клялся, что завтра будет на переднем крае, — сказал Жан-Поль.
— О, он так сказал! Чтобы мы сражались веселей? Но когда пуля разворотит твой живот, как тебе удастся узнать, где же Умник Поль?
— Я говорил тебе, что я — его родственник. Оскорбляя его, ты оскорбляешь меня. — От гнева его голос совсем охрип.
— Хорошо! — Часовой быстро встал. — Давай теперь проверим это!
— Успокойтесь, — с раздражением произнес Карл. — Лучше поберегите свой гнев для англичан:— И добавил более мягким голосом: — Нам всем нужен отдых, сами знаете, что у нас завтра будет за денек. Перестаньте ссориться.
— Он прав, — согласился Жан-Поль, все еще дрожа от гнева. — Но когда я встречу тебя снова…
— А как ты, меня узнаешь? — спросил часовой.
— Вот так! — Жан-Поль сорвал с головы свою тирольскую шляпу. — Носи ее и в обмен дай мне свою.
— Зачем? — Часовой опешил.
— Для того, что если ко мне подойдет мужчина и скажет: «Ты носишь мою шляпу» — то в ответ услышит: «Жан-Поль Лероукс — трус».
Часовой ухмыльнулся, и его зубы блеснули при свете костра. Он протянул свою черную шляпу Жан-Полю и, нагнувшись, взял тирольскую. В это мгновение они отчетливо услышали тихие, как треск сухих веток, оружейные выстрелы.
— Маузеры! — заорал Карл и, вскочив на ноги, отбросил кофейник.
— Слева, — мучительно простонал Жан-Поль. — О Боже, помоги нам. Они пошли слева!
Звуки выстрелов становились все громче, они смешивались с мощной канонадой ружей.
— Шпионский холм! Они на Шпионском холме! — Жан-Поль помчался по тропинке к лагерю, черная шляпа сбилась на глаза.
Глава 26
В то утро густой туман лежал на пике Шпионского холма, и заря отливала прозрачным, жемчужным светом. Крохотные капельки отливали серебром на штыках ружей.
Полковник Джон Ачесон завтракал бутербродами с ветчиной, обильно запивая их джентльменским напитком. Он сидел на валуне, форменный плащ ниспадал изящными складками.
— Никаких следов веселых стариков буров, — радостно заявил капитан, сидящий рядом с ним.
— Окопы недостаточно глубоки. — Ачесон сердито посмотрел в сторону мелкой траншеи, вырытой в каменистой почве. Она до предела была забита людьми, расположившимися на отдых.
— Я знаю, сэр. Но мы мало что можем сделать, так как добрались до коренной породы и нам понадобится вагон динамита, чтобы углубить ее хотя бы на фут. — Капитан выбрал бутерброд и прикончил под него бутылку. — В любом случае огонь будет вестись снизу и насыпи прикроют их.
Вдоль переднего края траншеи камни вперемешку с комьями земли были уложены на высоту полутора футов. Жалкое прикрытие для двух тысяч людей!
— Бывали вы в горах раньше? — вежливо поинтересовался Ачесон.
— Нет, сэр, не доводилось.
— Тогда почему вы так уверены, что пласты залегают именно так? Вы же ничего не можете разглядеть в тумане.
— Но, сэр, мы же на вершине. А это самое высокое место…
Но Ачесон решительно его перебил:
— Где эти чертовы разведчики? Разве они еще не пришли? — Он вскочил на ноги, его плащ развевался, пока он шел вдоль окопа. — Эй, ребята! Не могли бы вы сделать здесь прикрытие повыше?
Несколько человек поднялись и без особого энтузиазма начали складывать камни. Они утомились от длинного перехода и перестрелки с мелкими отрядами буров, и Ачесон, продолжив свой путь, услышал посланную ему вслед ругань.
— Ачесон! — В тумане появилась фигура генерала Вудгейта в сопровождении штабных.
— Сэр! — Ачесон поспешил ему навстречу.
— Ваши люди окопались?
— Как могли.
— Хорошо. Как враг? Вернулись ли ваши разведчики?
— Нет. Они все еще где-то в тумане.
— Мы должны продержаться, пока не придет подкрепление. Дайте мне знать, когда… — В тумане кто-то засуетился, и Вудгейт замолчал. — Что там?
— Мои разведчики, сэр.
Соул Фридман начал докладывать с расстояния в сорок футов. Его лицо горело от возбуждения, когда он приближался к ним.
— Это не вершина! Мы не на вершине. Настоящий пик на две сотни ярдов выше. У нас с правого фланга возвышенности, маленькие холмы, поросшие алоэ, откуда простреливается продольным огнем вся наша позиция. Везде буры. Эти проклятые горы усеяны ими.
— О Боже! Ты уверен?
— Полковник Ачесон, — резко заговорил Вудгейт, — разверните правый фланг лицом к холмам. — Когда Ачесон скрылся, он добавил, затаив дыхание: — Если еще есть время.
Ветер, разгоняющий туман, принес с собой странное, необъяснимое возбуждение.
Жан-Поль стоял рядом с лошадью, от отсветов тумана его борода казалась красновато-золотистой. С плеч свисал тяжелый патронташ; ружье же казалось детской игрушкой в его огромных, волосатых руках. Он еще раз обдумывал свою диспозицию. Всю ночь он гонял лошадь из лагеря в лагерь, всю ночь кричал, запугивая и посылая людей на Шпионский холм. И теперь вокруг него горы заполнились шелестом и шепотом пяти тысяч готовых к бою бюргеров, и в радиусе ста двадцати градусов стояли их пушки. От зеленой горы на северо-западе до холма Твин-Пикс на востоке его артиллеристы толпились у гаубиц и пушек, готовые обрушить огонь на вершину Шпионского холма.
«Все готово, и теперь я должен заслужить право носить мою шляпу». Он ухмыльнулся, надвинув ее на уши.
— Хенни, отведи мою лошадь в лагерь! — крикнул он слуге.
Командующий направился к вершине последнего холма. Пока он взбирался, совсем прояснилось, и бюргеры узнавали его по горящему маяку бороды.
— Иди сюда, Умник Поль. Ох уж зададим мы этим ублюдкам! — кричали бюргеры.
Двое побежали вниз, чтобы встретить его.
— Умник Поль, мы только что с холма Алоэ. Там нет англичан.
— Вы уверены? — Это было огромным подарком судьбы.
— Так точно. Они все с другой стороны горы. Мы слышали, как они
