который ждет за кулисами?
– Его присутствие меня беспокоит, – признался Келларас. – Гриппу Галасу были даны поручения иного характера, и, боюсь, его появление здесь говорит о том, что у него ничего не вышло.
– Будем надеяться, что все не так страшно, – пробормотал Сильхас.
Келларас задумчиво взглянул на северное небо:
– Я также боюсь за владения на краю леса, господин. Слишком много пожаров, и вот уже много дней подряд ни капли дождя. Болота поглощают пламя, но не гасят его. Если ветер переменится…
– С этим пламенем сражается речной бог, капитан. И будет сражаться, пока в лесу жив хоть один отрицатель.
Келларас посмотрел на Сильхаса:
– Домашнее войско только ждет приказа, господин.
Сильхас встретился с ним взглядом:
– Ты рискнешь своей жизнью, защищая неверующих, капитан?
– Если прикажут – то да, господин.
– А если Матерь-Тьма объявит отрицателей своими врагами?
– Она так не считает.
– Верно, не считает. И тем не менее я спрашиваю.
Келларас поколебался.
– Не могу говорить за других, господин, но сам я не последую ни за каким божеством, которое требует убийств.
– Почему?
– Потому что мы знаем: убивать неправильно.
– Но на самом ли деле все так просто, капитан? Разве не бывает исключений? Разве мы не очерчиваем круги на песке, объявляя всех, кто находится за их пределами, низшими существами и тем самым освобождая себя от греха убийства?
– Это все софистика, господин.
– И тем не менее, капитан, будучи воином, ты совершал убийства во имя нашего народа и во имя своего повелителя.
– Да, но, отбирая чужую жизнь, я не потакаю желаниям никакого бога. Это лишь мое преступление, и я не возлагаю его ни на чьи чужие плечи. Если бы я так поступал – если бы так поступали мы все, – никакой бог не смог бы выдержать бремени этих злодеяний. Более того, мы не имеем на это права.
– Легионеры Урусандера с тобой не согласятся, капитан.
– Я готов поспорить с ними с мечом в руках.
Повелитель Аномандер и госпожа Хиш Тулла уже сидели в седле, и Келларас увидел, как к ним присоединился Грипп Галас. Мгновение спустя процессия снова двинулась с места. Интересно, не раздосадовала ли задержка укрывшегося в едущем впереди экипаже Андариста и не потребовал ли тот объяснений у своего слуги? Затем взгляд Келлараса упал на меч, висевший на поясе у хозяина в ножнах из лакированного чернодрева. Оружие, благословленное богиней, созданное, чтобы забирать жизни.
«Но она не желает говорить, чьи именно, – подумал капитан. – Кто умрет во имя нее?»
Однако меч пока не имел имени, и ему предстояло оставаться безымянным до окончания свадебной церемонии Андариста. Никакие дурные предзнаменования не должны были ее нарушить. Если совершенство вообще было возможно, Аномандер стремился к нему ради своего брата и Энесдии. И готов был ради этого умереть.
– Андарист – лучший среди нас, – сказал рядом с ним Сильхас.
Келларас понял, кого тот имеет в виду под «нами». Сильхас подразумевал своих братьев, будто его мысли следовали одним курсом с мыслями капитана.
– Ради него, – продолжал белокожий анди, – мы принесем мир в королевство. Именно так мы сможем в полной мере проявить братскую любовь. Как и ты, Келларас, Аномандер не станет убивать во имя Матери-Тьмы.
«Хорошо, что этот меч лишен голоса», – подумал капитан.
Когда они выехали из Харканаса на Северную дорогу, появился капитан Скара Бандарис со своим отрядом. Послышались приветственные возгласы и шутки. Солнце уже клонилось к закату, и ночь обещала быть теплой.
Задолго до того, как они увидели дом, пес начал жаться к ногам Гриззина Фарла, то и дело поглядывая на него. Казалось, будто он сомневается в правильности выбранного ими пути. Азатанай замедлил шаг, чувствуя, как его все сильнее охватывает дрожь.
У него не находилось слов, чтобы успокоить растущую тревогу Прозорливца, поскольку он и сам в полной мере ее разделял. Титул Защитника не был почетным, и Гриззин выбрал его вовсе не добровольно. Никто не смог бы противостоять тем опасностям, от которых он защищал, но Фарл первым вставал на их пути, первым выдерживал их натиск и первым проливал кровь. Он знал, что мало кто его понимает, даже среди азатанаев. А среди яггутов Повелитель Ненависти был единственным, кто избегал его взгляда.
Пес остановился у тропы, что вела в сторону от дороги, в том месте, где были расчищены кусты и по обе стороны сложены груды камней. Гриззин Фарл подошел к псу и положил ладонь на его голову.
– Прости, – пробормотал он, – но это мой путь. Любое мое желание есть лишь проявление самомнения, и там, где дорога заканчивается, она тут же начинается заново. Прости меня, Прозорливец.
Он двинулся по тропе. В утреннем воздухе пахло кровью и гниющей плотью, но сладковатый привкус подсказывал, что мертвечина еще относительно свежая – день-другой, не больше. Пес не отходил от Гриззина до самой поляны. Азатанай взглянул на экипаж с распахнутой дверцей, на распростертые в траве тела. Стоявшая над одним из них лисица замерла от страха при виде собаки. Мгновение спустя она метнулась прочь, скрывшись в лесу. Прозорливец не проявил никакого желания за ней погнаться, лишь сильнее прижавшись к ноге Гриззина.
Азатанай прошел мимо трупов, то и дело останавливаясь и разглядывая следы на утоптанной траве, места, где пролилась кровь. Повсюду жужжали мухи; с карканьем вспархивали вороны, завидев Гриззина и пса.
Земля перед входом в дом была залита почерневшей кровью, на пороге лежало тело. Гриззин Фарл остановился перед открытой дверью.
Судя по богатой одежде, это был высокородный тисте, немолодой седой мужчина. Вороны расклевали его щеку, пытаясь добраться до языка. Он погиб по крайней мере от полудюжины ран, и по обе стороны от крыльца валялись те, кто напал на него, всего пятеро. Их оттащили в сторону, освобождая проход, а потом бросили.
Поднявшись по ступеням, Гриззин прошел мимо еще нескольких трупов в главный зал. Там он обнаружил тело служанки, а дальше, на каминной плите, еще одну молодую женщину, лежавшую навзничь. Кровь на ее теле не оставляла сомнений в том, какая судьба постигла несчастную. Он подошел ближе, увидев на камне азатанайские знаки, а затем заметил, что рядом с девушкой лежит традиционное платье невесты.
Услышав справа какой-то звук, Гриззин повернулся. На полу, в дальнем углу комнаты, скорчилась чья-то фигура, подтянув ноги к подбородку и прижавшись щекой к каменной стене, в которую упиралась почерневшая ладонь с растопыренными пальцами. Все остальные подробности скрывала тень.
Гриззин подошел ближе. Это был молодой мужчина, судя по одежде не имевший отношения ни к нападавшим, ни к защитникам
