– Все никак не привыкнешь? – спросил Фомин. – Сколько народу ты перебил – и не мог привыкнуть? У тебя же не сердце, ржавая железяка заместо него…
Чумаков побледнел, свирепо уставился на Фомина.
– Ты не трогай меня зараз, Яков Ефимович! – тихо сказал он. – Ты не квели мою душу, а то я и тебя могу стукнуть… Очень даже просто!
– На что ты мне нужен, трогать тебя? У меня и без тебя забот хватает, – примирительно сказал Фомин и лег на спину, щурясь от солнца, с наслаждением потягиваясь.
XVI
Вопреки ожиданиям Григория, за полторы недели к ним присоединилось человек сорок казаков. Это были остатки растрепанных в боях различных мелких банд. Потеряв своих атаманов, они скитались по округу и охотно шли к Фомину. Им было решительно все равно – кому бы ни служить и кого бы ни убивать, лишь бы была возможность вести привольную кочевую жизнь и грабить всех, кто попадался под руку. Это был отпетый народ, и Фомин, глядя на них, презрительно говорил Григорию: «Ну, Мелехов, наплав пошел к нам, а не люди… Висельники, как на подбор!» В глубине души Фомин все еще считал себя «борцом за трудовой народ», и хотя не так часто, как прежде, но говорил: «Мы – освободители казачества…» Глупейшие надежды упорно не покидали его… Он снова стал сквозь пальцы смотреть на грабежи, учиняемые его соратниками, считая, что все это – неизбежное зло, с которым необходимо мириться, что со временем он избавится от грабителей и что рано или поздно все же будет он настоящим полководцем повстанческих частей, а не атаманом крохотной банды…
Но Чумаков, не стесняясь, называл всех фоминцев «разбойниками» и до хрипоты спорил, убеждая Фомина в том, что и он, Фомин, – не кто иной, как разбойник с большой дороги. Между ними, когда отсутствовали посторонние, часто возникали горячие споры.
– Я идейный борец против Советской власти! – багровея от гнева, кричал Фомин. – А ты меня обзываешь черт те по-каковски! Понимаешь ты это, дурак, что я сражаюсь за идею?!
– Ты мне голову не морочь! – возражал Чумаков. – Ты мне не наводи тень на плетень. Я тебе не мальчик! Тоже, нашелся идейный! Самый натуральный разбойник ты, и больше ничего. И чего ты этого слова боишься? Никак не пойму!
– Почему ты так меня срамишь? Почему, в рот тебе погибель?! Я против власти восстал и дерусь с ней оружием. Какой же я разбойник?..
– А вот потому ты и есть разбойник, что идешь супротив власти.
Разбойники – они всегда супротив власти, спокон веков так. Какая бы она, Советская власть, ни была, а она – власть, с семнадцатого года держится, и кто супротив нее выступает – это и есть разбойный человек.
– Пустая твоя голова! А генерал Краснов или Деникин – тоже разбойники были?
– А то кто же? Только при эполетах… Да ить эполеты – дело маленькое.
И мы с тобой можем их навесить…
Фомин стучал кулаком, плевался и, не находя убедительных доводов, прекращал бесполезный спор. Убедить Чумакова в чем-либо было невозможно…
В большинстве вновь вступавшие в банду были прекрасно вооружены и одеты. Почти у всех были хорошие лошади, втянувшиеся в бесконечные переходы и без труда делавшие пробеги по сотне верст в день. У некоторых имелось по две лошади: одна шла под седлом, а вторая, именуемая заводной, – налегках, сбоку всадника. При нужде пересаживаясь с лошади на лошадь, давая возможность им отдыхать по очереди, двуконный всадник мог сделать около двухсот верст в сутки.
Фомин как-то сказал Григорию:
– Ежели б у нас было сначала по два коня, ни черта бы нас не угоняли!
Милиции или красноармейским частям нельзя у населения брать коней, они стесняются это делать, а нам все дозволено! Надо обзаводиться каждому лишнею лошадью, и нас сроду тогда не угоняют! Старые люди рассказывали, что в древние времена, бывало, татары, как ходили в набеги, каждый о-двуконь, а то и трехконным идет. Кто же таких пристигнет? Надо и нам так проделать. Мне эта татарская мудрость дюже нравится!
Лошадьми они скоро разжились, и это на первое время сделало их действительно неуловимыми. Конная группа милиции, вновь сформированная в Вешенской, тщетно пыталась настигнуть их. Запасные лошади давали возможность малочисленной банде Фомина легко бросать противника и уходить от него на несколько переходов вперед, избегая рискованного столкновения.
