«Мне хреново» – слишком большое преуменьшение. Вся вода мира не может смыть изо рта привкус глины. Других вариантов нет – там явно сдохла кошка.
– Даже не хочу знать, как выгляжу. Если хотя бы наполовину так плохо, как себя чувствую, просто убей меня.
– А ты знала, что люди – единственные живые существа, которые задумываются о смерти?
– Тоби, – я не сдерживаю стон. – Сейчас не лучший момент для философских трактатов о смерти.
Не то чтобы у меня есть выбор. Тобиас уже несется напролом.
– Другие животные чувствуют опасность и инстинкт самосохранения, но только мы понимаем, что надвигается смерть. Знаем, что она где-то там, ждет нас.
– Повезло нам.
– А что, если это подарок? Такое знание.
– Надеюсь, чек еще остался.
– Какого хрена? – заходит в гостиную Амара. – Решили украсить комнатку?
– Перенаправляем энергию. Чтобы задать настрой.
– Как романтично.
– Я понял, что вчера пошло не так, – говорит он с абсолютной уверенностью. Стойкость мужского эго – удивительная вещь. – Давайте попробуем еще раз.
– Пока что я ничего не могу, – бормочет Амара.
Но Тобиас не теряет времени.
– Вам надо сесть там, – он берет нас за руки и ведет в центр гостиной, где только что нарисовал круг. – Амара, садись рядом с Эрин.
– И здесь мы перенаправим энергию?
– Звать должен тот, у кого самая сильная связь. Поэтому сегодня поведешь ты.
Он смотрит на меня.
– Я? Почему я?
– Потому что ты любишь его, – он говорит так, будто ответ очевиден. – Не надо это скрывать.
– Я ничего не скрываю.
Тобиас поворачивается к Амаре за поддержкой.
– Я ошибаюсь?
Амара не отвечает.
– Твое отрицание не дает нам выйти на контакт. Если ты признаешь…
– Не вини меня.
– Это должна быть ты, – Тобиас подсаживается еще ближе, и теперь я чувствую его дыхание. Ему явно надо почистить зубы. Как и всем нам. – Если он тебя услышит, почувствует, ты его притянешь.
Если Амаре хоть немного смешно, она держит это при себе. Слишком устала, чтобы спорить с Тобиасом. Теперь нас двое.
– И что мне надо сказать?
– Не волнуйся, я все объясню.
Амара явно все решила. Я вижу, что она отсчитывает часы – может, даже минуты – до завершения выходных. Самый безболезненный способ пережить это – слушаться Тобиаса, а потом свалить.
Он раздает всем по новой дозе.
– Одну тебе… одну тебе… одну мне.
– Смотри в глаза, – говорю я, пытаясь хоть как-то разрядить наш наркосеанс.
– Будем, – бормочет Амара, не встречаясь со мной взглядом. Мы все кладем таблетки в рот и проглатываем, не говоря ни слова, запивая их максимальным количеством воды.
При свете дня гостиная выглядит по-другому. Меньше. Прошлой ночью комната, казалось, расширилась, деревянные балки растянулись. Было такое чувство, словно нас сожрал какой-то доисторический фанерный зверь. В лучах солнца все выглядит суровым и пыльным.
– Закройте глаза, – начинает Тобиас. Перед этим я бросаю взгляд на Амару, но та на меня не смотрит.
– Мы хотим поговорить с тем, кого потеряли, – заявляет Тобиас. Его голос кажется далеким, будто он говорит из угла комнаты, хоть я и чувствую его колено у своего. – Сайлас… если ты слышишь нас, знай, что мы здесь.
Я прислушиваюсь к каждому шороху. Хочу услышать что-то – услышать его, этот голос.
– Эрин, – Тобиас сжимает мою руку. – Твоя очередь. Поговори с Сайласом.
Я не знаю, что делать. Что мне надо сказать? С открытыми глазами я бы чувствовала себя полной идиоткой, но в этой темноте угасает всякий стыд. Я медленно забываю об Амаре и Тобиасе. Тут никого нет. Только я и…
– Сайлас? Ты меня слышишь?
Чем дольше мои глаза закрыты, тем больше я замечаю определенные закономерности. Под веками из темноты появляются и закручиваются ромбовидные спирали.
– Это я… Эрин.
Спирали закручиваются быстрее при звуке имени Сайласа. По мере того, как они набирают скорость, их цвет меняется от красного к фиолетовому и зеленому.
