Кухня была закрыта, и Аарон поглядел на ступеньки крыльца: «Они там, наверное. Надо выйти».
Мальчик услышал какие-то голоса с кухни. Не обращая на них внимания, он пошел на улицу.
На кухне было тихо. Жюль, приняв от Франческо левой рукой чашку кофе, - правая его рука была
забинтована, испачканный гарью мундир порван, - хмуро сказал:
-Все, кто был в пристройке для сторожей, сгорели заживо, или от дыма задохнулись. Там дверь
железная, а ставни эти...- мужчина сдержался, чтобы не выругаться, - заколотили.
Он указал в сторону мануфактуры: «Больше двух десятков убитых, и раненых сотня. Кто не успел
убежать, тот в тюрьме. Ты езжай в Хэрроугейт спокойно, привози тетю Изабеллу и детей. В Лидсе
объявлено военное положение, у нас три полка, все будет в порядке».
Франческо сидел за деревянным столом, положив на него большие руки, в царапинах и пятнах
краски. Он поднял заплаканные глаза: «Никогда себе не прощу..., Я с ним хотел пойти, надо мне
было...»
Жюль погладил темноволосую голову: «Это звери, милый мой. Дикие звери, для которых один
путь сейчас - на виселицу. Если они священника не пожалели..., Ты подожди, пока твой отец
проснется, и езжай. Пока Рэйчел в себя придет...»
-Она теперь никогда в себя не придет, - Франческо смотрел в окно, за которым разгоралось
нежное сияние рассвета. «А папа..., Я ему дал настой, успокоительный, и Рэйчел тоже..., Сначала
Констанца, теперь Пьетро..., Ведь ему только тридцать три года было...- Франческо вытер глаза и
решительно сказал: «Ты иди. У тебя дела. И спасибо тебе. Ты их не забывай, пока я в Хэрроугейте».
-Нет, конечно, - Жюль обнял его. Они помолчали, слушая, как тикают часы на стене.
Аарон робко прошел через сад. Мамы и папы не было. Выглянув из калитки, мальчик увидел
открытую дверь церкви.
-Они там! - обрадовался мальчик. Аарон любил церковь - в ней было тепло, уютно, пахло чем-то
приятным. Он сидел на коленях у мамы, и, широко открыв глаза, смотрел вокруг - на простое,
темного дерева распятие, на отца, который непременно, даже стоя у алтаря, ловил его взгляд и
улыбался.
Аарон задержался на пороге - пахло знакомым, и еще чем-то - странным, неприятным. Он увидел
мать - она стояла на коленях посреди прохода, белокурая голова была накрыта темной шалью.
«Почему папа лежит? - подумал Аарон. «Здесь не спят, дома только спят».
Он неуверенно позвал: «Папа! Папа!». Аарон пошел к нему, твердо держась на ногах.
-Папа! - крикнул мальчик, оказавшись рядом. Рэйчел подняла сухие глаза. Взяв сына, прикрыв его
шалью, она шепнула: «Не надо, не надо, милый».
Мальчик плакал, - горестно, отчаянно, цепляясь за нее. Она, взяв окровавленную Библию, что
лежала на груди у мужа, открыла книгу. Страница была испачкана, но слова были видны.
-Господи, - Рэйчел шевелила губами, - Господи, за что? Господи, упокой его в садах райских, - она,
так и удерживая всхлипывающего ребенка, легла рядом с трупом.
-Ты это читал? - тихо спросила Рэйчел, устроив голову на его покрытой грязью, рваной сутане. «Это,
милый мой? Это видел там, в свой последний час?».
Строки из «Песни Песней» были залиты кровью.
-Очи твои, - тихо сказала Рэйчел, укачивая сына, прижавшись щекой к мертвому плечу мужа, - очи
голубиные.
В открытые окна церкви вливался солнечный свет. В летнем небе, порхали, перекликались птицы.
Лондон
На галерее Палаты Общин было тихо. Мужчины, - двое были в траурных, черных сюртуках, -
сидели отдельно от всех, смотря вниз.
Мартин покосился на седые виски отца, - лазоревые, холодные глаза Питера следили за спикером.
Юноша скрыл тяжелый вздох: «Хоть разрешил мне на север с ним поехать. Там работы до осени
хватит, и даже больше. Все восстанавливать надо». Он вспомнил обшитый дубовыми панелями
коридор их особняка на Ганновер-сквер. Из-за двери, ведущей в библиотеку, доносился жесткий
голос отца.
-Речь не об убытках, Джон, - Питер прошагал к ореховому столику у камина и разлил виски. «Речь
идет о человеческих жизнях. Ты передашь мое письмо принцу-регенту, и сделаешь так, что он его
прочтет».
Джон отпил виски. Растирая раненое в Тильзите колено, - шли затяжные дожди, здесь, в Лондоне,
погода испортилась, - герцог угрюмо ответил: «Их повесят, Питер, Восемь человек зачинщиков.
