и повернулся к Саньке:
– Дьяков, а может, мы и парня, который Юрия наказал, тоже соблазним?
– Не получится, Николай Петрович. Хороша Маша, да не ваша. Он с детских лет в «Динамо». Как двадцать лет исполнится, так на следующий день появится новый «лейтенант внутренней службы».
Быть тренером Юра отказался, а договор на распределение в распоряжение МПС подписал.
Дьяков. 1965
Человек «с улицы», по делу или случайно оказавшийся в шестидесятые годы в Камском университете, в перерыве между занятиями мог услышать несчетное число глаголов, означающих действие или просьбу в сочетании с именем Жора.
– Спроси у Жоры.
– Согласуй с Жорой.
– Возьми у Жоры.
– Только не говори Жоре!
И даже:
– Да пошел он, знаешь куда, твой Жора.
Услышав подобное, редкий студент или преподаватель не был в курсе, что речь идет о председателе студенческого профсоюза Жоре (Георгии) Трофимове.
В университет Жора поступил после трех лет службы в армии, из которых два года прослужил освобожденным комсоргом. На втором курсе он был избран студенческим профсоюзным боссом и уже шестой год тянул эту лямку. Два последних года он числился аспирантом, но грызть гранит науки так и не начал. К профсоюзной работе Жора относился, как к жене, с которой в согласии прожито два, а то и три десятка лет. Это когда в любви давно не объясняешься, но существовать без нее не можешь.
В свои двадцать восемь он выглядел на тридцать с солидным хвостиком. Неудивительно, что с каждым годом для посторонних неизменное обращение к нему – Жора – казалось все более неуместным.
Последний раз таким «посторонним» оказался секретарь горкома по пропаганде, приехавший разъяснять студентам политику партии и правительства на новом этапе. Старым «этапом» был смещенный в конце прошлого года Никита Сергеевич Хрущев. Вместе с комсомольским секретарем Жора толково вел эту встречу. Чувствовалось, что для студентов он, что называется, «свой человек». Даже вопросы они почему-то адресовали не докладчику, а ему. К этому секретарь горкома отнесся нормально. Но его раздражало, что вполне зрелого и солидного мужика какие-то «сопляки», «тыкая», называли Жорой.
В итоге руководству университета было сделано внушение за «неуместный консерватизм в кадровой работе», а Георгию (!) Николаевичу (!) Трофимову была предложена должность инструктора орготдела горкома.
Пока Жора руководил университетской «школой коммунизма», к нему относились хорошо, но не более того. Истинная его ценность стала очевидной, когда он покинул свою «альма-матер».
Студенческий профсоюз являлся скорее хозяйственной, чем идеологической организацией. Его председатель решал, кому жить в общежитии, кому нет. Бдел, чтобы студентам было тепло и весело в университетском доме отдыха, в летних лагерях, в профилактории. Он был родным отцом студенческого спорта и искусства.
Много лет неброско, но уверенно он исполнял все эти роли. Да так, что даже создавалось впечатление, что это может делать любой. Увы, его заместитель, назначенный «исполняющим обязанности», уже через две недели оказался вовлеченным в скандал с распределением мест в общежитиях и вынужден был вообще покинуть университет. Брошенный на «отстающий участок» заместитель секретаря комсомола был отличным парнем. Он немедленно подтвердил справедливость старой поговорки: «Хороший человек – это не профессия», продемонстрировав полную беспомощность в хозяйственных вопросах.
– Считали Жору «середнячком», а он, оказывается, незаменимый, – полушутя-полусерьезно посетовал секретарь парткома ректору.
Ректор юмора не оценил.
– Считали, что Сталин незаменимый, а ничего, третью пятилетку без него перебиваемся. Не там и не тех ищете! Кто там у вас в кандидатах?
Секретарь парткома протянул тонкую папочку.
– Опять одни ораторы да идеологи. Дорогой мой, попробуйте с другой стороны подойти. На этом поприще нужен скорее неформальный, чем формальный лидер. Это раз. Не склочник. Это два. Способный угомонить буйных и, подобно Трофимову, освободить нас от такой неуютной миссии, как распределение студентов по сельхозработам. Это три. К тому же он должен быть хозяйственником, который не даст себя обмануть всякому жулью вроде ремонтников и строителей. По менталитету из тех, кого на арго называют «деловой». Знаете, кто мне представляется близким к нарисованному нами портрету?
– Нарисованному вами, Петр Павлович, – подкорректировал секретарь, – хотя я с этим обликом полностью согласен. Так кого вы видите на этом портрете?
