Меня снова тошнит. Все тело сводит судорогой.
– Эрин!
Струйка белого влажного вещества проталкивается сквозь губы. Она извивается и колеблется перед моим заплаканным лицом, разветвляясь и поднимаясь вверх, как корень, тянущийся к солнечному свету.
– Твою мать, – Тобиас отталкивается от меня, его взгляд прикован к этой нити. Моя челюсть сжимается, не в силах сомкнуться, пока я продолжаю изгонять из себя это вещество. А оно все прибывает и прибывает, что бы это ни было – разворачивается – расцветает в воздухе над нашими головами.
Я не могу дышать. Не могу дышать. Не могу…
Амара протягивает руку, чтобы дотронуться.
– Не надо, – начинает Тобиас.
Кончик ее указательного пальца едва касается поверхности извивающейся массы, влажной и живой.
Тобиас пытается отдернуть руку Амары.
– Не трогай…
Масса разрывается.
Что бы ни поддерживало нить в воздухе, оно теряет свою хватку, как только Амара касается скользкой поверхности. Нить падает на пол и превращается в желтоватую жидкость, которая, по-видимому, состоит из содержимого моего последнего приема пищи. Орехи и брызги желчи растекаются по половицам.
Я чувствую себя так, словно только что выплыла со дна и наконец-то снова могу дышать. Хватаю ртом воздух, делая глубокие, прерывистые вдохи, когда выталкиваю остатки наркотика из желудка.
– Эрин. Эрин.
Я, наконец, смотрю на Амару. На ее лице застыл недвусмысленный ужас.
– Что… – хриплю я, бесконтрольно пыхтя. Я протягиваю к ней руки. Мне нужно обнять кого-нибудь. Чувствовать себя в безопасности. – Что…
– Все хорошо, все хорошо, я с тобой. – Амара раскрывает объятия, и я падаю, позволяя ей обхватить мое дрожащее тело и унять дрожь. Я не могу остановиться. Она пальцами убирает мокрые волосы с моего лица, рукавом вытирает блевотину с моих щек.
– Что это было? – воплю я.
Тобиас практически задыхается. От восторга на его лице у меня по спине пробегает холодок – я точно знаю, что означает это выражение.
Сработало.
Заначка
Шляпка гриба кремово-белого цвета, на ее ножку накинута прозрачная вуаль. Когда я подношу его к солнечному свету, он почти прозрачный.
«Даже похоже на призрака», – думаю я.
– Грибы? – Амара не может скрыть своего недоумения. – Издеваешься? Мы жрали долбанные грибы?
– Hebeloma sarcophyllum, – сквозь сжатые зубы проговаривает Тобиас название. – Они очень редкие. Не растут на чем попало.
– Сарко… – пытаюсь повторить я.
– Филлум. В США таких нет. Сайласу пришлось заказать из…
– Да насрать мне, откуда они, – перебивает Амара. – Ты соврал нам!
– Когда? Я же все рассказал. Ты просто не слушала.
– Ты не говорил, что будут грибы. Мы больше не в колледже, чтобы ловить приходы.
– От Призрака нет приходов.
– Хватит, – я не могу унять дрожь. На плечи накинут мой спальный мешок, но холод пронизывает до костей, все тело вибрирует, как камертон. – Просто… хватит.
Кожа пропахла чем-то затхлым и мясным. Амара приближается, чтобы понюхать шапочку гриба, а затем брезгливо отстраняется.
– Теперь ясно, почему ты блевала.
– Это не блевотина, – говорит Тобиас. – Это эктоплазма.
– Что, прости? – насупилась Амара.
– Эктоплазма, – повторяет Тобиас. – Субстанция, выходящая из тела во время транса…
– Ой, да хорош.
– Наверное, это побочный эффект от…
– Странно, что Эрин не разродилась розовыми слонами!
– Мы же все его видели, да?
– Нихрена я не видела, – слишком быстро говорит Амара, как будто на самом деле говоря: «Конец разговора».
– Это был Сайлас! Ты хоть понимаешь, как это здорово? Сеанс сработал. И Призрак работает…
– Блевота Эрин – не какой-то там религиозный опыт, и ты уж точно не шаман.
– Поэтому я и не хотел тебе говорить. Я знал, просто знал, что ты зацепишься за наивное представление о приходе.
