В соответствии с этим за границей заработал Маклаков, а Деникин сформировал «особое совещание», т. е. свое правительство, генеральско-кадетское.
— Чорт бы его побрал, опять политика. В армии не должно быть никакого правительства, кроме командиров! — вполне основательно возмущались фронтовики, которым все время твердили, что Добрармия и внепартийна, и аполитична.
— Я удивляюсь, чем собственно будет ведать это правительство без территории, — усмехнулся Краснов в разговоре с кубанской делегацией, приезжавшей на Дон для ознакомления с тамошними порядками.
Особое совещание знало, чем ему управлять. В перспективе всей Россией, а пока что — казачьим югом.
На Дону властвовал Краснов, тоже стремившийся «спасать». Всем конкурентам он твердо заявлял:
— Руки от Дона прочь!
Против Краснова интриговали, но сразу свалить не могли.
Зато вольная Кубань была под боком. Кубань, освобожденная, а отчасти еще освобождаемая Добровольческой армией. Кубань, где расцвело особое совещание и кисли петербургские сливки, Кубань, не имевшая своей армии, но имевшая Раду.
Если по адресу далекого Краснова приходилось довольствоваться змеиным шипом, то с кубанскими самостийниками никто не мешал вступить хоть в рукопашную.
Тот «народ», который покамест составлял деникинское государство и который считал нужным бороться с самостийниками, последние окрестили «единонеделимцами».
Вся эта орда прибыла на Кубань в поисках убежища от большевиков, но занялась руготней по адресу хозяев.
Ругался Шульгин, недовольный тем, что тут не существовало монархии.
Ругались кадеты, так как самостийники оспаривали их право княжить и володеть Кубанью.
Ругались старые бюрократы, потому что кубанцы не приглашали их на работу.
Свирепела аристократия, так как Кубань не считала их солью земли русской, тем более кубанской.
Ее «единонеделимцы» бешеным потоком ринулись в атаку против кубанской казачьей «демократии».
Больше всего доставалось Краевой Раде, заседания которой начались 1 ноября. Меньше всего — атаману Филимонову.
Этот политический деятель, прежний помощник военного прокурора Кавказского военно-окружного суда, с самого начала спасовал перед Деникиным. Человек мягкий, нерешительный, недальновидный, он взял на себя неблагодарную роль буфера между Деникиным и Радой. Не имея качеств Краснова, чтобы сделаться шарманщиком, а Раду превратить в шарманку, он очень плохо исполнял эту роль.
Застрельщиками, при нападении на кубанских самостийников, оказались монархисты. Они не знали ни меры, ни такта, не считались ни с временем, ни с местом, ни с обстановкой и руководствовались своим всегдашним принципом: тащи и не пущай.
«С группой правительств, — писал Шульгин в своей «Великой России» еще до открытия Рады, — отрекшихся от России, предавших ее в угоду немцам, поливавших ее грязью лжи и ненависти, у нас не может быть разговоров. Единственная политика — низложение этих правительств и занятие их территорий».[33]
— Мальбрук в поход собрался! — иронизировала «Вольная Кубань», официоз кубанского правительства, и посвящала Шульгину стихотворение на украинском языке, начинавшееся таким куплетом:
Пишить з досади,Шульгин пане,В вас розуму на брехни стане,На все лихе, на все поганеВи здатни дуже, Шульгин пане.[34]
24 октября кубанское краевое правительство, во главе которого еще стоял Л. Л. Быч, издало приказ за № 83, явившийся ответом на выходки монархистов и кадет:
«Кубань открыла двери беженцам, ищущим мирной жизни. Но вместе с ищущими тихого приюта на Кубань прибыло много членов различных партийных течений и организаций, которые, не учитывая момента и, повидимому, ничему не научившись, продолжают свою непродуманную работу, внося в жизнь края партийные страсти и раздоры. Не защищая Кубань и ничего не сделав для освобождения ее, эти партийные работники проявляют обычную им тенденцию — учить других и оказывать давление на решение различных вопросов краевой властью, вынося резолюции и протесты. Увлеченные своими партийными лозунгами, эти люди, находящиеся под защитой кубанской власти, забыв оказанное им гостеприимство и защиту, забыв, что они еще не находятся в условиях мирной жизни, что идет борьба смертная, — устно и путем печати открыто ведут агитацию, стараясь вызвать недоверие к краевой власти».
Далее в приказе шли сетования на инсинуации, клевету и незаслуженную травлю и в конце угрозы закрыть враждебные кубанскому правительству газеты и воспретить партийные собрания.
Приказ подписал член правительства по внутренним делам Алексей Иванович Калабухов. Ровно через год он еще лучше узнал, как платят «единонеделимцы» за кубанское гостеприимство.
