Сатрап уже спускался по ступенькам. Он был выше нее и очень худ, с кожей до того аристократически-белой, что она казалась прозрачной. А наряд у него был такой, какого она никогда прежде не видела на мужчине. Нечто мягкое и развевающееся, выдержанное в пастельных тонах. Бледно-голубые штаны были туго стянуты у лодыжек, как раз над мягкими туфлями без каблуков. Свободные складки шафраново-желтой рубашки мягко окутывали шею и плечи. Вот он подошел к ней вплотную, и она ощутила его запах. Очень необычный. Странные духи, оттенок дыма в дыхании…
А потом самый могущественный человек на свете поклонился ей и подал руку.
Малта не могла пошевелиться.
— Все в порядке, Малта, танцуй давай! — милостиво разрешил Давад. И рассмеялся, обращая к другим сидящим на возвышении: — Уж такая она у нас робкая да стеснительная, всю жизнь взаперти. Смотрите, аж прям за руку его взять не отваживается!
Его слова придали ей сил двигаться. Ей стало холодно и по коже побежали мурашки, когда она вложила свою руку в его. Ладонь сатрапа была очень мягкой. Она сомкнулась вокруг руки Малты, а потом, к ее совершенному остолбенению, другая его рука оказалась чуть повыше ее ягодиц, и он плотно притянул ее всем телом к себе.
— Так танцуют этот танец у нас в Джамелии, — сказал он ей. Она вынуждена была так задрать голову, что ощущала тепло его дыхания на своей коже. Их тела почти соприкасались, и она поневоле боялась, что он услышит, как колотится ее сердце. Сатрап закружил ее по залу…
Шагов пять она отставала, никак не могла попасть в такт и чувствовала себя ужасно неуклюжей. Однако потом все встало на свои места ей и вдруг сделалось так просто и так легко, как будто она по-прежнему держала в своих руках руки Рэйч и кружилась по «утренней» комнате под ее размеренный счет. Прочее отдалилось и исчезло. Другие танцоры, ярко освещенная внутренность Зала, даже сама музыка… Осталась лишь она сама, и этот мужчина, и чувство движения — в таком согласии двигались он и она. Улучив момент, она подняла голову и посмотрела на него. Он улыбнулся ей сверху вниз.
— Какая ты маленькая, — сказал он. — Ну просто ребенок. Или куколка. Хорошенькая куколка. И волосы у тебя цветами благоухают…
Малта не могла придумать, что бы ответить на подобные комплименты. Даже не знала, как поблагодарить его. Все привычное кокетство вдруг подевалось неизвестно куда. Она попробовала заговорить, понимая, что молчать не должна, смогла произнести лишь одно-единственное:
— Так ты правда пошлешь корабли выручать моего папу?
Он поднял тонкую бровь:
— Конечно. Почему бы мне и не послать их?
Она опустила глаза. А потом и вовсе зажмурилась. Ей не надо было думать о танце: все, что требовалось, — это музыка и ощущение его тела, которое вело ее, выплетая кружева танцевального узора.
— Все кажется слишком просто, — проговорила она и едва заметно покачала головой. — После всего, что нам пришлось перенести…
Он негромко засмеялся. Смех был резким и похожим на женский.
— А вот скажи мне, прелестный птенчик… Ты всю свою жизнь в Удачном живешь?
— Да… Да, конечно.
— Хорошо. Теперь скажи-ка еще… Откуда бы тебе на самом деле знать, что движет миром? — И он вдруг притянул ее совсем близко, так близко, что она едва не ткнулась грудью в его грудь. Она ахнула и отшатнулась, разом потеряв чувство ритма. Сатрап без усилия исправил ее ошибку и продолжал танец. — Что за удивительная застенчивость, мой птенчик? — спросил он весело. Однако пожатие его руки сделалось почти жестоким.
Тут музыка смолкла, и он разомкнул пожатие. Малта впервые посмотрела вправо и влево и всей кожей ощутила, как начинает неостановимое движение целая лавина слухов и сплетен. Никто на них с сатрапом, конечно, не пялился, но смотрели — все. Касго поклонился ей. Низко, изысканно. Малта присела в ответном почтительном реверансе. И услышала, как он прошептал, вернее, выдохнул:
— Не поговорить ли нам о спасении твоего отца немного попозже? Ты подробно рассказала бы мне, как, почему и насколько это для тебя важно…
Малта так и замерла посередине поклона. Эти слова… Уж не было ли в них скрытой угрозы? Неужто оттого, что она отстранилась от его прикосновения, он отменит свое обещание послать корабли? Она чуть не закричала ему в спину: «Подожди, подожди!..» Поздно — сатрап уже отвернулся. Не только Малта претендовала на его внимание. К нему уже подоспела какая-то удачнинская матрона, сопровождаемая дочерью. А за спиной Малты вновь играла музыка. Пришлось ей довершать свой поклон и выпрямляться. Чувствовала она себя так, словно из легких одним ударом вышибли весь воздух. Ей было необходимо покинуть место для танцев. Просто необходимо…
Она незряче двинулась между танцующими. На глаза ей мельком попался Сервин Трелл; кажется, он шел к ней, но с нее было достаточно — еще и его общества она бы уже не перенесла. Малта заторопилась вперед, разыскивая в толпе кого угодно — мать, бабушку… даже своего младшего братца. Все, что ей сейчас требовалось, — это ощущение спокойствия и безопасности, пусть даже на несколько коротких мгновений, чтобы за это время успеть прийти в себя. Неужели она только что пустила прахом возможность скорого папиного спасения?… Неужели она выставила себя дурой перед лицом всего Удачного?…
Почувствовав прикосновение к руке, она сперва ахнула и шарахнулась, а потом уже стала смотреть, кто к ней подошел. Человек был облачен в капюшон с вуалью и перчатки, как принято было у жителей Дождевых Чащоб, и тем не менее Малта немедленно поняла, что перед ней стоял Рэйн. Кто, кроме него, способен был носить скрывающую внешность одежду уроженца Чащоб, оставаясь при этом изысканно-элегантным?
