— Гарри! — чуть не подпрыгнула Джинни, налетев на меня из-за поворота в “Норе”, но быстро опомнилась и пошла в наступление: — Ты где пропадаешь? Ты же должен у нас жить! Что скажет Дамблдор, когда узнает, что в три часа ночи тебя не было в своей постели?!
— Тише! — шикнул я.
Меня больше всего пугало, что на шум может прибежать Молли, и тогда удушения мне точно не избежать. А Джинни… Конечно, её слова о том, что в три часа ночи она рассчитывала застать меня врасплох в постели, изрядно озадачили! От осознания того, как именно она она, скорее всего, намеревалась провести время, меня вогнало в краску. Не книжки же она читать собиралась! Словно услышав мои мысли, она мотнула головой, откидывая волосы с плеч, чтобы не мешали любоваться… тем, что выпятилось после того, как она расстегнула две верхние пуговки блузки… подумала и расстегнула ещё одну. Глаза мне удалось отвести почти сразу. Однако, лето пошло ей на пользу! Лето и мамина стряпня! К счастью, такое безобразие, похоже, совсем не в моём вкусе!
— Джинни, я хотел тебе кое-что сказать… — пробормотал я.
— Признаться? — с надеждой подалась она вперёд, намереваясь меня притиснуть…
Мерлин, да уже совсем скоро она сможет выучить излюбленный удушающий приём своей мамочки!
— Почти, — кивнул я, ускользнув в сторону. — Но ты мне должна дать Обет, что не проговоришься!
— Фу, как скучно! — надулась она, как только поняла, что поделиться с Молли новой сплетней не удастся.
— Иначе не признаюсь, — развёл я руками.
— Хорошо! — согласилась она, проиграв внутреннюю борьбу с самой собою. — Что я должна пообещать?
— Что никому не расскажешь, — выпалил я, пока требования не вывалились из моей головы. — Что ни с кем, в том числе и со мной, не будешь это обсуждать. И что ни в коем случае не применишь это знание.
— И что останется? — с сомнением спросила она.
— Останется твоё знание, — пояснил я. — И моё признание, конечно.
— Слишком мало, — заявила она.
— Я твой друг, Джинни, — поспешил добавить я.
— Друг… — захлопала она глазами. — А кто примет Обет?
— Где найти Гермиону? — спросил я.
Гермиона, услышав об условиях Непреложного Обета, тоже захотела стать обладательницей свежей информации, ради чего, не раздумывая, согласилась со всеми условиями. После того, как они по очереди произнесли клятву, уселись передо мной и приготовились внимать.
— Хм, — прочистил я горло, и они выпрямились, проникнувшись важностью грядущего откровения. — Во-первых, у меня есть девушка. Во-вторых, мы помолвлены.
— У тебя есть девушка, и ты с ней помолвлен? — воскликнула Гермиона. — Ах, как это романтично!
Я же только что это ей и сказал, нет? Тем временем, до неё наконец дошло, она вытаращила глаза и закрыла рот руками, переваривая новость.
— Мы её знаем? — поинтересовалась Джинни.
— Нет, — твёрдо ответил я.
Враньё, конечно, но даже нейтральный ответ они бы восприняли положительно и начали рыть землю… Так есть хотя бы небольшая надежда, что они не будут пытаться выяснить… Если только Гермиона не вспомнит мою шутку с Дафной прошлой осенью…
— Я всё это рассказал в надежде, что вы обе сконцентрируете своё внимание и усилия на ком-нибудь ещё, — пояснил я.
— Слишком много о себе думаешь! — возмутилась Гермиона. — Будто мне делать нечего, как круглыми сутками тебя домогаться! Или кого-нибудь ещё!
— А кто позавчера ночью выходил из его комнаты без десяти три? — язвительно поинтересовалась Джинни.
Проклятье! Так она меня каждую ночь сторожит!
— Я искала, где спрятаться от твоего озабоченного братца, — рассерженно зашипела Гермиона. — Который думает, что когда я ему говорю “нет”, так это я с ним кокетничаю!
— Теперь, кстати, понятно, где ты пропадаешь! — усмехнулась Джинни, с намёком на меня поглядев. Вот с таким толстым намёком!!! Я понял, что краснею. — Ты что? — удивилась она. — У вас, что, ещё не было?..
— Чего не было? — закрутила головой Гермиона.
— Того, зачем ты к нему ночью приходила, — небрежно пояснила она, и в этот раз густой краской покрылась Гермиона. — И того, что от тебя пытается получить Ронни. Гарри, — зашептала Джинни. — Если хочешь, я могу поделиться советом…
Теперь уже моё лицо буквально пылало, и в ушах стучала кровь. Я хотел что-то ответить, но и язык занемел.
— Не стесняйся, — подмигнула Гермиона, не упустив случая отыграться. — Уж Джинни-то точно знает, что говорит!
— Ну не то, чтобы… — стеснительно потупилась она.