– Семичева – комиссара строительных отрядов. Почему бы его не посмотреть?
– Да, Володя действительно «вписывается в образ». Но он завершает четвертый курс и у нас не останется. На него госбезопасность «глаз положила». Уговорили и зачислили в свой резерв. А брать его на один год не имеет смысла, да и они просили, чтобы без крайней необходимости он не светился. Петр Павлович, вы сказали, что кандидат должен соответствовать почетному званию «деловой». А вы в курсе, кого ребята так называют?
– Не осведомлен.
– Нашего спортивного «Perpetuum Mobile» – Сашу Дьякова.
– Вот о нем я не подумал. Возможно, что зря. «Портретное сходство» явно имеется. Я вас попрошу, поговорите с теми, кто его знает поближе, посмотрите с разных ракурсов.
Смотрины выявили полное единодушие: Дьяков – то, что надо.
Три дня, данные ему на размышление, Санька употребил с максимальной пользой. Сначала сходил в горком посоветоваться с Жорой. Потом повстречался с профсоюзными вожаками политехнического и медицинского институтов, с которыми был знаком по спортивным делам. Мимоходом, по привычке поразмышлял вслух на эту тему с однокурсниками и футболистами.
Для принятия решения он должен был себе ответить на два главных вопроса. Способен ли он выиграть игру, которую на его глазах проиграли два его предшественника? Нужна ли она ему? Или, как будущему юристу, полезнее заняться чем-то иным?
Именно так он все и изложил своим «стратегическим консультантам» – Юре Брюллову и бывшему школьному физруку.
Василий Иванович был лаконичен:
– Что ты с этой работой справишься, я не сомневаюсь. Стоит ли тебе этим заниматься? Пост, который тебе предлагают, если я не ошибаюсь, номенклатурный и выборный. Помнишь, я тебе сулил, что будешь играть в футбол за сборную Верховного Совета? Сегодня тебе выписывают билет на поезд, который идет именно в этом направлении.
Юра первый вопрос даже не стал обсуждать. Когда Санька назвал фамилии своих неудачливых предшественников, Юра презрительно сморщил губы:
– Сравнил импотентов с развратником.
– Я что ли развратник? – с неподдельным интересом уточнил Санька.
– А кто еще? Ты типичный деловой развратник. Гоняешься одновременно за несколькими «юбками» и, как ни странно, у всех добиваешься успеха. Что касается «быть или не быть», то ответь мне честно, что тебе интереснее: вникать в тиши кабинета в юридические тонкости, выискивать в формулировках законов и указов противоречия и двойные толкования? Или преобразовывать бардак в порядок, а толпу в организованную колонну. При этом ездить не за рулем «Москвича», а на черной «Волге» рядом с персональным водителем? Мне представляется, что второе. Если это так, то соглашайся, низко кланяйся и благодари!
Дьяков, Брюллов. Февраль 1966
В приватном разговоре настоящий театрал не упустит возможности показать, что находится в курсе того, что происходит за кулисами. Знаток автомобильных двигателей расскажет не только о гидрокомпенсаторах клапанных зазоров, но и кем они создавались. Уважающий себя гурман поинтересуется не только тем, что подают на обед, но и кто сегодня стоит у плиты…
Через много лет, а точнее – в начале девяностых, слушая что-то подобное, Александр Игоревич Дьяков одобрительно кивал, а про себя снисходительно улыбался.
Если поверить на слово всем этим знатокам, то все системы, о которых они рассказывали, были двухэлементными: «зрительный зал»-«закулисье», «характеристика готового изделия» – «процесс его разработки», «обеденный зал» – «кухня».
В отличие от рассказчиков он точно знал, что любая из этих систем не может быть жизнеспособной без наличия еще одного элемента, называемого правильным распределением благ. В реальности существования «третьего элемента» и его чрезвычайной важности Дьяков убедился уже в первый месяц своей руководящей профсоюзной деятельности.
В СССР профсоюзных активистов полушутя-полусерьезно называли «защитниками прав трудящихся». У капиталистов (они же – эксплуататоры) в качестве нападающих в этом футболе выступали собственники. Но в связи с их отсутствием на одной шестой части суши получалось, что трудящихся следует защищать от единственного собственника – государства. Это было бы недопустимым перебором.
Однако гармония была найдена. Называлось все «по-настоящему», а фактически в любой организации профсоюз являлся подразделением по социальным вопросам и быту, а его руководитель – заместителем первого лица по исполнению соответствующих функций. Никого защищать ему не позволялось, а вот помогать и ходатайствовать – самое то.