Процесс будет в Йорке. Жюль пишет, что все уже успокоилось. Остальных мы отправим на каторгу,
в Австралию». Он прикурил от свечи и посмотрел на деревья за окном, что раскачивались от ветра.
-Это за убийство, - упрямо сказал Питер. «А я хочу..., мы все, промышленники, хотим смертной
казни за индустриальный саботаж. В случае любой диверсии, любого покушения на технику...»
Джон поморщился: «Послушай, у нас только что убили премьер-министра. Кстати, - он поднял
светло-голубые глаза, - мне доложили, что вы собираете деньги для вдовы Беллингема? Для
вдовы человека, который застрелил лорда Персиваля? И после этого...- он повел рукой в сторону
письма, что Питер держал в руке.
-Беллингем был сумасшедший, - Питер пожал плечами и присел на край стола. «Если бы я не
попросил Теодора, Беллингем бы сгнил в той тюрьме, - Питер пощелкал пальцами, - в
Архангельске. Царь Александр его отпустил, но Беллингем вбил себе в голову, что это лорд
Персиваль виноват во всех его бедах, и не платит ему компенсацию. Вдове его и детям все равно
есть что-то надо. Как и вдовам тех, кто погиб на севере, - Питер вздернул гладко выбритый,
смуглый подбородок.
Джон вспомнил: «Я слышал, они в Лидсе решили выплачивать пенсии вдовам погибших во время
бунта - не разбирая, с какой они были стороны. Жюль стал полковником, молодец. Регент ценит
решительных людей. Так и до генерала доберется, а своей Франции и не увидит. Хотя, если
Наполеон обломает себе зубы о Россию..., - Джон выпустил дым: «Парламент на такое не пойдет,
это куски железа...»
Глаза Питера заблестели ледяным, смертельным огнем.
-Мой сын, - сказал он, сдерживаясь, - посчитал, недавно. Если все сложить, он под землей десять
лет провел». Питер указал на карту, висящую на стене: «Зачем все это, Джон? Зачем рыть шахты,
добывать уголь, делать ткани, прокладывать железные дороги и пускать суда на силе пара? Ради
развлечения? Нет, - он прошагал к стене и ударил по ней кулаком.
-Нет, - повторил Питер, - для того, чтобы наша страна была средоточием всего самого
просвещенного, что есть только в мире. Для того, чтобы Британия владела морями и колониями,
для того, чтобы сюда, - он махнул рукой в сторону окна, - стекались деньги, Сейчас новый век, и ты
сам это отлично знаешь. Правит тот, у кого есть знания, а не тот, у кого больше земель. Только
Наполеон это удачно совмещает, - Питер горько усмехнулся. «Передай, передай принцу-регенту -
нас искупали в крови. Хватит, закончилось время полумер».
Мартин услышал монотонный голос кого-то из депутатов: «Никогда в жизни не смог бы заседать.
Как они еще не задремали все?»
-Один, - раздался у него над ухом саркастический голос отца, - уже дремлет. Ты понял - отсюда
едешь в Оксфордшир, с тетей Мадлен и всеми остальными. Я тебя по дороге на север заберу .
-Ладно, - вздохнул Мартин, сбив пылинку с лацкана своего коричневого сюртука, поправив
кремовый, шелковый галстук, - там мальчишки, Юджиния. Надо Элизе и тете Мадлен помочь.
Юноша покосился на хмурое лицо Франческо ди Амальфи: «Не выбросит же он мою записку? Не
выбросит. Подумаешь, написал Сиди. Ничего подозрительного. Она в трауре, я выражаю свои
соболезнования».
Рэйчел с детьми привезли в Мейденхед сразу после бунта. Изабелла и Сидония все время
проводили там, ухаживая за малышами. Мартин вспомнил: «Они тоже на север потом едут.
Рэйчел наотрез отказалась Лидс покидать, там могила Пьетро, там приют..., Она хочет его
достроить, до осени, и жить при нем. Франческо говорил, он ей дом рядом возведет. И тетя
Изабелла там будет, и Сиди..., Целый год, - юноша закрыл глаза. Вдыхая запах пыли, Мартин
увидел ее темные локоны.
В гостиной горел камин, стояла наряженная елка. Сиди, в бархатном, серо-зеленом, под цвет глаз,
платье, устроившись на диване, строго велела: «Только не вертись».
-Я не мальчишки, - обиженно пробурчал Мартин. Из соседней комнаты доносился веселый голос
Бена: «Сейчас мы заведем локомотив, и он сам поедет по рельсам. Это мы с папой построили».
Сиди погрызла карандаш. Склонившись над альбомом, подперев щеку языком, девочка стала
сосредоточенно рисовать.
-До сих пор в записной книжке лежит, этот портрет, - невольно улыбнулся Мартин. Потрогав
Франческо за плечо, - мужчина сидел впереди него, - он шепнул: «Я записку для Сиди написал,
передашь?»
