— В царское время я вас обоих купил бы и продал, — входил в раж старый вор. — А сейчас знаю, не возьмете и третью часть, и половину с моего дела. Вам надо все. И не себе, а чтобы вернуть, как вы говорите, народу. — Никитский криво усмехнулся: — Глупцы, фантазеры.
Неожиданно он остыл, обмяк, махнул рукой и отвернулся.
В РАЗВЕДКУ
…Через два дня Фомин задолго до полуночи прогнал Сашу из управления:
— Иди домой да хорошенько отоспись перед дальней дорогой.
Дорохов вышел через двор, черным ходом, чтобы не попасться на глаза ребятам. На улице поднял воротник изрядно поношенного полушубка, надвинул на глаза потертую, видавшую виды шапку. Шел и насвистывал про веселый ветер. Мелодия рвалась из груди, хотелось петь в полный голос. Ему, Сашке, наконец поручили настоящее дело! Это вам не повесточку отнести или бумажки подшить…
Старый циник, выхоленный мерзавец, господин Международный будет разоблачен им, комсомольцем Дороховым.
«Не беспокойтесь, Михаил Николаевич, мы тоже кое-что умеем и сработаем в лучшем виде, — хвастливо думал о себе Саша. — Да, а выдержки дяде Мише не занимать. И как он только выносит все эти бредни старого болтуна? Да еще чайком поит и спичку зажженную к папиросе подносит. Тьфу!»
Пришел домой он рано, и мать еще не спала. Увидев сына, она только руками всплеснула:
— Опять вырядился? Прошлый раз пришел как нэпман, а сейчас босяком. Увидят соседи, со стыда умру. Иди-ка сюда, отец, посмотри на нашего сыночка. Ты эту рванину зачем нацепил? Хоть посмотрел ее как следует? Там, поди, вши кишат. Снимай все немедленно, узлом свяжи и у порога брось. — Мать не могла успокоиться. — Надо же, Пинкертон! В лохмотьях…
Дорохов-старший молча наблюдал, как сын снял старенький полушубок, неопределенного цвета свитер, а когда Саша, стягивая валенки, вытащил из-за голенища финку, прикрикнул на мать, чтобы та замолчала.
— В разведку, что ли?
— Вроде этого, батя!
— Наган не дали?
— Нет. Нельзя, говорят.
— Когда уйдешь?
— Завтра. Утром. В пять часов встану. — Саша улыбнулся матери: — А одежонка чистая, не волнуйся, у нас грязную не держат.
Утром Дорохов-старший разбудил сына:
— Вставай, уже пора. Иди, я там тебе яичницу с салом изжарил и чай вскипятил. В дорогу кусок сала и хлеб завернул. Заодно ножик твой по бруску потер и на ремне поправил. Сталь ничего. Можно бриться.
Саша был тронут отцовской заботой. Он хотел было рассказать отцу о своем задании, но раздумал. Конечно, тот никому не скажет, но зачем его зря волновать?
Провожая сына, Дорохов-старший спросил:
— Когда ждать-то?
— Не знаю. Если ничего не выйдет, вернусь скоро, если повезет, придется задержаться.
— Ну, как говорили в старину, путем тебе, дорогою.
— И тебе по той же, — откликнулся Саша, закрывая дверь.
На тракте он простоял недолго. Шофер новенького ЗИС-5 сам заметил Сашу и открыл дверцу, а когда узнал, что тот едет до самого прииска, даже обрадовался.
— Не люблю по дороге попутчиков менять. Если до конца — пожалуйста. Деньги за проезд не надо, но на месте поможешь разгрузиться. Идет?
Тронув машину, шофер сразу же запел песню про Чуйский тракт, про Марусю, которая ездила за рулем «форда», и про зеленый АМО, что прародитель ЗИСа.
— Понимаешь, привык в пути петь или разговаривать. Иначе заснешь. Дорога длинная, а я на ней почти все ухабы да колдобины знаю, вот и кидает в дремоту. Раньше на полуторке ездил. На той не вздремнешь: старая, того и гляди развалится, а сейчас не машина, а сказка. ЗИС-5 — король дорог. Представляешь, на базу прислали три штуки. Переполох поднялся. Кому давать? Собрание устроили. Одни говорят, нужно жребий тянуть, а потом решили передать ЗИСы ударникам.
