— Идите, — подбодрил ее он. — Не берите в голову.
Она неуверенно посмотрела на него, ища поддержки.
— Ну, правда, — сказал он.
— Хорошо, — кивнула она и пошла в вестибюль.
На обратном пути, когда они ехали через долину Охай, Лиз сказала:
— Ваша жена — замечательная женщина. Просто исключительная. Мы с ней наговориться не могли. Не помню, когда мне еще приходилось общаться с человеком, который настолько в курсе того, что происходит в мире.
Она взглянула на него искоса.
— Это правда, — подтвердил Роджер.
— Вирджиния рассказала мне про свои танцы. И разрешила прийти на занятие, которое будет проводить. Она пыталась объяснить мне, в чем заключается терапевтическая составляющая, но я не поняла. Я так ей и сказала. Она очень терпелива. То есть ей, видимо, неважно было, что я ничего про это не знаю. Мне показалось, что я ей понравилась. Такое у меня было ощущение. А когда я позвонила ей в субботу утром, она так загорелась этой поездкой по магазинам. Потом Чик заикнулся о том, что хотел бы как–нибудь посмотреть ваш магазин, и Вирджиния сразу же согласилась туда съездить и заскочить на пару минут. Миссис Уотсон — это ведь ее мама, а не ваша? Она мне тоже понравилась. Я правда считаю, что вам очень повезло с женой. У нее такие красивые, сильные ноги. Это благодаря танцам? Одевается она лучше, чем большинство знакомых мне женщин. Когда мы ходили по магазинам, я уговорила ее выбрать мне пару платьев.
— Вот и хорошо, — вздохнул он.
— И Грегг — просто прелесть. Роджер, вам здорово повезло. У вас такие жена и ребенок, такой магазин. Даже теща у вас славная. Вам бы жить и радоваться. Вы довольны? Вы понимаете, что за женщина Вирджиния? Она понравилась даже Эдне Альт. А это много значит.
— Не думаю, что Вирджиния нравится миссис Альт. Они поцапались в первую же минуту знакомства.
— Нет, — настаивала Лиз. — Я знаю, что она нравится Эдне. С чего это вы взяли? Что значит поцапались?
— Мне так Вирджиния сказала.
— Не могу себе представить, чтобы Вирджиния с кем–нибудь ссорилась. Она такая светлая, веселая. Она всегда в хорошем настроении, правда ведь? Это потому, что она из Вашингтона? Она рассказывала, что познакомилась там с вами во время войны. Она работала медсестрой, а вас комиссовали, потому что вы были ранены. — Лиз повернулась, положила руки на спинку сиденья и устремила на него пристальный взгляд. — Где вас ранило? Она ухаживала за вами? Я легко могу представить себе Вирджинию, работающую медсестрой, — она из тех женщин, что всегда готовы заботиться о раненых солдатах. А я во время войны знаете чем занималась? Не поверите. Вся моя помощь в тылу заключалась в том, что я работала стенографисткой на хлебозаводе «Бонни Боннер Бред» в Лос–Анджелесе. С Чиком я познакомилась еще раньше, к тому времени мы были уже женаты. Что я хочу сказать: когда всех мужчин призвали, я устроилась на работу, чтобы как–то помогать. В сороковом году родился Джерри, а в сорок первом, в середине лета — Уолтер. А с Чиком мы познакомились в тридцать восьмом. Мы переехали в Лос–Анджелес. Мой отец был врачом, да он и сейчас — врач, только уже на пенсии. Мы женаты уже четырнадцать лет. Боже, так не бывает.
Вот, опять удобный момент — сейчас или никогда, подумал Роджер.
— Непривычно как–то, правда? — сказала Лиз. — Без ребят. Машина такая пустая.
— Да, — согласился он.
Руки у него вспотели, поверхность руля ощущалась как стекло. Он еще сильнее занервничал и обнаружил, что едет слишком быстро. Лиз заметила это.
— Вы просто гоните машину, — сказала она.
— Нужно притормозить.
Он убрал ногу с педали газа. Машина, сбавив скорость, плавно покатила по дороге.
— А теперь мы едем просто по инерции, — сказала Лиз.
Роджер обратился к ней как можно более уверенно:
— Который час? Так ли уж мы спешим?
Лиз как будто не услышала его. Опершись на спинку сиденья, она внимательно смотрела назад.
— Надо же, — сказала она. — Уолтер забыл в машине свой портативный телескоп — он, наверное, выпал у него из кармана.
— Хотите, остановимся?
— Зачем?
— Вы возьмете его.
— Позже возьму, — сказала она. — Напомните мне. Я его специально заказывала для Уолтера. Знаете, сколько он стоит? Пятьдесят центов и несколько оберток от мыла «Свои», кажется. Точно не помню. Вполне приличная вещь.
— Который час? — снова спросил Роджер.
