— Нет, ничего, сейчас меня беспокоят не столько деньги, сколько шансы остаться в живых. Мой папа говаривал: если не удалось уладить вопрос с золотом, следующим этапом буде свинец. Я почему-то стал для них угрозой. Возможно, они наконец-то осуществили обоснованную оценку того, сколько я на самом деле знаю. Возможно, что-то произошло в Штатах, нам повезло хлопнуть одного из них, или они поймали одного из нас..., — он резко схватился за голову. — Слишком многое мне неизвестно. Но им явно больше не нужно казаться хорошими. И меня вычеркнули. Отправили в изгнание.
— Я могу оказаться в той же неприятной ситуации, и очень скоро. С очевидными изменениями знака, конечно. Никто ничего не говорит прямо. Эта чертова английская манера говорить с помощью кода, так что всё нужно расшифровывать. Догадываюсь, что после революции в России положение моего отца стало ненадежным. И, волей-неволей, мое тоже. А еще есть Англо-Русская Антанта и дело четвертого измерения, объект повального увлечения парапсихологов. Выбирай, что тебе больше по душе.
Было еще что-то - она боялась. Даже Кит, по натуре не очень-то чувствительный, это видел, но она была верна своему собственному плану решения проблем.
Ее глаза снова были широко открыты, задумчивы, она пару раз медленно вдохнула воздух.
— Ну, теперь ты свободен.
— Я что?
— Мне казалось, американцы знают это слово.
— Думаю, слово, которое ты ищешь — «бедный».
— Твои договоренности с людьми Вайба аннулированы?
— Не имеют юридической силы.
— И ты ничего им не должен.
— Ну, они могут с этим не согласиться.
— Но если поступит другое предложение...
— В смысле, от твоих из И. П. Н. Т?
Она изящно пожала плечами, тряхнув локонами.
— Я могла бы спросить.
— Верю.
— Значит, спросить?
— Полагаю, это будет зависеть от оплаты.
Она рассмеялась, и он вспомнил ту беззаботную девочку, так давно скользившую в дыме пивной, Bierstube.
— О, ты увидишь, сколько они платят!
Кит отвернулся, потом снова посмотрел. Если бы не отсутствие усов, здесь, прямо в сердце Геттингена, он увидел точную копию Фоли Уокера. Шляпа и всё остальное. Кит почувствовал себя так, словно в него только что выстрелили. Похоже, жизнь в Геттингене избрала путь сверкающего лезвия бритвы — мотолюбители на байках новейшей модели врезались друг в друга или носились, сломя голову, заставляя разбегаться в разные стороны пешеходов, любители пива ссорились и выписывали кренделя, поглощенные мыслями Дзета-маньяки были вечно на грани последнего шага с края Променада, их спасали коллеги, город, который он никогда не любил, вдруг превратился в место, которое он, кажется, теперь обязан был покинуть, детали обыденности засияли с почти мучительной ясностью, место, которое нужно изгнать из памяти и никогда сюда не возвращаться, и вот, чтобы придать этому решению официальный статус, явился ангел, если не ангел смерти, то, как минимум, полной задницы, и никто больше, кажется, не заметил, несмотря на кричаще-яркую фатальность Фоули, проявлявшуюся здесь в наряде, описание безвкусицы которого не поместилось бы на этой странице... На самом деле это был костюм-тройка спортивного стиля, популярный несколько лет назад, ткань переливалась разными цветами в зависимости от угла, под которым на нее смотрели, неполный перечень цветов включал буровато-розовый, насыщенный виноградный и несколько некротический желтый.
Когда Кит посмотрел снова, конечно, никакого Фоули там уже не было, если это не видение вовсе. Четвертое измерение, не иначе. Хотя Яшмин любезно привела цитату из акусматона Пифагора, в которой говорилось: «Вдали от дома никогда не оглядывайся, потому что тебя преследуют Фурии» (Ямвлих Халкидский, 14), Кит вскоре поймал себя на том, что с особым вниманием следит за улицей и за тем, что на ней происходит, не говоря уже о проверке и перепроверке дверей и окон перед попыткой погрузиться на несколько часов в сон, что становилось задачей проблематичной. Он спрашивал себя, почему Фоули не может выйти и поздороваться? Неужели он решил, что Кит его не заметил?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но Фоули, словно владевший универсальным ключом Hausknochen ко всему Геттингену, наносил визиты ночью, складывалось впечатление, что он и вовсе не перемещался, боль в ступнях и ладонях, глухие удары пульса, Кит не спал, сидел и смотрел во тьму на этого фантома, безвкусно разодетого наперекор целому ряду правил общественной благопристойности, приходившего увещевать и дышать рядом, нарушая бессонницу Кита.
