потянул свою шпагу на себя. Виконт разжал окровавленные пальцы и криво улыбнулся. Кровь тяжелыми каплями капала на траву. Анри, пошатываясь, пытался
Удержаться на ногах, а из раны на груди толчками вытекала кровь. И тут послышался шум подъезжающего экипажа.
Жак бросился к своему хозяину, пытаясь поддержать его, но Анри зло отстранил своего слугу и не в силах более стоять, опустился на колени. Он пытался рукой остановить кровь, вытекавшую из раны, лицо виконта сделалось безмятежным и лишь горестная улыбка выдавала страдание.
К развалинам колоннады на всем скаку вылетела карета, дверка распахнулась и даже не ожидая, пока экипаж окончательно остановится, из него на траву выскочила Констанция Аламбер. Она бросилась к Анри, который с удивлением рассматривал окровавленную ладонь правой руки.
— Анри! Анри! — закричала Констанция. Александр Шенье молча, весь бледный, стоял подле своего смертельно раненого противника. Клинок его шпаги был на удивление чист.
Виконт Лабрюйер оперся рукой о землю и медленно лег. Он смотрел на склонившуюся над ним Констанцию и нежно улыбался.
— Наклонись ко мне, я что-то хочу сказать тебе напоследок, — прошептал он.
Констанция наклонилась, а Анри, собрав остаток своих сил, приподнялся и поцеловал ее в губы.
— Ради этого, Констанция, стоило умереть, — прошептал он.
Мадемуазель Аламбер вскрикнула:
— Анри!
Но виконт Лабрюйер уже не слышал ее. Кровь больше не текла из раны толчками, а медленно, ровной струйкой сочилась на землю.
Слезы затуманили глаза Констанции, и она, склонившись над мертвым Анри, еще раз поцеловала его в губы.
Жак, стоя на коленях подле своего хозяина, плакал навзрыд. Его пухлые губы мелко дрожали.
Александр Шенье, барон Ришардье и маркиз Обиньяк безмолвствовали.
Наконец, Констанция Аламбер медленно поднялась и, глядя перед собой безумным взглядом, двинулась к экипажу.
— Мадемуазель… — срывающимся голосом окликнул ее Александр Шенье.
Констанция молча обернулась и смерила его презрительным взглядом.
— Что вы можете сказать мне, шевалье?
— Я не хотел этого, мадемуазель, поверьте.
— Теперь мне уже все равно.
— Я не хотел его убивать! — закричал Александр, и от его крика испуганные птицы вспорхнули с деревьев, воздух огласился их тревожными голосами.
— Вы должны покинуть Париж, — голосом осужденной к смерти, сказала Констанция.
Она еще раз посмотрела на распростертое на траве тело виконта Лабрюйера и, достав платок, промокнула слезы.
— Я сожалею, что судьба распорядилась подобным образом, — сказала Констанция Аламбер, — но вы тоже ни в чем не виноваты, шевалье, Анри сам сделал свой выбор.
Констанция села в экипаж и опустила штору. Александр бросился к ее экипажу.
— Мадемуазель, поверьте, я не хотел его убивать! Шторка на мгновение открылась, и в руки шевалье легла стопка денег.
— Этого вам хватит на первое время, шевалье, поскорее покидайте Париж, иначе вам несдобровать. Я не держу на вас зла.
Александр Шенье бросился вслед за экипажем Констанции Аламбер, но поняв, что не догонит, остановился.
Лицо Констанции окаменело, слезы неподвижно застыли в глазах, и лишь рука женщины сжимала золотой медальон на цепочке.
Огромная жемчужина, казалось, согревает ей руки давно забытым теплом.
— Домой, домой, домой, — повторяла про себя Констанция, покачиваясь в быстро несущемся экипаже.
Весть о гибели виконта Лабрюйера мгновенно облетела весь Париж, никого не оставив равнодушным. Многие отнеслись к этому известию со злорадством, особенно мужчины из числа обманутых мужей и брошенных любовников. Но женщины, даже те, кто на словах проклинал виконта, в душе скорбели, ведь он умел заставить
Себя любить.
