Радистка покорно промолчала, а Тоболин взял чистый лист бумаги и начал писать. Между делом взглянув на нее, как бы случайно, спросил:
— В судовой роли ваше имя значится как Дорота. Доротея не одно и то же?
— Одно, — коротко ответила радистка.
Какая-то причина заставила ее улыбнуться. Тоболину показалось странной маленькая деталь, на которую он невольно обратил внимание-улыбка шла ее лицу. Она не столько ее красила, сколько делала лицо одухотворенным и немного смешным. А неудачно выбранное ей место создавало определенный дискомфорт для Тоболина. На этот раз на ней было короткое платье. Подол поднялся непозволительно высоко. Сама она, очевидно, этого не замечала. Высвечивались белизной крупные ноги едва ли не до бедер. Круглые большие коленки глядели прямо на Тоболина, отчего он себя чувствовал не в своей тарелке.
Визит к нему радистки пришелся кстати. Сама она его интересовала не больше, чем служебная единица, но поговорить о некоторых моментах жизнедеятельности судна посчитал нужным. Пока Тоболин, наклонившись над столом составлял телекс, радистка, разумется, зря время не теряла. Глядя на него, несомненно пыталась понять, что он за человек. Это естественно. Для любого подчиненного очень важно знать, каков его начальник. И наоборот, для капитана также важно знать некоторые детали о своих подчиненных. За это короткое время их встречи приближенный образ радистки в голове Тоболина как будто бы сформировался. Серые, почти прозрачные, большие глаза в какой-то степени компенсировали недостатки ее телосложения. Они не прекрасны в классическом смысле, но выражение в них кротости и какой-то бессмысленности, делали их привлекательными. Длинные, редкие темные ресницы уменьшали их величину и наводили контрастность на их серую туманность.
Неширокие темно-рыжеватые брови, не ухоженные, естественные придавали облику лица неповторимость и некий трагизм. И все вместе взятое указывало на меланхоличность натуры.
Отложив бумагу в сторону, Тоболин предложил радистке что-нибудь выпить. Прежде, чем ответить она запоздало привела себя в порядок. Небрежно пригладила рукой достаточно густые рыжеватые волосы, спадающие до плеч, поправила платье. После чего согласилась на кока-колу.
— Немного виски не желаете? Или вы, как большинство женщин, боитесь крепкого?
Дорота возбужденно и с желанием ответила:
— Ну, что вы, капитан! Я нисколько не боюсь. Просто я виски не люблю.
— Что же вы предпочитаете?
— Вино, шампанское. В зависимости от настроения.
Тоболин подошел к холодильнику. До сих пор не разобравшись, что в нем напичкано, открыл дверцу. Среди множества бутылок и пивных банок, обнаружил бутылку сухого вина.
Повернувшись к радистке, он сказал:
— Вам повезло.
Вместо ответа Дорота только улыбнулась. Себе Тоболин плеснул в бокал немного виски, а ей в точно такой же бокал налил вина. И когда она сделала первый глоток, Тоболин заговорил:
— У меня, Дорота, к вам вопрос. Может быть, он вам покажется некстати, но все — таки…
— Я слушаю вас…
— Стиверт, не знаете, по какой причине оказался в больнице?
Радистка задумалась. Она не понимала, с какой целью, в принципе, странный вопрос задал ей капитан. И видно, предполагая в этом какую-то тайну, робко сказала то, что было известно всему экипажу.
— Я не могу вам конкретно ответить, поскольку мало с ним общалась. По-моему, он достаточно много выпивал. Вероятно, по этой причине…
— Дорота, я думаю, вы больше общались со старшим механником? Он же ваш земляк…
— И тоже нет. Он слишком замкнутый человек. Мне кажется…
Улыбка и смущение появились на ее лице и, может быть, свою мысль она так бы и не закончила, если бы не подтокнул Тоболин.
— У него с капитаном не сложились отношения?
— Это мне неизвестно. Вероятно, он большую часть времени подсчитывает свои капиталы. Его брат живет в Баварии и имеет пивной заводик, так он с ним состоит в доле.
Закончив фразу, женщина как-то растерянно взглянула на Тоболина. А он догодался: радистке не понравилась собственная откровенность. Не поэтому ли в свое оправдание добавила:
— Вы ничего плохого о механике не подумайте. По характеру-он честнейший человек.
— Да ну, что вы, Дорота! Мне он также показался порядочным человеком, — успокоил ее Тоболин.
Вдруг ему расхотелось говорить о судовых делах и, отвлекаясь от них, подумал о другом.
— Сейчас у меня в России и у вас в Германии золотая осень. Представляете…. Желто-золотистые кроны деревьев… Ветерок разносит по аллеям, по улицам листву. Красота!
— Представляю, капитан.
— А у вас, где настоящий дом? Нет, нет, о судне мне не говорите. Это временный дом. — Сказал он улыбаясь.
