Люся улыбнулась, но сказала серьёзным и респектабельным тоном.
— Животным неведомо течение времени. У них всё просто: день и ночь! Среди зверей нет материалистов и мистиков. Они просто звери… Поэтому ВСЁ ЭТО на них не действует!
Люсины выходки стали привычными для всех, кого она недавно удивляла, но только не для Зорина. Он с неожиданным для себя удивлением поглядел на девушку. Последнее её предложение с акцентом на «всё это» ударило крепко по сознанию. Люся говорила не абы как. Она говорила знающе. Что-то изменилось в ней. Или это истерия местного воздуха?
За чаепитием, когда съеденная жареная пища заливалась размешанной на сгущёнке чаем, Зорин счёл момент этакой физической умиротворённости как нельзя подходящим для обсуждения чего-либо…
— Ну, а теперь самое время поговорить о делах наших скорбных. — Вадим поглядел на Наташу. — Жарко?
Та сидела в короткой свежевыстиранной маечке и своей незыблемой панаме.
— Пекло…
— А кто-то ждал дождя… Ладно, разобрались. Если сомнения были, то сейчас, надеюсь, они развеялись! — Он взглянул на чистое, сверкающее солнцем небо. — Говорят один раз — это случайность. Второй — совпадение. Третий — закономерность. Наш случай как раз третий. И я бы, чёрт с этим правилом, допустил бы и счас, что всё это нелепая случайность, совпадение, природный характер августа и так далее и тому подобное… Но, дорогие мои хорошие, часы… Часы не могут так себя вести! Ладно б если просто тупо остановились, претензий не было, но они ведь ходят. И ходят хорошо! Всегда так ходили! Самовзводные. Противоударные, непроницаемые… У них погрешность — две минуты вперёд, это за неделю. Часы хорошие, ребята! Память об армии, подарок начальства, но не в этом суть… За восемь лет пока ношу, ни разу не ломались. И ничто в них не ломалось. И календарь всегда ходил. Так ведь, он и сейчас ходит! Он по-прежнему перелистывает дату после полуночи, а с утра? Железно — двадцать один! И погода в соответствии… А?! Что скажите? Тут не надо иметь дедукцию Холмса, чтобы свести два пальца воедино. Если есть, какие соображения или поправки, выкладывайте! Может, кто по-другому всё видит?
Отчего-то он поглядел не на кого-нибудь, а на Люсю. Но та, опустив глаза, молчала с непроницаемым выражением лица. Ребята пережёвывали услышанное. Они давно всё решили. Вернее, поняли…
— Что будем делать? — В который раз спросил Олег и тон его не выражал экспрессию. Сплошь безразличие и даже усталость. Словно весь день они клеили обои, а тут выяснилось: пару листов не хватило.
— Мне хотелось бы выслушать ваши предложения! Это чтоб не показаться авторитарным в принятии чего-то одного… — Вадим настойчиво скользил по лицам, но не видел живого участия.
— Начнём с девочек! Наташа?
Наталья олицетворяла растерянность.
— Не знаю…
Вадим перевёл взгляд на Люсю.
— Людмила?
Люся вцепилась в свою полупустую чашку так, словно обдумывала какую-то грандиозную идею.
— Люся?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Я не знаю.
В устах её, это «не знаю» прозвучало очень неубедительно, словно Люся на самом деле знала, но не осмеливалась произнести вслух.
— Так! — Зорин вздохнул. — Иван? Может, ты чего-нибудь предложишь?!
Климов цокнул языком.
— Предлагаю спускаться! Авось, прорвёмся! Потом… Были б варианты, а так… Спускаться, и никаких гвоздей!
— Ясно! — Кивнул Вадим. — Олега! Что ты, имеешь сказать?
Головной, сидевший всё это время в положении «плечи к земле», выпрямил спину, и глаза его едко усмехнулись.
— А я, кстати, предлагал уже, Вадим. Там, в часовне… Могу напомнить.
— А! Ну, да… Я помню! Но ты озвучь это перед всеми. Рассмотрим коллективно.
Олег крякнул и бойко скомканной речью раскрыл суть предложения.
— Ну, в общем как вариант… Есть такая идея. В часовне все слышали фразу из неоткуда: «В поисках истины оглянись в свое прошлое» Помните, да?! Так вот, я считаю это ключ или подсказка, типа того… Раз уж есть храм, и есть эти слова… В общем, надо что-то типа покаяться или исповедоваться перед алтарём. Каждый должен… Очиститься, короче… От грехов. Вот! Ну, и возможно, Хозяин нас отпустит. А чем не вариант?
Ваня, было, засмеялся, но прикусил язык. Олег, судя по лицу, вовсе не шутил.
— Олег, это конечно дело, но… Счас разве припомнишь все холостяцкие грешки? Ну, пил… Женский пол любил. А дальше что?
— А почему ты решил выставлять только спальные грешки? Кому твои плотские утехи интересны?
— А тогда что ещё?
— А ты вспомни, Ваня, может, есть груз посерьёзней!
— То есть?