И в день похорон почти весь высший свет собрался в доме виконта. Гроб с телом должны были переправить в имение его бабушки, чтобы похоронить в фамильном склепе. Анри лежал в гробу молодой и красивый, на его бескровных губах словно застыла улыбка недоумения.
Констанция Аламбер вместе со своей подопечной Колеттой беззвучно подошли к гробу и не обращая ни на кого внимания, Констанция склонилась к покойнику и коснулась своими губами его холодных губ. Медальон качнулся, и большая жемчужина легла в ямочку между нижней губой и подбородком Анри Лабрюйера. И тут же жемчужина, до этого излучавшая нежный мягкий свет, сделалась холодной и тусклой.
Колетта Дюамель, стоя рядом с гробом, до боли сжала руку Констанции.
— Я так боюсь, — прошептала девушка.
— Я понимаю, тебе нелегко, — отвечала мадемуазель Аламбер полушепотом, — ведь это очень тяжело осознавать, что была близка с человеком, который сейчас мертв.
— Не в этом дело, Констанция, — в голосе Колетты чувствовался плач.
Мадемуазель Аламбер заглянула в глаза девушке.
— А что такое, Колетта, ты что-то от меня скрываешь?
— Да, я еще никому не говорила об этом.
— А ну-ка, признавайся. Колетта покраснела.
— Ты беременна?
Колетта едва заметно кивнула.
— Да.
— Колетта, Колетта…
— Что мне делать, Констанция, я так боюсь!
— Это большая радость, девочка.
— Но ведь через два дня моя свадьба!
— Вот и хорошо, девочка, все устроится.
— Но что мне делать?
— Пойдем к графине Лабрюйер.
Колетта безропотно пошла вслед за Констанцией. Та приблизилась к графине Лабрюйер.
Старая женщина с окаменевшим лицом стояла невдалеке от гроба, ее легкое черное платье развевал ветер, влетевший в окно, но старая женщина, казалось, не замечала сквозняка, упрямо продолжая стоять на губительном для ее возраста ветру. Графиня, безумно любившая своего внука, была безутешна. Ее надежда на то, что продолжится род Лабрюейр, умерла вместе с ее внуком Анри.
— А, это вы дорогая… — рассеянно кивнула графиня, выслушивая слова утешения.
— Да, мадам, мне довелось быть рядом с Анри в последние мгновения его жизни.
Колетта Дюамель, стоя рядом с Констанцией и графиней Лабрюйер, чувствовала себя лишней. Констанция рассказывала о том, как Анри распрощался с ней, перед тем, как покинуть этот свет.
Графиня слушала ее, вникая в каждое слово, переспрашивая, уточняя детали так, словно это что-то могло изменить.
— Простите, мадам, — наконец сказала Констанция, — я хотела бы сообщить вам что-то очень важное, это касается Анри.
— Да, пройдемте, дорогая.
— Колетта тоже пойдет с нами, — предупредила Констанция Аламбер, и женщины втроем вышли в соседнюю комнату.
Констанция зашла к мадемуазель Дюамель сзади, взяла ее за плечи и строго сказала:
— Расскажи все мадам Лабрюйер.
— Я беременна, мадам. Графиня переспросила:
— Беременна, дитя мое?
— Да, мадам.
Старая женщина посмотрела в глаза Констанции и без слов все поняла.
— Так это Анри? Констанция кивнула.
— Это все произошло в вашем имении. Словно еще не поверив в услышанное, мадам обратилась к Колетте:
— Так это правда, дитя мое, у тебя будет ребенок от Анри?
Колетта скромно улыбнулась.
— Да, мадам, он был единственным мужчиной в моей жизни.
— Боже, какое счастье! — пробормотала мадам Лабрюйер. — Я знаю, это обязательно будет мальчик, такой же красивый, как он.
