растут. У Моше и Элишевы все в порядке. У них родилась дочка, назвали ее Ционой, хотя госпожа
Судакова-старшая и ворчала - нет такого имени. Ханеле живет в Польше, на старом месте, с ее
дочкой тоже все хорошо. Посылаю пожелания здоровья и благополучия твоему мужу и детям.
Рэйчел отложила письмо: «Замуж бы ей выйти, Малке. Двадцать семь, молодая женщина еще.
Хотя дети, конечно, у нее на руках. А Батшева не пишет, с той осени, что там с ее мужем? Она
говорила, что оправился Хаим от ранения, - Рэйчел незаметно перекрестилась и Джованни вдруг
спросил: «Эти, луддиты, не беспокоят вас?»
-В Миддлтоне, на шахтах, шумели пару недель назад, и все, - ответила невестка. «У нас в приходе
люди спокойные, разумные, дядя Джованни. Они понимают, что незачем к старым путям
возвращаться. Разве в прошлом веке ткач, что дома работал, получал столько денег, как сейчас?
Нет, - она поднялась и прислушалась: «Аарон, кажется, проснулся».
Джованни проследил за ее изящной, в простом, муслиновом платье, фигурой, и вздохнул: «Да и не
тронут они мануфактуры, там кирпич, камень. Все охраняется, их внутрь и не пустят. Машины
разбивают, - желчно заметил Джованни, - столько людей эти самые машины создавало и
строило…Можно подумать, машины в чем-то виноваты».
Он потянулся за «Таймс»: Статья, «Промышленность и социальные реформы». Черным по белому
написано, что у «Клюге и Кроу» такие условия труда, каких ни у кого на севере нет. Питер и пенсии
платит по утере кормильца, и детей младше двенадцати на работу не берет, врач у него на
фабрике постоянный, и даже няни для детей».
Дверь стукнула. Франческо весело сказал: «Завтра плиту опробуем, папа. Сейчас руки помою». Он
присел на ручку кресла отца и, оглянувшись на дверь, проговорил: «Папа…, На канале, что-то
народа много».
-Вечерняя смена закончилась, дорогой мой, - пожал плечами отец, - что удивительного?
Франческо вспомнил кучки рабочих, что стояли на берегу канала, медленно темнеющее, еще
ясное небо, и странную тишину, что наполняла предместье - будто оно чего-то ждало. Франческо
покурил со своими строителями, выйдя из пивной. Он уже четыре года нанимал одну и ту же
артель. Франческо всегда, по завершении рабочей недели, в субботу вечером, сидел с рабочими
за кружкой эля.
-Тихо что-то, - сказал он, оглядывая безлюдные улицы Армли. «И в пивной никого нет, как вымерло
все. Обычно в такое время, - Франческо посмотрел на свой простой, стальной хронометр, - здесь
все гуляют, прошлой неделей так было. Что они там, на канале, все делают?»
-Все эти бездельники, мистер ди Амальфи, - пробурчал кто-то из строителей, - те, что против
машин. Мутят народ, непонятно зачем. У них вроде сбора сегодня. Делать им нечего, вот что, -
мужчина сплюнул себе под ноги: «Завтра в церкви увидимся. Брат ваш отличный проповедник,
заслушаешься прямо»
Франческо попрощался с артелью и повернул к дому священника.
Он поднялся: «Должно быть, ты прав, папа. Что на ужин-то? - спросил мужчина.
-Пудинг и баранина жареная, - Джованни проводил сына глазами: «Двадцать семь лет уже. Внуков
бы нам с Изабеллой от него увидеть. Хотя, конечно, пока молодой, пусть ездит, строит,…Да и вроде
не было еще девушки, что ему по душе пришлась, - он улыбнулся и открыл тетрадь: «Письмо
Лапласу по поводу той главы из «Аналитической теории вероятностей», что он мне прислал.
Лаплас гений, конечно, не то, что я. Я просто способный математик, вот и все. Господи, когда уже
эта война закончится, если бы не его светлость - я бы и не смог ничего из Парижа получить. И
насчет метрической системы надо написать. Французы молодцы, что на нее переходят, хотя здесь
такого ожидать не приходится, - Джованни окунул перо в чернильницу, и погрузился в работу.
Когда Пьетро пришел домой, было уже темно, только сверху, из спальни жены, доносился
веселый смех. Он вымыл руки. При свете свечи, священник прочел записку на кухонном столе:
«Поешь, пожалуйста, ты же проголодался». Пьетро утащил имбирное печенье и поднялся к ним.
Рэйчел сидела на ковре, раскинув руки, и ворковала: «Давай, милый мой, не бойся».
-Мы еще гуляем, - она подняла на мужа голубые глаза. «Долго спали, а теперь гуляем, хотя уже и
полночь скоро». Белокурые волосы были заплетены в косы, и пахло от нее - свежим хлебом и чем-
то сладким, домашним.
Аарон, в холщовом платьице, стоял, держась за стену. Мальчик, засунув палец в рот, недоверчиво
мотал головой.