Но на прииск приехали глухой ночью, по дороге встречались заносы, и Саша с шофером брались за лопаты. Они загнали машину на территорию продуктовых складов, под охрану сторожей, а сами пошли в дом приезжих немного вздремнуть. Утром закусили остатками домашних запасов и принялись за разгрузку. Перетаскали мешки с крупой, мукой и сахаром.
— Спасибо, что помог, — пожал Сашину руку шофер. — Если надумаешь возвращаться в Иркутск, ищи меня в приисковом управлении, я там буду груз получать. Может, обратно вместе и махнем.
— Не знаю, успею ли. Родню надо отыскать, пока то да се…
Прощаясь, Саша искренне пожалел, что не мог назвать свою настоящую фамилию и имя этому симпатичному шоферу.
У женщины, охранявшей склады, он расспросил, как отыскать чайную, и та, выйдя из сторожки, показала крышу длинного, похожего на барак дома, видневшегося в центре поселка.
— Ты, сынок, заходи с той, дальней стороны, — объясняла женщина, — где елка растет. С этой-то у них вход в кухню, а с той — в залу. Только зачем тебе чайная? Неужто водку с утра пьешь? Шел бы в приисковую столовую, там сытно кормят, да и подешевле. Правда, выпивохам она не по нутру, нет в столовке этой проклятущей водки.
— Спасибо, мамаша, а насчет водки, — замялся Саша, — не пью я. Совсем не пью.
Чайную он нашел на небольшом пригорке, под разлапистой огромной елью, в рубленом доме. На вывеске местный живописец изобразил огромный самовар, из трубы его, как из паровоза, поднимался толстый столб дыма. Рядом с самоваром — аляповатые чашки и огромный каравай. На пороге Саша задержался, словно собираясь с духом. В маленькой прихожей на стенке были прибиты вешалки. На двух деревянных колках уже висели полушубок и дошка из какого-то лохматого меха. Саша повесил полушубок, под медным рукомойником сполоснул руки, причесал свои вихры и направился к двери в зал, прикрытой портьерой. Откинув плотную ткань, почти столкнулся с огромным медведем, поднявшимся на дыбы. Саша понял, что это чучело, но все-таки от неожиданности отшатнулся. Медведь был как живой, одну лапу он протянул, словно для приветствия, а в другой держал фанерку с надписью:
«Добро пожаловать».
«С фантазией работники в этой чайной», — подумал Саша и осмотрелся.
На стенах висели чучела: на сосновом сучке расправил крылья глухарь, чуть дальше сидел ястреб-тетеревятник, а на другой стене на обрубке лиственницы разлеглась рысь. С потолка на металлических крючках спускались шесть больших керосиновых ламп. В зале было тепло, чисто. Десяток столиков, покрытых пестрой клеенкой, были свободными. Только в углу за столом расположились двое мужчин. Стойка, уставленная тарелками с закуской, тянулась в полстены. За ней в двух высоких резных буфетах красовалась целая выставка бутылок с разноцветными этикетками. В середине зала под чучелом рыси возвышалась крохотная эстрада. На ней едва ли могло разместиться больше двух человек. «На стенку бы плакат: «Не стреляйте в баяниста» — и получится совсем как у Джека Лондона в клондайкских салунах», — подумал Саша, располагаясь за столиком поближе к буфету. В меню, написанном карандашом, значилось много блюд, и почти все из местных продуктов: рагу из дикой козлятины, котлеты из медвежатины и еще что-то в этом роде. Видно, чайную обеспечивают охотники. Саша решил, что возьмет расколотку из ленка, соленые рыжики и котлеты. К нему чинно подошла степенная немолодая женщина в белых, расшитых красными узорами поярковых валенках и в платке, похожем на русский кокошник. Приняв заказ, она спросила, что будет молодой человек пить. Узнав, что требуется только чайник чая, усмехнулась:
