а затем плавно заскользила к опустевшему трону и, усевшись на нем, засмеялась снова; ее музыкальный смех летел от колонны к колонне, наполняя серебром все залы храма.
— Это знамение! — воскликнула она. — Я беру то, что оставляет Исида, отныне ее власть переходит ко мне. Видите, мои жрецы, теперь царица здесь я. Хоть и нет на моей голове золотого ястреба, как у Исиды, или символов луны, это чело лучше украшено густыми локонами, а скипетр мой есть цветок, аромат которого сводит с ума мужчин. Да, я царица здесь, как и всюду, хотя в этом торжественно-печальном храме мне так не хватает человека.
Афродита вновь принялась озираться, пока блуждающий взгляд ее прекрасных глаз не натолкнулся на меня, вернее, на того духа, которым была в ту пору я.
— А ну-ка подойди, — велела она, — и воздай мне дань почтения!
И вот в моем сне я, то есть дух, имя которому в мире Айша, подошла, и стала перед ней, и сказала:
— Это невозможно, ибо я Дитя Исиды и склоняюсь лишь перед ней одной.
— Ты так полагаешь? — Афродита, улыбнувшись, осмотрела меня с ног до головы. — Что ж, а я думаю иначе. Видится мне, что скоро ты низойдешь из этого унылого царства в полные радости и счастья просторы земли, где, возможно, исполнишь миссию, уготованную тебе судьбой. А сейчас я, Афродита, сделаю твою судьбу более интересной и добавлю в нее света. Оглянись, о дух, которому суждено стать женщиной!
Я повернулась и увидела высокого статного мужчину. Незнакомец показался мне таким прекрасным, что дыхание в груди перехватило, и я замерла в изумлении. Он улыбнулся мне, и я тоже улыбнулась ему в ответ. А затем он исчез, навеки оставив свой образ запечатленным в моей душе.
— Именно это я и добавлю в твою трагическую судьбу, о дух, который станет женщиной. Бери его, предуготовленного тебе мужчину, который с самого начала всегда был твоим, и, как то много раз уже бывало на земле прежде, в его поцелуе забудешь ты и Вселенскую Мать, и юдоли власти своей.
На этом видение завершилось, и, хотя теперь я, Айша, узнала, что Исида, какой ее знали мы и какой представляли эту богиню в древние времена, есть всего лишь символ вечного благочестия, поставленный над всеми царствиями небесными и земными, позвольте мне повторить вновь: в притче этой скрыта некая важная и непреложная истина.
Глава II.
ПРОРОК НУТ ПРИХОДИТ В ОЗАЛ
Это видение, а быть может сон, преследовало меня долгие столетия, и, размышляя над ним из века в век, я, Айша, уверилась, что по сути оно правдиво, а внешние его атрибуты — скорее игра фантазии. По крайней мере, я знаю одно: дух мой есть дитя бессмертной Мудрости, которой, как прежде думали люди, обладает лишь Исида, а мой неувядающий образ рожден от красоты, которой, если верить легендам, щедро наделена Афродита. Не сомневаюсь, еще прежде, чем я окунулась в пламя Огня жизни, мне принадлежали большая часть знаний и вся красота рода человеческого. Знаю также, что моей миссией было обратить Египет в прах, и разве я не сотворила сие, поразив эту страну в самое сердце тем, что сначала погубила великолепный и надменный Сидон[86], а затем и Кипр, родину Афродиты? И ради свершения этих деяний разве не несла я на своей беззащитной шее двойное ярмо — проклятие Афродиты и проклятие Исиды? Я, чей удел в мгновение ока становиться орудием в руках соперничающих сил, поле сражения которых — сердце каждого из нас?
Увы! Будь людям известна моя история, мир строго осудил бы меня, решив, что я, которая сожжением финикийского города низвергла древнюю империю, жестокосердна. Люди сочли бы, что я добивалась любви некоего мужчины и, когда он предпочел мне другую, в порыве гнева убила своего избранника, чего, по правде говоря, совсем не хотела делать, а значит, я своенравна и необузданна. Однако на самом деле это не так, поскольку именно Судьба, а не я отдала Египет на растерзание персидскому псу (которого я, в свою очередь, впоследствии свергла) и сделала его народ рабами. И не я сама, а моя плоть, изведав Огня жизни, принялась мучить меня неодолимой страстью и заставила пожинать ее плоды, возможно, потому, что я, Айша, ненавидела ее и никогда не подчинюсь ей всецело, — я, всегда исполнявшая заповеди непорочности, ища не мужской любви, но лишь даров Мудрости и вершин духовного богатства.
Сверх того, у меня имелись вполне земные и благочестивые резоны осуществить свою миссию: способствовать падению Сидона, а с его помощью и Египта, поскольку их цари подвергли меня страшному позору, а отца моего лишили жизни, — обо всем этом я поведаю позже. Было основание и у моего женского сердца поклоняться возлюбленному, потому что за смерть, которой я предала его в припадке безумной ревности, моя душа в полной мере заплатила раскаянием и слезами. И все же, поскольку справедливость трудно отыскать на земле или даже на небесах, я знаю, что некоторые будут сурово порицать меня за содеянное. Даже Холли, а иногда и муж мой Лео, которого когда-то звали Калликратом, питали подобные чувства; хотя уста этих двоих не осмеливались произносить подобное вслух, я читала в их умах, словно в раскрытых книгах. Поэтому ни Холли, ни моему супругу не видать этих страниц, на которых изложена правда, дабы не смогли они извлечь из нее некий яд подозрения и сомнения, ведь всем прекрасно известно, что мужчины пятнают своими извращенными умами белизну чистейшей истины. Вот почему я пишу на неведомом им обоим языке и прибегаю к символам, каковых они наверняка не понимают, но которые, однако, в должное время непременно будут расшифрованы.
По земному происхождению я арабка чистейшей и благороднейшей крови, рожденная в благословенном Аль-Ямане[87], в славном городе Озале. Отца моего звали Ярабом, в честь великого предка нашего народа, а меня, его единственное дитя, нарекли Айшей, в честь моей высокородной матери. Я совсем не знала матери — ее вскоре после моего рождения прибрал к себе некий бог, которому, как говорили, она поклонялась.
Поначалу мать даже не пожелала взглянуть на меня, рассердившись, что родилась дочь, а не желанный сын, но в конце концов, уступив просьбам супруга, смилостивилась и велела принести меня. Едва увидев, какое прелестное дитя подарили ей небеса — люди еще не видели столь прекрасного младенца и