— Может, обидел кого… Или прошёл равнодушно мимо, когда требовалась серьёзная помощь.
— Ну, уж скажешь… — Ваня серьёзно задумался. — Прошёл мимо? Да нет, здесь совесть чиста! Помогал всегда, чем мог. А вот, насчёт, обидел… Да хрен его знает! Может, и обидел кого. Невзначай и сгоряча. Разве припомнишь…
Наталья посмотрела на него насмешливо-колким взглядом.
— Прелюбодей. — Губы девушки вытянулись в ироническую улыбочку. — Сексуальный террорист.
Потом уже серьёзно продолжила:
— А я тоже не знаю, в чём мне винится! Не крала, не убивала, в разврате не погрязла, как некоторые… — Сказала и едва скосила глаз, давая понять, кого имеет в виду. — Я ещё слишком молода, чтоб испоганиться. Ну, мелкие шалости и первородный грех, наверно, не в счёт?
Наташа обезоруживающе улыбалась. Люся, напротив, сидела притихшая и какая-то невесёлая. Неужели есть пятна на совести? Потом подняла глаза и совсем негромко и как бы размышляя, молвила:
— Покаяться всегда есть в чём. Только в нашем случае, это не совсем ТО.
Последнее слово было выделено ударением, и убеждения в нём было столько… Вадим понял, что на текущий момент его интересует только Люся.
— Почему?? — Этот вопрос вырвался синхронно с восклицанием Олега.
Люся взглянула как-то… Не по Люсиному, а… По иному. В глазах её шла борьба с какими-то внутренними противниками.
— Почему, Люся? — Повторил вопрос Зорин. — Почему не то, объясни!
Люся сконфуженно улыбалась. Затем виновато вздёрнула плечом и уже по Люсиному сказала:
— Я… Не могу вам всё это грамотно изложить. Я… М-м-м… Это чувствую, что ли… Я чувствую, что это так, а не по-другому. Это трудно передать в словах. Это приходит как факт. Без осмысления.
Странно было, но Вадим ей верил, как не верил никому в жизни.
— Это началось после провала, да?!
— Да! Только провалилась я не случайно. Я была отмечена… Вам всем провалиться не удастся, даже если захочется!
— Вот как! — Зорин изогнул бровь. — Ты избрана чужими мирами?
— Вы можете смеяться, но… Может быть и так.
Смеяться отчего-то никому не хотелось. Стало входить в норму принимать на веру диковинные вещи.
— Хорошо, Люсечка, ты не переживай! — Успокоил Вадим и коснулся тыльной стороны её ладони. — Мы тебе верим! Если ты не можешь объяснить, то попробуй как-то выразить что ли… Что по твоим ощущениям ТО.
Он, как и она выделил это слово.
— Что ТО, что может нам помочь?
Людмила секунду поколебалась и…
— Я не знаю. Сейчас-сейчас, попробую… Олег, — она бегло посмотрела на мужа, — он почти угадал. Почти… Только не исповедь нам поможет. Надо избавиться от какого-то груза, что сидит в нас. Но не от грехов! Вот… Очиститься, это верно! Но от чего? Вот этого я не вижу! Туман…
Если бы Люся травила это в сумерки, наверняка бы душу холодило. Но и сейчас, впечатлительная Наташка с ужасом взирала на рассказчицу.
— Ой, Люськ, ты меня пугаешь…
Остальные… Определённо, никто не давился от смеха. Холм приучил слушать только его смех.
— Ладно! — Громко подытожил Зорин. — Что мы имеем? А имеем мы то, что нас имеют… По полной программе. Простите за каламбур и грубый солдафонский юмор. В альтернативе варианту «спускаться» у нас имеется двоякий вариант: освободить душу от какого-то балласта. Ну, тут у нас вариант разделяется на две точки зрения. Одна из которых, Олегова звучит: покаяться перед алтарём, освободиться! Рассмотрим объективно и беспристрастно! Чтобы покаяться, освободиться и вылить наболевшее, надо, по меньшей мере, знать, чувствовать в себе какие-то болячки. Ну, у меня, положим, есть в чём винится. У Олега, может, что-то имеется… А вот у остальных, я не знаю! В силу житейской неиспорченности может и нет ничего. Им-то как быть? Пройти мимо и не подать милостыньку нищему — это не грех. Это выбор! Не помочь кому-либо — это тоже выбор! Считаю и буду считать, что тяжестью может являться только серьёзный проступок, или цепочка оных… Настоящий грех, он выматывает душу, не даёт жить, грызёт по ночам, забираясь в постель. Вот тогда… Тогда человек идёт в церковь, чтоб очеловечиться, помыть свою совесть. И бывает, такое решение даётся не сразу, а только на закате лет. Жизнь надо прожить, чтобы это понять, а вы… Исповедоваться. В чём? Вы человека убили, в самом деле? Кошельки тырили? Нет. Тогда в чём? Ведь, встать перед алтарём — это не одно и то же, что перед директором школы: «Простите, Сергей Петрович, это я набедокурил в мужском туалете».
