— Но пойми это. Митчем, такой милый парень, говорит мне, что я должен забраться туда и спустить аллигатора.
— Ни за что.
— Теперь вспомни, это мое первое задание, и если этот парень вернется в отделение и скажет, что я не справился с этим, меня могут навсегда отправить в архив. Так что у меня нет особого выбора. Тем не менее, я спрашиваю, разве мы не должны вместо этого вызвать контроль за животными? И он говорит мне, извини, малыш, ловцы собак работают только на земле.
— Вау. — Я, честно говоря, ошеломлена. Не то чтобы я не знала, что копы — сволочи, но это какое-то дерьмо. Поговорим об огне по своим.
— Что ты сделал?
— Короткая версия, — говорит он с взглядом затравленного человека, который многое повидал, — включает в себя лестницу, рибай, немного веревки и около четырех часов, чтобы спустить эту штуку.
— Черт возьми, Харрисон, ты мой герой. Выпьем за защиту и службу, — говорю я, чокаясь своим бокалом с его.
Мы доедаем половину первых блюд, прежде чем ему надоедает доминировать в разговоре, и он снова пытается перевести разговор на меня.
На этот раз тема — моя мать.
— Еще раз прошу прощения, — говорит он. — Должно быть, это все еще трудное время.
Его утешительный тон напоминает мне, что я все еще притворяюсь, играю роль, которую я написала, человека, которым я должна быть: скорбящей дочери, все еще оплакивающей свою дорогую маму.
Чего мне никогда не приходилось делать с Эваном.
Черт. Несмотря на все мои усилия, мысли о нем проникают через швы. Он единственный человек, который понимает мои самые мрачные мысли, который не судит и не пытается препарировать меня. Он понимает, что пустое место, где все остальные хранят своих матерей в своих сердцах, не делает меня плохим человеком. Несмотря на все наши недостатки, Эвану никогда не было нужно, чтобы я была кем-то, кроме самой себя.
— О, это выглядит хорошо.
Кстати, о чертовом дьяволе.
Совершенно ошеломив нас, Эван внезапно ставит стул за наш стол и садится между мной и Харрисоном.
Он хватает гребешок с моей тарелки и отправляет его в рот. Его дерзкий взгляд скользит по мне с самодовольной ухмылкой.
— Привет.
Невероятно.
Моя челюсть не знает, опускаться или сжиматься, поэтому она чередуется между двумя несопоставимыми движениями, я уверена, заставляя меня выглядеть расстроенной.
— Ты не в своем уме, — рычу я.
— Принес тебе кое-что. — Он кладет Blow Pop на стол, затем оценивает меня с почти непристойным интересом. — Ты хорошо выглядишь.
— Нет. Не делай этого. Иди домой, Эван.
— Что? — говорит он с притворной невинностью. Он слизывает лимонное масло из его пальцев. — Ты высказала свою точку зрения. Я пришел, чтобы вытащить тебя из этого заносчивого кошмара.
Он выделяется среди других посетителей, одетый в черную футболку и черные джинсы, волосы развеваются на ветру, и от него пахнет выхлопными газами мотоцикла.
— Давай. — Харрисон, к его чести, спокойно воспринимает это вмешательство. Немного смущенный, когда он вопрошает меня глазами, но сохраняя вежливую улыбку. — Мы хорошо проводим время. Позволь даме спокойно закончить свой ужин. Я уверен, что все, о чем вам двоим нужно поговорить, может подождать.
— О, черт. — Смеясь, Эван наклоняет голову в мою сторону. — Этот парень серьезно? Где ты его нашла? Я имею в виду, черт возьми, Жен, ты фактически встречаешься с нашим учителем естествознания в седьмом классе.
Это стирает дружелюбную улыбку с лица Харрисона.
— Эван, прекрати. — Я хватаю его за руку. — Это не смешно.
— Хорошо, я вежливо попросил тебя, — говорит Харрисон. Он встает и я вспоминаю все случаи, когда копы преследовали меня и Эвана на парковках круглосуточных магазинов и в заброшенных зданиях. — Теперь я говорю тебе. Уходи.
— Все в порядке, — предупреждаю я Харрисона.
— Я понял.
Все еще держа Эвана за руку, я сжимаю хватку. Я ни за что не позволю ему затеять драку посреди этого ресторана и отправить его задницу в тюрьму за то, что он сломал нос копу.