— Позвольте рассказать вам о пуле Минье в моей голове, — начал Фоули, — и о том, как за много неуютных лет она изменилась, думаю, алхимик назвал бы это трансмутацией: превратилась не в золото — это было бы слишком, а в один из тех редких металлов, которые, как говорят, чувствительны к различным видам электромагнитных волн. Цирконий, серебросодержащий галенит, один из них. «Вайб Корп» добывает их из жил по всему миру, включая ваш родной Колорадо. Так это происходит: я слышу все эти голоса благодаря аккуратно смятому маленькому металлическому шарику, потому что все они были там, но вряд ли кто-нибудь из нас когда-нибудь их слышал — эти волны издалека, путешествующие бесконечно, летящие сквозь холодный и темный Эфир. Без правильной концентрации полезных ископаемых в вашему мозгу вы можете прожить жизнь и никогда их не услышать...
— Не хотелось вас перебивать, но как вы сюда попадаете?
— Вы не слушаете, Кит, пожалуйста, сейчас это для вашего же блага.
— Как отнятие моих денег.
— «Ваших» денег? С каких это пор они ваши?
— Мы заключили сделку. Ваши люди не соблюдают договоренности?
— Ничего не знаю о соблюдении договоренностей, избавлю вас от нотаций, но могу вам рассказать, что значит быть купленным и проданным, и о связанных с этим обязательствах.
— Вам следовало бы знать.
— Понимаете, мы думали, что вы это знаете. Считали вас умным парнем. Слишком многого ожидали.
— Раз Вайб отказался от своего слова, значит, что-то изменилось. Что изменилось, Фоули?
— Вы были нечестны. Кое-что знали, но не сказали нам.
— Я был нечестен? — это была прогулка по лезвию бритвы, и Кит чувствовал, что не очень твердо стоит на ногах. Он взял сигарету и закурил. — Что вы хотите знать? Спрашивайте о чем угодно.
— Слишком поздно. Позвольте попросить одну?
Кит протянул ему пачку.
— Вы преодолели столь большое расстояние только для того, чтобы угрожать мне, Фоули?
— Мистер Вайб сейчас находится в турне по Европе и велел мне к вам заглянуть.
— Зачем? Он выбросил меня из своей жизни, это ограничивает неформальное общение.
— Это научный интерес шефа, понимаете: как человек отреагирует на филантропию наоборот, когда благодеяние отнимают, вместо того, чтобы вручить? Он разозлится? Расстроится? Впадет в отчаяние? Предастся мыслям о самоубийстве?
— Скажите ему, что я счастливее, чем муха в туалете.
— Не уверен, что ему захочется это слышать.
— Значит, придумайте что-нибудь. Что-то еще?
— Да. Как мужчине развлечься в этом городе?
Убедившись, что Фоули ушел, Кит нашел бутылку пива, открыл ее и поднес к своему мрачному лицу, отражавшемуся в оконном стекле.
— Вдали от Геттингена жизни не существует, — процитировал он девиз со стены Пивного погребка, а спустя несколько минут — девиз своей семьи: «Помни, что можно напиться в хлам и водой».
Было не похоже, что начался выходной, вообще было не похоже, что еще в силе какой-нибудь календарь. Тем не менее, когда город поглотили сумерки, Кит быстро вышел на улицу, где его поймала небольшая группа однокурсников.
— Zum Mickifest! Komm, komm! На Микифест, идем, идем!
Излюбленным препаратом здешних студентов-математиков был хлоралгидрат. Рано или поздно, над какой бы задачей они ни бились, по ночам их начинала мучить бессонница, они начинали принимать седативные таблетки, чтобы уснуть — сам тайный советник Клейн был большим сторонником этого снадобья — и вдруг неожиданно наступал эффект привыкания, они узнавали друг друга по побочным эффектам: заметному высыпанию красных угрей, известному как «дуэльные шрамы хлораломании». Субботними ночами в Геттингене всегда проходила как минимум одна хлоралгидратная вечеринка, или Микифест.