Однако в середине мая группа, превосходившая банду численностью почти в четыре раза, ухитрилась прижать Фомина к Дону неподалеку от хутора Бобровского станицы Усть-Хоперской. Но после короткого боя банда все же прорвалась и ушла берегом Дона, потеряв восемь человек убитыми и ранеными.
Вскоре после этого Фомин предложил Григорию занять должность начальника штаба.
– Надо нам грамотного человека, чтобы ходить по плану, по карте, а то когда-нибудь зажмут нас и опять дадут трепки. Берись, Григорий Пантелевич, за это дело.
– Чтобы милиционеров ловить да рубить им головы, штаб не нужен, – хмуро ответил Григорий.
– Всякий отряд должен иметь свой штаб, не болтай пустяков.
– Бери Чумакова на эту должность, ежели без штаба жить не можешь.
– А ты почему не хочешь?
– Понятия не имею об этом деле.
– А Чумаков имеет?
– И Чумаков не имеет.
– Тогда на кой же хрен ты мне его суешь? Ты – офицер и должон иметь понятие, тактику знать и всякие другие штуки.
– Из меня такой же офицер был, как из тебя зараз командир отряда! А тактика у нас одна: мотайся по степи да почаще оглядывайся… – насмешливо сказал Григорий.
Фомин подмигнул Григорию и погрозил пальцем.
– Вижу тебя наскрозь! Все в холодок хоронишься? В тени хочешь остаться?
Это, брат, тебя не выручит! Что взводным быть, что начальником штаба – одна цена. Думаешь, ежели поймают тебя, скидку сделают? Дожидайся, как же.
– Ничего я про это не думаю, зря ты догадываешься, – внимательно рассматривая темляк на шашке, сказал Григорий. – А чего не знаю – за это и браться не хочу…
– Ну не хочешь – и не надо, как-нибудь обойдемся и без тебя, – согласился обиженный Фомин.
Круто изменилась обстановка в округе: в дворах зажиточных казаков, всюду, где раньше Фомина встречали с великим гостеприимством, теперь на засов запирали ворота, и хозяева при появлении в хуторе банды дружно разбегались, прятались в садах и левадах. Прибывшая в Вешенскую выездная сессия Ревтребунала строго осудила многих казаков, ранее радушно принимавших Фомина. Слух об этом широко прокатился по станицам и оказал соответствующее воздействие на умы тех, кто открыто выражал свое расположение бандитам.
За две недели Фомин сделал обширный круг по всем станицам Верхнего Дона. В банде насчитывалось уже около ста тридцати сабель, и уже не наспех сформированная конная группа, а несколько эскадронов переброшенного с юга 13-го кавалерийского полка ходили за ними по пятам.
Из числа примкнувших к Фомину за последние дни бандитов многие были уроженцами дальних мест. Все они попали на Дон разными путями: некоторые в одиночку бежали с этапов, из тюрем и лагерей, но основная масса их состояла из отколовшейся от банды Маслака группы в несколько десятков сабель, а также из остатков разгромленной банды Курочкина. Маслаковцы охотно разделились и были в каждом взводе, но курочкинцы не захотели разъединяться. Они целиком составили отдельный взвод, крепко сколоченный и державшийся несколько обособленно ото всех остальных. И в боях и на отдыхе они действовали сплоченно, стояли друг за друга горой, а разграбив где-либо лавку ЕПО или склад, все валили в общий взводный котел и делили добычу поровну, строго соблюдая принцип равенства.
Несколько человек терских и кубанских казаков в поношенных черкесках, двое калмыков станицы Великокняжеской, латыш в охотничьих, длинных, до бедер, сапогах и пятеро матросов-анархистов в полосатых тельняшках и выгоревших на солнце бушлатах еще больше разнообразили и без того пестро одетый, разнородный состав фоминской банды.
– Ну, и теперь будешь спорить, что у тебя не разбойнички, а эти, как их… идейные борцы? – спросил однажды у Фомина Чумаков, указывая глазами на растянувшуюся походную колонну. – Только попа-расстриги да свиньи в штанах нам и не хватает, а то был бы полный сбор пресвятой богородицы…
Фомин перемолчал. Единственным желанием его было – собрать вокруг себя как можно больше людей. Он ни с чем не считался, принимая добровольцев.
Каждого, изъявлявшего желание служить под его командованием, он опрашивал сам, коротко говорил:
– К службе годен. Принимаю. Ступай к моему начальнику штаба Чумакову, он укажет, в каком взводе тебе состоять, выдаст на руки оружие.
В одном из хуторов Мигулинской станицы к Фомину привели хорошо одетого курчавого и смуглолицего парня. Он заявил о своем желании вступить в банду. Из расспросов Фомин установил, что парень – житель Ростова, был осужден недавно за вооруженное ограбление, но бежал из ростовской тюрьмы и, услышав про Фомина, пробрался на Верхний Дон.