В самой Раде тоже не существовало единения. В ней с самого начала возникли две более или менее определенных группировки — линейцы и черноморцы.
Линейцы — казаки южных отделов области — Кавказского, Лабинского, Майкопского и Баталпашинского, — расположенных по старой линии укреплений, существовавших в эпоху покорения Кавказа. Здесь селились по преимуществу выходцы с Дона, следовательно, великороссы.
Черноморцы, напротив, хохлы, потомки древних запорожцев. Деды черноморцев при Екатерине II выселились на Кубань, в нижнее ее течение и прибрежья Азовского моря, и разместились в нынешних отделах Ейском, Таманском и Екатеринодарском.
Линейцы, члены Рады, отличались большей умеренностью своей программы и большей снисходительностью к «единонеделимцам». Мало-мальски автономная Кубань вполне удовлетворяла их домогательства.
Черноморские депутаты, как малороссы, были более склонны к сепаратизму. Их идеал — самостоятельная казачья Кубань, входящая в состав России на основах федерации.
Линейцы поддерживали атамана Филимонова, тоже линейца. Черноморцы — председателя правительства Л. Л. Быча.
Борьба этих групп, постоянная, мелочная, уже сама по себе не сулила ничего хорошего и являлась бедствием для края. Если к этому прибавить травлю Рады черносотенной прессой, происки, интриги и провокацию со стороны всех прочих «единонеделимцев», грубое, постоянное вмешательство Деникина во внутреннюю жизнь Кубани, то кубанскую действительность нельзя было не признать адом кромешным.
В Екатеринодаре, по мнению правящих кругов Добровольческой армии, закладывались первые кирпичи в фундамент возрождающейся России. Но одновременно под этот фундамент подкладывался фугас.
11 ноября Рада обсуждала вопрос о государственном устройстве «Кубанского края». Так отныне должно было официально называться кубанское государство.
Черноморцы задавали тон. Среди них имелось более культурной силы, нежели среди линейцев — военщины по преимуществу. Влияние черноморцев сильно сказалось в той резолюции, которую Рада вынесла 11 ноября: «В период гражданской войны Кубанский край является самостоятельным государством. Будущая Россия должна быть федеративной республикой свободных народов и земель, а Кубань — ее отдельной составной частью. В настоящее время Кубань суверенна».
— Неразумные федералисты! — выругался по адресу Рады член ее Иваненко, обсуждая в черносотенной газете «Кубанец» эту резолюцию.
Рада лишила его за эту выходку голоса.
Скандалы начались еще раньше того, как резолюция была принята.
В Раде, помимо казачьих депутатов, заседали в небольшом числе депутаты от «иногородних» и четверо назначенных Деникиным от Доброволии, так сказать, представители «меньшинств». Когда черноморцы предложили свою резолюцию, добровольческие депутаты не только не пожелали голосовать, но даже поспешили уйти из Рады, которая, однако, проголосовала и приняла резолюцию.
«Единонеделимцы» подняли неслыханный вопль. Шульгин неистовствовал. Газета «Кубанец», редактируемая секретарем президиума Рады Д. Г. Новосильцевым, не довольствуясь руготней Иваненко, начала прямо обвинять Раду в большевизме и одновременно в немецко-украинской ориентации.
На заседании 23 ноября видный черноморец И. Л. Макаренко, человек горячий, но тогда еще довольно сдержанный по адресу Доброволии, так охарактеризовал взаимоотношения между двумя политическими силами, Кубанью и Добровольческой армией:
«Добровольческая армия имеет представителей в Раде, но их мало. В комиссиях они не участвуют. Вообще же вхождение их в Раду ненормально, так как через них армия вовлекается во всю сутолоку общественно-политической жизни края, в водоворот борьбы местных групп и политических партий. Это положение принижает великую роль Добровольческой армии, заботящейся о судьбах всей России. Раз тягота ответственности за решения Рады в равной мере распределяется между Радой и Добровольческой армией, то надо бы создать и политическое равенство сил при голосовании. А это, конечно, абсурд, ибо потребовалось бы ввести в состав Рады с правом решающего голоса целый кавалерийский полк четырехэскадронного состава. Добровольческие депутаты 11 ноября сделали то, что должны были сделать, дабы не возлагать на Добровольческую армию ответственности за решения Рады. Формальная ненормальность повлекла клубок нездоровых явлений, которые многоязычная и неразбирающаяся в сути дела уличная толпа, жадная до всяких инсинуаций, обратила в разрыв. Разрыва нет. Только отношения надо урегулировать. Лучше всего, если представители Добровольческой армии будут являться к нам в качестве высокочтимых гостей. Мы их выслушаем и, быть-может, кое-что примем к сведению».