— В Германии, недалеко от Гамбурга. К сожалению, из родственников у меня никого не осталось. Была бабушка… год назад она умерла. Теперь я совсем одна.
Это последне заставило Тоболина взглянуть на радистку другими глазами.
22
За полночь. Едва слышен общий гул от машины. Он глушится тремя палубами и поэтому в каюте почти тихо. Чутьем натренированного уха ощущается напористый шаг винта. Заметно покачнуло. Тоболин выглянул в открытый иллюминатор. Над морем сплошная темь. Она, как осязаемая жидкая масса, сравняла воду и воздух. Небо заметно благодаря блеску беспорядочным россыпям звезд. Ветра нет. Навстречу судну катит свои незаметные волны мертвая зыбь.
После нескольких попыток заснуть лежа на диване, Тоболин, наконец, догадался выключить ночной свет. И только начал засыпать, как странные звуки, доносившиеся откуда-то снизу, заставили чутко прислушаться. Хотел встать, чтобы выяснить источник беспокойства, но передумал. Решил оставить до утра и спросить у старшего офицера. Беспокойство вроде бы его покинуло, а на смену ему в голову полезли всякие бесплановые мысли. К чему-то вспомнил Стиверта, которого не пришлось увидеть. Неясный образ англичанина то появлялся, то исчезал и так несколько раз. И даже после того, как сон по — настоящему завладел им, события последних дней не оставили его в покое. Они перешли в сновидение, ожили и пошли в том порядке, в каком происходили наяву. Ли Твин, извещающий о гибели «Горы», Касатака-с хитрым прищуром глаз просит зажигалку, старший механник Краузе, в образе смешного толстого человечка с умными глазами, говорит странные слова: «Надеюсь, с вами, капитан, все будет в порядке». И последнее, в завершение всего: появилась радистка в образе белой птицы. Размахивая огромными крыльями, пытается сесть на него. Тоболин всем своим существом осознавал, что это лишь сон и, пытаясь проснуться, вялыми и непослушными руками старался отмахнуться, закрыться от радистки. Одна частица мозга, охраняющая сон и покой, подала спасительный сигнал в тот момент, когда белые крылья человекообразной птицы висели уже над головой. Тоболин проснулся так же неожиданно, как и заснул. Правая рука рывком дернула за электрический шнур. Вспыхнувший голубой свет окончательно растворил сновидения. Однако оставшиеся в памяти обрывки сна заставили его подумать: «Черт возьми, какие страсти! Нервы…»
Поднявшись с дивана, он направился в буфетную. Достал из холодильника бутылку виски. Налил полстакана, и прежде, чем выпить, постоял, решая, пить или не пить. Затем вытянул содержимое с горечью и с отвращением… В голове мгновенно захорошело и то, что приснилось, мигом забылось. Снова незаметно уснул, и спал уже безо всяких сновидений.
23
На третьи сутки перехода по Южно-Китайскому морю, при ясном небе догнал юго-восточный ветер силой до восьми баллов. Море до этого с зеркальной поверхностью, быстро взбаламутилось, покрывшись белыми барашками. Вскоре целенаправленные гряды волн, выросшие на глазах до нескольких метров, с шумом разбиваясь о высокий борт, возвестили о том, что моряк всегда должен помнить где он находится.
Поприсутствовав на мостике примерно с час, Тоболин спустился в каюту. Неожиданно снова услыхал ночное поскрипывание, похожее на птичье чириканье. По этому поводу пришлось проконсультироваться у старшего офицера. Халимед совершенно не удивился капитанскому беспокойству и объяснил причину загадочного явления. Оказалась вроде бы простая вещь, но в принципе, редкая и недопустимая. Старый деффект. Непрочная сварка. Где-то, в районе главной палубы, между основанием надстройки и самой палубой, образовалась трещина. По словам Халимеда, ничего опасного нет. Тоболин успокоился и отыскивать трещину не пошел.
В шкафу под качку надоедливо бренчали пустые бутылки, оставшиеся после Стиверта. И когда его терпению Тоболина пришел конец, он выкинул их через открытый иллюминатор. Не считал, но их оказалось немалое количество. Освободившееся свободное место дало повод наконец разложить свои вещи. На предмет наличия пыли Тоболин ладонью провел по полке. Пальцы зацепили какую-то бумажку. Вынул и посмотрел. Оказался старый телекс, датированный за сутки до захода в Сингапур. Вроде бы обычный деловой текст: «Капитану. План работы несколько изменен. Подробности получите по приходу в порт». Содержание, понятное только Стиверту. Однако, находка заставила Тоболина задуматься: почему телекс оказался в шкафу? И не имеет ли он отношение к предстоящей работе судна? В таком случае, почему же мне ничего не сказали в агенстве? А наоборот, Алитека подтвердил рейс на Европу…