— Пожалуйста, Эван, — говорю я категорично. — Просто уйди.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он игнорирует просьбу.
— Помнишь, когда это место было магазином одежды? — Эван наклоняется ближе, проводя пальцами по моей руке, которую я отдергиваю от его прикосновения. — Ты рассказал ему о том, что мы делали это в раздевалке, пока церковные дамы были прямо за дверью, примеряя свои воскресные шляпки?
— Пошел ты. — Мой голос дрожит от гнева, холодный и ломкий, слова едва слетают с моих губ, когда мое горло сжимается. Я бы дала ему пощечину, если бы не была уверена, что это только подстегнет его саботаж.
Чем больше эмоций Эван сможет извлечь из меня, тем больше у него будет доказательств, чтобы продолжить свое преследование.
Отодвигаясь от стола, чтобы встать, я мельком замечаю сочувствующий взгляд Харрисона, прежде чем развернуться и уйти.
Я ударяюсь о перила, отделяющие дощатый настил от пляжа внизу, как машина, врезающаяся в набережную. Я могла бы продолжать идти в океан, ослепленная яростью, если бы это не остановило меня. Я хочу что-нибудь бросить. Запустить кирпич в витрину магазина, чтобы услышать, как она разбивается. Взять бейсбольную биту и разгромить посудную лавку. Что угодно, лишь бы избавиться от этих беспокойных помех в моих руках, от толстого, твердого, как камень, шара ярости, пульсирующего в моей груди.
Когда я слышу шаги позади себя, мой кулак сжимается. Чья-то рука касается моей руки, и я замахиваюсь на середине, когда поворачиваюсь и вижу Харрисона с поднятыми руками, готового к удару.
— О боже, мне так жаль. — Я опускаю руки. — Я думала, ты Эван.
Харрисон нервно смеется и с облегчением улыбается.
— Не волнуйся. Для этого и существуют все эти курсы по деэскалации в академии.
Это мило, его стремление отвлечь все шуткой и полной, сладкой ложкой оптимизма. Во мне этого нет.
— Хотя, на самом деле. Я прошу прощения за все, что там было. Это было так неловко. Я бы придумала ему какое-нибудь оправдание, но Эван и в лучшие свои дни вел себя как придурок. — Я перегибаюсь через перила, опираясь руками на расщепленное дерево. — И все, что ты сделал, это поздоровался в баре, чтобы быть милым. Спорим, ты не ожидал всей этой драмы, да? Получил больше, чем ты рассчитывал.
— Не, я знал, что есть шанс, что у меня будет взбешенный Хартли, если я пойду с тобой на свидание.
Я поднимаю бровь.
— О, неужели?
— Мы ходили в одну и ту же среднюю школу, — напоминает он мне, его голос ироничен, но нежный. — У всех были места в первом ряду на шоу Женевьевы и Эвана.
От смущения мои щеки запылали, и я отвожу глаза.
Так или иначе, знать, что Харрисон был свидетелем наших школьных выходок, еще более унизительно, чем то, что Эван пришел это свидание.
— Эй. Не отворачивайся вот так. У каждого есть свой багаж. — Он подходит и прислоняется к перилам рядом со мной. — У всех нас есть прошлое. Вещи, за которые мы бы предпочли, чтобы люди нас не осуждали. Как кто-то может расти, если мы позволяем ему быть тем, кем он был вчера, верно?
Я удивленно оглядываюсь.
— Это необычный взгляд на вещи для полицейского.
— Да, я часто это понимаю.
Мы стоим там некоторое время, просто слушая волны и наблюдая за тем, как огни набережной плывут по воде. Я собираюсь собраться, поднять свое достоинство с земли и отправиться домой, когда Харрисон делает еще одно предложение.
— Хочешь прогуляться? — Как будто все это время он набирался смелости, он протягивает руку. — Я не думаю, что я готов вернуться домой. Кроме того, мы не дождались десерта. Бьюсь об заклад, кафе-мороженое еще может быть открыто.
Мой первый инстинкт — сказать "нет". Просто идти домой и сдерживать мой гнев. Затем я вспоминаю, что сказала Алана. Если я собираюсь пойти другим путем, я должна начать делать другой выбор. И я полагаю, что это начинается с того, что я даю Харрисону шанс изменить мое мнение.