Его лицо окутывало черное кружево вуали, но кошачьи глаза, вышитые по кружеву золотом и серебром, указывали, где именно под вуалью находились человеческие глаза. Капюшон, скрывавший волосы и шею, удерживался шарфом из искристого шелка, завязанным очень сложным и красивым узлом. Мягкая белая рубашка и черные штаны подчеркивали крепкую фигуру столь же отчетливо, сколь полно скрывал его черты капюшон с вуалью. Широкие плечи, мощная грудь, тонкая талия, узкие бедра… Легкие танцевальные башмаки были сплошь расшиты золотой и серебряной ниткой, перекликаясь с вуалью.
— Ты вся белая, — тихо проговорил он. — Прямо белей снега. Ты в самом деле этого хочешь?…
— Я к маме хочу! — сморозила она очевидную глупость. И, как бы для того, чтобы все усугубить, еще повторила, уже с отчаянием: — Я к маме хочу!..
Рэйн так и застыл на месте:
— Чего он наговорил тебе? Он что, обидел тебя?
— Нет, нет, я просто… я… я к маме хочу!
— Ну конечно. Сейчас. — И Рэйн, тронув за плечо кого-то из торговцев, как раз проходившего мимо, вручил ему свой стакан с вином, как будто так оно само собой и разумелось. Потом снова повернулся к Малте: — Сюда.
Он не предложил взять его под руку, даже не попытался как-либо к ней прикоснуться. Неужели почувствовал, что прямо сейчас она не смогла бы этого вынести?… Как бы то ни было, он изящным жестом руки в перчатке указал ей путь, а потом пошел чуть впереди, раздвигая толпу. Люди с любопытством оборачивались им вслед…
Кефрия уже спешила им навстречу: наверное, тоже уже разыскивала дочь.
— Ох! Малта… — приглушенно воскликнула она, и Малта внутренне приготовилась отбиваться от незаслуженной выволочки, но вместо этого мать сказала: — Я так переволновалась, но до чего же ты была хороша!.. Вот только знать бы, и о чем вообще думал Давад?… Я хотела увести тебя сразу, как только кончился танец, а он, подумай только, самым дерзостным образом ухватил меня за руку и принялся внушать, чтобы я насоветовала тебе скорее идти к нему, он-де устроит тебе еще танец с сатрапом!..
Малту так и трясло.
— Мама, — выговорила она, — он сказал, что пошлет корабли вызволять папочку. Но потом… — Тут она замялась и даже пожалела о сказанном. Собственно, чего ради докладывать матери? Надо самой принимать решение.
Насколько важно было для нее спасение отца? Она ведь прекрасно поняла, на что намекал ей сатрап. Ошибиться при всем желании было трудно. И выбор оставался за ней. И в особенности оттого, что цену платить предстояло именно ей. Кто же тут мог принять решение вместо нее?
— И ты поверила? — встрял Рэйн. Кажется, он своим ушам не верил. — Малта, да он с тобой просто играл! Неужели ты думаешь, что он мог с такой легкостью отвесить подобное обещание? Точно пустячный комплимент отпустить? Да он ни стыда ни совести не ведает, не говоря уже о нравственном чувстве! Ты же совсем девочка, а он тебе такую душевную пытку устраивает!.. Убить мало мерзавца…
— Я, знаешь ли, не совсем девочка, — холодно заверила его Малта. Она-то знала, что маленьким девочкам подобных испытаний не предлагают. — Если, кстати, ты считаешь меня таким уж ребенком, то что говорит твое нравственное чувство об ухаживании за мной? — Она сама плоховато понимала, что говорит. Ей требовалось немедленно уединиться, чтобы хорошенько подумать о предложении сатрапа и о том, какая плата в действительности подразумевалась. Язык же тем временем продолжал болтать помимо разума: — Или ты таким образом от возможных соперников отделываешься? Только-только увидел, что другой мужчина ко мне хоть какой-то интерес проявил, и уже с ревностью налетаешь?