– Но так и было…
– Если бы я хотел прихода, то купил бы грибов! – Тобиас не может убедить Амару, поэтому поворачивается ко мне. – Эрин, ты все чувствовала. Каково тебе было?
– Не знаю, – смотрю я на гриб. Зажав ножку, перекатываю ее между пальцами так, чтобы шляпка закручивалась спиралью. В мыслях только та тень в углу комнаты. Как она двинулась ко мне, потянулась ко мне. Я почти до него дотронулась. – Мы можем повторить?
– Что? – почти кричит Амара. – Ты совсем долбанулась?
– Я хочу попробовать снова.
– Тихо-тихо, – встревает Тобиас. – Притормози. Я не знаю, какие могут быть побочные эффекты…
– У меня есть неплохая теория, – заявляет Амара.
– Надо больше пить и хорошо отдохнуть перед новой дозой.
– Когда? – я не могу скрыть рвение, которое не до конца понимаю. Нужду.
– Завтра.
– Завтра? – я прямо вижу, как до Амары доходит, что это не конец. Не для Тобиаса и не для меня. Сегодня лишь суббота. У нас есть еще целый день. – Я пас.
– Ты видела его, – настаиваю я. Сайлас материализовался передо мной. Сайлас выбрал меня. Его привлек мой голос, не Тобиаса. Мои слова привели его в наш дом. Мои.
– Нет, не видела, – отнекивается Амара. Она точно не сдастся. Она боится.
– Мы так близко, – практически умоляет Тобиас.
– Я. Не. Стану. Это. Повторять.
Тобиас ждал не такого ответа. Он тянется к ней.
– Амара. Пожалуйста. Мы…
Амара отдергивает руку.
– Даже не трогай меня.
– Нам нельзя уходить, пока мы…
– Ты не можешь меня удерживать!
Кажется, тогда до всех нас дошло, что машина есть только у меня. Амара и Тобиас поворачиваются ко мне с одинаковой мольбой в глазах.
– Амара…
Амара отходит, явно закрываясь в себе.
– Я вызову такси.
– Ты знаешь, что мы видели, – говорит Тобиас настолько спокойно, насколько может.
Амара поворачивается ко мне.
– Пожалуйста, Амара, – прошу я.
Я понимаю, что она чувствует – я подвела ее, теперь я на стороне Тобиаса, а она совсем беззащитна в этом доме. Амара одна идет на кухню. Я слышу, как она давит всхлип, но дом позволяет ее страданиям эхом разлететься по пустым залам.
Тобиас поворачивается ко мне.
– Если она уйдет, мы нарушим…
– Я поговорю с ней. Господи, успокойся.
Амару стоит, прислонившись к тому, что могло бы быть раковиной.
– Амара?.. Ты в порядке?
Она смотрит сквозь оконную раму, а не на меня. Лучи послеполуденного солнца просачиваются сквозь брезент, придавая ее лицу серую бледность. Она выглядит измученной. Обессиленной.
– Так друзья не поступают. Это нездорово. Ты ведь это понимаешь?
Она права. Конечно. Никто из нас не признавал – по крайней мере, вслух, – что наша дружба стала однобокой с тех пор, как умер Сайлас. Квартет превратился в трио, и мы еще не научились с ним управляться. Но слышать, как Амара произносит это вслух, очень больно.
– И что теперь? – пытаюсь я обратить все в шутку. – Ты с нами расстаешься?
«Так и есть», – понимаю я. О боже, Амара нас бросает. Она бросает меня.
– Я делаю это только ради тебя. Не ради Тобиаса и уж точно не ради Сайласа. Сайлас мертв, – говорит она так небрежно, что я злюсь. – Его больше нет, и все это его не вернет.
– Я видела его, Амара. И ты тоже, так ведь?
– Нет.
Лгунья.
Сквозь прозрачный брезент я едва различаю огни Ричмонда на горизонте. Снаружи дома стрекочут сверчки с ровным механическим жужжанием, приглушенным пластиком.
Мы договорились держаться вместе на случай, если кому-то из нас – то есть мне – станет плохо. Амара явно хочет за мной приглядывать, хоть до конца вечера мы почти не говорили. Мы слишком часто держали друг друга за волосы, помогали пережить самые жуткие приходы. Даже сейчас между нами есть молчаливая солидарность. По крайней мере, я надеюсь.