— У неё уже было с Корнером, — продолжала кидать дрова в костёр Гермиона. — И с Томасом… И с…
— Всё враньё! — вдруг всхлипнула Джинни. — Ничего такого у меня с ними не было! Ты больше Рона слушай!
— Мне, кстати, не очень-то интересно, — возмутился я, глядя на Гермиону. — Почему ты считаешь возможным обсуждать со мной чужие секреты? Мои косточки ты так же моешь с другими? — опомнившись, она замолкла и отвернулась. — Пойдём, Джинни!
Через камин мы попали в “Дырявый Котёл”. До площади с лужайкой было два шага, и я остановил её на тротуаре, заглядывая в хмурое лицо.
— Ни с кем ничего не было, — зачем-то сказала она. — До Дадли…
Ну, Дурсль! Вот пострел! На ходу подмётки рвёт!
— У вас это серьёзно? — спросил я, и она кивнула. — Так что ты страдаешь?
— Я совсем не хотела, чтобы ты узнал, — мрачно пояснила она.
— Да плюнь, — посоветовал я. — Когда-нибудь это обязательно случилось бы. Что же, теперь всю жизнь от природы бегать?
— Но ты же не… — возразила она.
— Ну и что? — пожал я плечами. — Я жутко старомоден. Ты же видела, что я даже краснею при упоминании этого дела. Но это же не твоя проблема?
— Теперь уже не моя, — согласилась она. — Раз ты так хочешь, то совсем не моя.
— Я твой друг, Джинни, — ещё раз повторил я.
Впрочем, последней фразы она уже не слышала — она увидела, зачем я её сюда привёл, и рванула туда прямо через дорогу, не обращая внимания на раздражённые гудки автомобилей и визг покрышек. Дадли её тоже разглядел, развернулся и радостно замахал своими ручищами. Я поощрительно погладил себя по груди — дилетанты! Хотели поймать Шерхана, а попался Хатхи! Глу-у-упый Хатхи! А Шерхан сейчас вернётся к своей Багире и её подружке… Тендуе? Точно, Тендуе! К слову, Астория же вовсе не кошка, а всего лишь человеческое дитя, и её я просто съем! Мном-ном-ном! Облизнувшись, я снова залез в камин.
Известие от Нарциссы меня совсем не обрадовало, но что поделаешь — я сам назвался Шерханом. То есть, груздем. В общем, есть вещи, которые я всё-таки должен сделать сам, как бы другие ни пытались меня убедить в том, что моя исключительность здесь не играет никакой роли. Вот неправы они, ох, как неправы! Всё дело в том, что после того, как мы передали Волдеморту “предсказания” и сообщили пророчество, — то самое, которое по Сценарию не досталось Пожирателям по результатам стычки в Отделе Тайн, — он и вправду посчитал меня “равным себе”, как, собственно, пророчество и обещало. Беллатрикс рассказывала, что он старается не упоминать меня лишний раз, а если уж заходит разговор, то он, как минимум, осторожен в формулировках и не выказывает пренебрежения. Мне думается, что все эти сбывшиеся предсказания всё-таки убедили его в том, что именно моя палочка упокоит его навечно, и с Рукой Судьбы в моём лице стоит ему обращаться более почтительно.
По крайней мере, на этот раз произнести вслух все гарантии неприкосновенности меня и моих спутников у него заняло от силы полминуты — дураком Волдеморт не был и понимал, что несмотря на всю свою избранность, я его вполне здраво опасаюсь и не стал бы без крайней нужды соваться к нему в логово. Впрочем, и логовом-то на этот раз место его обитания было трудно назвать — помещение было чистым и достаточно светлым.
— Алекс Паркинсон, — прошипел он вместо приветствия. — Беллатрикс и Нарцисса. Мистер Паркинсон, если не ошибаюсь?
— Он самый, Ваше Лордство, — склонил голову отец. — Как поживаете?
— Как поживаете, мистер Паркинсон, — к моей неожиданности, Волдеморт тоже склонил голову. — До этого я имел счастье лишь лицезреть плоды вашего воспитания, а теперь наконец я вижу наставника. Очень приятно, мистер Паркинсон.
— Я… — замялся отец, но быстро выкрутился. — Польщён нашим личным знакомством!
— Не стоило себя утруждать попыткой выразить удовольствие от общения со мной, — проскрежетал Волдеморт. — Все знают, что я сею ужас, а не радость!
— Некоторые способны испытывать радость от ужаса, который вы внушаете, милорд, — присела Беллатрикс.
— Моя любимица! — осклабился он, показывая ровные ряды треугольных акульих зубок. — Почему же ты стоишь подле молодого Паркинсона, а не мою одёсную.
— Всего лишь в знак того, что я согласна с тем, что он собирается вам сказать, — снова присела она.
— Ты меня раздражаешь! — взвизгнул он и поднял было скрюченную руку, но быстро успокоился, утихомиривая вихрь, закруживший вокруг нас в момент вспышки его бешенства. — Итак, Паркинсон, — поощрительно повёл он рукой.