— Не знаю. А у вас разве нет часов?
— У нас есть время где–нибудь остановиться?
— Зачем? Для чего?
— Просто так, — сказал он, чувствуя, что тонет в этой ситуации и выглядит нелепо. Рассеянность Лиз стала его раздражать.
— Мне не нужно.
— А мне нужно, — сказал он.
— Делайте, как хотите. — Она откинулась на сиденье, отодвинувшись от него, и, по всей видимости, задумалась. — Вы за рулем, — сказала она еле слышно. — И машина ваша.
Дорога впереди уходила в горы. Скудная земля по обеим сторонам поросла травой. Не было видно ни домов, ни знаков.
— Вон кто–то голосует, — сказала Лиз.
На обочине дороги стоял, вытянув в их сторону большой палец и с надеждой улыбаясь, батрак–мексиканец в накинутом на плечи пальто и соломенной шляпе.
— Давайте его подвезем, — предложила Лиз. — Я всегда подвожу их через горный хребет, иначе им приходится весь путь домой идти пешком — они идут в «Санта–Паулу.
Роджер не остановился. Оставшаяся позади фигура мексиканца быстро уменьшалась. В зеркале заднего вида Роджер успел заметить, как лицо мужчины возмущенно вытянулось.
— Вы не подвозите тех, кто голосует на дороге? — спросила Лиз без осуждения, но обеспокоенно.
— Это опасно, — сказал он.
— Да? Может быть, вы правы. Но я чувствую вину, если проношусь мимо них и не подбираю. У них ведь нет ничего, кроме того, что на них надето, а тут мы, у которых есть деньги, чтобы отправить детей учиться в частную закрытую школу. У вас свой магазин, у Чика акции хлебной компании; и у меня, и у вас есть дом и все, что нам нужно. Это несправедливо. Но, может быть, вы и правы.
Она устроилась поудобнее, подтянув вверх колени, расставив локти и положив подбородок на большие пальцы.
На каждом повороте дороги была площадка на обочине, с которой открывался вид на долину. Роджер видел, как с дороги съезжают машины и замирают на изрытых колеями, ухабистых стоянках.
— Не здесь, — сказала Лиз.
За этими словами могло крыться все что угодно.
— Почему? — спросил он, желая понять, полный решимости припереть ее к стенке.
Она ответила неестественно напряженным голосом:
— Послушайте, я не малолетка.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.
— Я хочу сказать, мне кажется, что вы задумали какую–то глупость. Остановиться на обочине и полизаться. Роджер, мне тридцать четыре года. Я четырнадцать лет замужем. И вы женаты. Думаете, за четырнадцать лет у меня было недостаточно… секса? Этим меня не соблазнить. Я не собираюсь прятаться с вами время от времени в каком–нибудь мотеле или там еще где–нибудь.
Она сверлила его взглядом.
Он не сразу сумел ответить:
— Конечно.
После этого оба молчали до тех пор, пока не миновали горы со стороны Санта–Паулы. Лиз включила радио и поймала программу, где играл струнный оркестр.
— Вам нравится классическая музыка? — спросила она. — Чик ее ненавидит.
Роджер не отводил взгляд от дороги. По обеим сторонам росли деревья. Мимо проносились дома и узкие объездные дороги. Земля вокруг была ровной, плодородной и всюду возделанной.
— Не сердитесь на меня, — сказала Лиз.
— Я не сержусь.
Но даже он сам понимал, что ответ прозвучал обиженно. Роджер был огорчен как ребенок. Как какой–нибудь малолетка.
— Не спорю, было бы приятно где–нибудь остановиться и страстно предаться любви, забыв обо всем. Но я не буду этого делать. Вы мне очень нравитесь. С самого начала, с того мгновения, когда я впервые увидела вас. Вы были на холме около футбольного поля, мы вас увидели, и миссис Макгиверн еще спросила, кто это. Но… во–первых, я боюсь Вирджинии и вашей матери.
— Тещи, — поправил Роджер.
— И Чика боюсь.
— Я тоже, — признался он.
— Я хотела поехать с тобой, я специально поехала, сказала Чику, что за детей беспокоюсь. Когда мы ехали в ту сторону, я всю дорогу думала, что будет на обратном пути, когда мы будем без мальчишек, вашего и моих.
Он молчал.
— Который час? — Дрожа, Лиз взяла его за руку и приподняла рукав, чтобы посмотреть на часы. — Полпятого. Можно где–нибудь остановиться на час. Но не больше.
— И что мы будем делать?
— Я позволю тебе угостить меня выпивкой.
— Хорошо, — согласился он.
— Когда въедем в Санта–Паулу, поверни направо. Там, в стороне от дороги, есть кафе и бар. Укромное место. Там нас никто не узнает. Это не у самой дороги, не придорожная забегаловка.