– Ты здесь?
По позвоночнику ползет жар, а потом распространиться и по всему телу. В комнате стало еще душнее. Пластиковый брезент удерживает тепло. Мы как будто в сауне.
– Сайлас, – зовет Тобиас. – Мы здесь. Ты нас слышишь?
– Сайлас, – встреваю я. Не хочу, чтобы Тобиас достучался до него первым. – Я знаю, что ты здесь.
Ощущение моего тела, само присутствие кожи исчезает. Я растворяюсь. И уже не понимаю, где моя оболочка, где заканчиваюсь я и начинается дом.
– Сайлас, если ты меня слышишь, я хочу, чтобы ты… я хочу, чтобы ты знал, я никогда тебя не бросала.
Я – дом. Все комнаты – камеры моего сердца, все коридоры – артерии, все балки – кости. Теперь мне нужен лишь призрак. Я готова его принять. Пусть Сайлас заполнит этот сосуд.
– Я никогда не отпускала тебя, Сайлас. И никогда не хотела обидеть.
Колеблющиеся цвета за моими веками сжимаются, приобретая форму.
Силуэт.
– Хотела бы я забрать все то, что тогда наговорила. Хотела бы вернуться и…
Пол за мной скрипит – это шаг. Звук такой резкий, что я не могу не открыть глаза. Меня сражает яркий свет. Солнце как будто за минуты сместилось – или мы сидим тут часами? Достаточно долго, чтобы оно теперь сияло прямо в гостиную.
– Я люблю тебя, Сайлас. Я скучаю… я…
В дальнем углу прячется тень. Солнце не может проникнуть так далеко. В темноте есть что-то осязаемое, что-то растущее, набирающее силу. Затем тень начинает двигаться. Что-то – кто-то – стоит в этом углу.
– Вы видите? – слышу я свой вопрос, но слова будто исходят не от меня.
Тобиас оглядывает комнату.
– Что?
– В углу. Прямо там.
Амара не оглядывается. Она отказывается смотреть. Ее взгляд сосредоточен на полу. На стенах. На потолке. На всем кроме дальнего уголка гостиной.
Силуэт шагает вперед. Выходит из тени. Мрак следует за ним, будто он каким-то образом тащит за собой тени, натягивая эту черноту, словно паутину, свисающую со стены.
Я вижу его. Я вижу его.
– Сайлас?
– Где? Где он? – вопрошает Тобиас, не в силах скрыть беспокойства. Он лихорадочно вертит головой, отчаянно пытаясь что-нибудь разглядеть – и когда, наконец, видит его, его лицо застывает настолько внезапно, словно кто-то поставил тело на паузу. Только глаза бешено вращаются.
– Это он, – шепчет Тобиас.
– Сайлас, я… – у меня слишком пересохло в горле. Мне нужна вода, но я не могу отвести от него взгляд. Не могу заставить себя прервать контакт, вдруг он снова исчезнет. – Сайлас, это я. Это Эрин!
Звук его имени, кажется, дает ему жизнь – я даю ему жизнь, – будто этого достаточно, чтобы воскресить его.
– Ты слышишь меня, Сайлас? Ты меня видишь?
Имя – сосуд. В нем есть определенные слоги, определенные интонации. Если произнести их в определенном порядке, в определенном ритме, можно вызвать само дыхание Бога. И я хочу снова наполнить имя Сайласа жизнью. Произнести его вслух, чтобы оно звучало так, как еще при жизни. Произнести его имя от всего сердца. Окрасить каждую букву любовью, вечной любовью.
– Сайлас…
Я кашляю. Дыхание перехватывает, но я не могу отвести взгляд.
– Сайлас, это я. Я здесь, Сайлас. Я…
Что-то густое движется вверх по пищеводу. Я слышу, как меня тошнит. Влажно и тяжело.
– Эрин? – рука Амары сжимается на моей, стискивает пальцы.
Что бы ни поднималось у меня в горле, оно блокирует дыхательные пути. Я не могу дышать. Амара дергает меня за руку. Я молюсь, чтобы мой умоляющий взгляд свидетельствовал об абсолютной неспособности дышать.
Я не могу дышать.
Грудь вздымается раз, другой.
Не могу дышать.
Комок в горле поднимается вверх.
Не могу…
Сайласа больше нет, если он вообще был здесь. Но ведь был, не так ли? Я же его видела?
– Что такое? – спрашивает Тобиас, опускаясь передо мной на колени. – В чем…