-Я знаю, - Пьетро расстегнул сутану, и опустился рядом с женой, - знаю, к папе он пойдет.
Пойдешь, мой хороший? - он посмотрел на неуверенную улыбку ребенка и протянул к нему руки.
-Папа! - радостно сказал Аарон, и они даже не поняли, как это случилось. Мальчик оторвался от
стены, и, пошатываясь, пробежал по ковру. Он оказался в объятьях отца. Выдохнув, положив ему
голову на плечо, Аарон повторил: «Папа!»
Пьетро подмигнул жене: «Я же говорил - не надо бояться. Он и не боится, наш сыночек».
-Крест! - Аарон положил ручку на простой, серебряный наперсный крест отца. «Крест хочу!»
-У тебя свой есть, - Рэйчел улыбнулась. Пьетро, обняв их обоих, прижимая к себе, серьезно
заметил: «Может быть, и у тебя, когда-нибудь, такой будет, сыночек».
Уже в постели, слушая мерное дыхание ребенка, гладя голову жены, что лежала у него на плече,
Пьетро поцеловал ее: «Помнишь, там, в Вифлееме, я тебе сказал: «Очи твои - очи голубиные»?
-Ты мне десять лет это говоришь, и даже больше, - неслышно ответила жена, - каждую ночь,
любимый мой.
-И буду говорить, - он коснулся губами ее длинных, темных ресниц, - пока мы живы, Рэйчел.
Они заснули, держа друг друга за руки. Мальчик, лежа в своей колыбельке, уткнувшись щечкой в
подушку, счастливо вздохнул: «Папа меня поймал. Я знал, что поймает. Больше не буду бояться».
Пьетро открыл глаза и приподнялся: «Стучат. Ты спи, милая. Это, должно быть, сын миссис Брэдли.
Я ее вчера навещал, она уже и не узнавала никого».
Рэйчел прижалась щекой к его руке и вздохнула: «Так ты и не отдохнул».
-Я спал, - отозвался Пьетро, быстро одеваясь, - два часа спал.
Он поцеловал жену в лоб. Осторожно взяв сына, - мальчик даже не пошевелился, - Пьетро устроил
его в большой постели. «Это ведь до утра, - Пьетро накрыл их одеялом, - так что спите, мои
любимые». Он взял Библию. Перекрестив жену и ребенка, священник спустился вниз.
Отец и Франческо, оба в халатах, стояли в передней. Дверь была полуоткрыта. Пьетро услышал,
как трещит фитиль свечи в руке у отца: «Что случилось?»
-Ваше преподобие, - раздался голос из темноты, - они у мануфактур. Их как бы ни пять сотен
человек. Ваше преподобие, может, скажете им что-нибудь? Вы священник, они вас послушают…
Пьетро вышел на крыльцо и сказал людям, что сгрудились на дорожке: «Конечно. Подождите,
сейчас все вместе пойдем».
-Что это такое, - буркнули сзади, - не понимают они, что ли? Если мануфактуры закроются, мы все
работу потеряем, детей, чем кормить будем?
Летняя ночь была теплой, из сада веяло розами и жасмином. Пьетро, вернувшись в переднюю,
посмотрев в темные глаза отца, твердо велел: «Вы, пожалуйста, возвращайтесь в постель.
Совершенно не о чем волноваться. В Миддлтоне, на шахтах, мы с ними поговорили, они
пошумели и разошлись».
-Пьетро, - только и проговорил Джованни.
Франческо вздохнул: «Я тебя одного не отпущу, даже и не думай»
Пьетро потрепал его по плечу: «Я священник. Я здесь почти пятнадцать лет служу, милый мой. Я у
этих людей детей крестил, и родителей их отпевал. Все будет хорошо, - он закрыл за собой дверь.
Перекрестившись, Пьетро сказал рабочим: «Я готов».
Они пошли туда, где в черной воде канала уже виднелись отблески факелов, туда, где среди
кирпичных стен фабрик слышалось эхо: «Лудд! Лудд! Король Лудд! Долой машины!»
Пьетро посмотрел на толпу, что сгрудилась у закрытых ворот мануфактуры «Клюге и Кроу» и
оглянулся: «Вы идите к семьям, пожалуйста. Мне сторож заднюю дверь отопрет. Не бойтесь, -
священник взглянул на факелы, - они разойдутся, так уже было».
Пахло гарью, люди держали в руках колья и вилы. Пьетро вспомнил: «Ходили же слухи. Якобы они
по ночам, на пустошах, собираются, целые отряды у них. Ерунда, - он сжал пальцы на переплете
Библии, - понятно же - кто хочет работать, тот и работает. У дяди Питера все время людей
нанимают, и на других мануфактурах тоже».
-Ломайте ворота! - завыла толпа. Пьетро увидел, как кто-то, наклонившись, железным ломом
выворачивает булыжник из мостовой.
-Идите, - повторил он и проводил глазами рабочих: «Хорошо, что темно, меня и не увидят».
У задней двери, что выходила в переулок, было тихо. Пьетро пригляделся и заметил огонек свечи в
