– Что?
– Кого?
– Я спрашиваю земным, кажется, языком: кто взял поиграть мой именной Маузер.
– А мистер Хаузер схватил свой Маузер, и на пол грохнулся гигант француз, – запела Артистка.
– Я не француз! – рявкнул рассерженный комдив, и тут же пожалел об этом. А именно:
– Француз, Француз! – закричали они хором.
Поняв, что один он ничего не сможет сделать с этими дамами, парень упал на пол, чтобы принять, возможно, силу Земли, но они почти тут же набросились на него, как… не знаю, что даже придумать здесь, чтобы было похоже, пожалуй:
– Как английские танки на пехоту, никогда их не видевшую.
– Вы меня раздавите, – смог только мяукнуть он.
Очевидно, что этот Васька приходил только за тем, чтобы трахнуться, а потом опять уйти на пост.
Они уже готовились ехать брать Царицын, когда на следующий день сообщили, что:
– Соревнования между Ими и Инопланетянами будут продолжены. – И представляете:
– Один день Дзю До, а другой, как было написано в Пригласительном Билете:
– На Кольтах – для Белых, следовательно, инопланетян, или на Маузерах, естественно для Красных, тоже инопланетян, в общем-то, но прибывших на Землю гораздо, гораздо и даже намного:
– Раньше.
– Когда это было? – спросил Волхв у нового помощника Амер-Нази.
– А ты не знаешь? – сказал Нази – они заранее договорились быть просто на Ты – когда еще жили Драконы.
– Мы Драконы?
– А ты не знаешь?
– Я не знаю, кто такие Драконы, – сказал Волхв.
– Тоже самое, что Динозавры.
– Тоже, уверен?
– Да, а что, не получается превратиться?
– В Динозавра? Нет, как-то было один раз, но больше не выходит. Почему не знаешь? Знаешь, меня будешь заменять по понедельникам, пятницам, субботам, и может быть, даже воскресеньям. Я не люблю работать, больше развлекаться хочется, вспомнить юность, как мы…
– Вот, вот, давайте, не зацикливайтесь!
– Дальше?
– Глубже в прошлое, докатитесь хотя бы до обезьяны.
– Надеюсь, это не оскорбление? Нет?
– Да вы что?! Обезьяна была умнее человека, более того:
– Намного.
– Чем? Тем, что умела лазить и прыгать по деревьям?
– А вы думаете, это просто? Вот так взял и прыгнул?
– А что, думать надо?
– Обязательно! Перед прыжком у обезьян шарики начинают бегать за роликами наиболее интенсивно.
– Быстрее, чем при размышлении?
– Так это и требует наиболее повышенного уровня размышления.
– Так, так, так, так, как.
– Я понял, о чем вы думаете, хотите прыгнуть – прыгайте. Только человек прыгающий может…
– Превратиться в обезьяну?
– Зачем нам обезьяна, прыгайте сразу, как Тер-Ованесян сразу на 8—31 в длину и на 2—87 в высоту, как Брумель.
– Он столько взял?
– После работы, в пивной, в свободное от прыжков время.
И Волхв прыгнул, правда сначала только до люстры – но она была высоко, как пальма – потом до потолка, и пошел по нему, как динозавр:
– Вверх ногами.
Амер-Нази хотя и готов был к подобной эво… нет, нет, тут эво не обойдется, а именно настоящей, пролетарской:
– Революции, когда пусть не все, но некоторые обязательно могут превращаться в Драконов, или просто по-простому в:
– Дино-Завров.
– Уфф-ф! – Волхв вытер потный лоб, подошел к Амер-Нази и лизнул его в губы. – Да небось, небось, я просто хотел, точнее, хочу, сказать тебе спасибо, большой спасибо за совет.
– И?
– Что И? Ах. И! Будэшь заменять и по воскресениям. Работай, так сказать, на здоровье.
– А Вы?
– Никаких вы, тока так, точнее, не тока так, а тока ты. Я буду гулять по саду. Как Человек, а ты паши, как Трактор. Я буду звать тебя Трактор, Траки, ты не против?
– Возможно, это запомнится больше всего остального, зови.
– Ну, и договорились.
Далее, пока дерутся, как запланировано, Дзюдо, а второй раунд на пистолетах.
Васька тоже записался на дуэль. А когда его спросили:
– Зачем тебе это? – ответил:
– Я приехал сюда не для того, чтобы делать карьеру охранника, а…
– А?
– Дивизию хачу.
– Писарь, он же комиссар Нин, возразил:
– Здесь, что, медом намазано? Летят и летят, как мухи на мед. Смотри – прилипнешь.
Но записал. Василий же, видя такую разговорчивость писаря, понял:
– Нин. – Это Нин. Ходили слухи, что Нин часто приезжает сюда рейсом Москва-Питербурх – точнее наоборот – и бродит по залам Кремля, в разных мистификациях, на которые был большой мастер. Научился в тюрьмах и ссылках, а тем более по Заграницам, и как знаменитый Парижский сыщик Видок, шлялся где хотел, при этом будучи, абсолютно никем незамеченным. Не в том смысле, что бесплотным, а все однозначно думали:
– Это не он.
Но Василий догадался:
– Точно он, – и решил использовать по полному этот удачный моментум морэ. В том смысле, что этот замысел мог кончиться и самим моргом. А инопланетяне пока что никого не научили оживать после дуэли, как они:
– После парной в Сандунах.
– Я могу сделать на тебя ставку в предстоящих соревнованиях? – спросил писарь. И сразу продолжил: – Тогда я попытаюсь устроить тебе бой за Путевку в Жизнь. Хотя если честно, – продолжил он: – Чем тебе плохо здесь, в каракулевой шапке, командуешь входящими и отсюда выходящими, можешь иногда спать в Царь Пушке, играть, как кеглями ядрами ея. Если кто не даст, можно снять стресс, побившись лбом в Царь Колокол.
– Так-то так, – чуть не сказал: – друг Нин, – но успел спохватиться, – то бишь, как тебя звать-то-величать забыл или не помню?
– Вилли Фрай, – ответил писарь.
– Чё-то слышал, но не помню точно, что именно. Человек Свободный, кажется.
– Человек Свободный – это Дурак, – сказал писарь. – Кстати, ты играешь в карты?
– В Девятку?
– В Девятку пусть инопланетяне играют. В карты Тарот.
– Ну, давай.
И они сыграли десять партий. Но не как некоторые:
– В карты, домино и на бильярде, – а именно только в Таро.
И каждый раз Васька оставался с Дураком на руках. Его это опечалило, а писарь тоже, можно сказать тоже:
– Разозлился.
– Везет тебе, – сказал он, – Дурак опять у тебя.
– Что в этом хорошего? – спросил Василий.
– Дело в том, что Дурак – это Марди Грасс.
– В каком смысле?
– В том смысле, что может стать любой картой. Или, ты играешь в три листа? А не играешь, так все равно запомни:
– Идет ко всем мастям.
– Так, так, так.
– Вспомнил?
– Если и вспомнил, то только в исторической памяти, а так пока еще не пойму, какая в этом для меня выгода.
– В общем, так, ты запомнил мой, точнее моё имя?
– Вильям наш… дальше забыл.
– Хорошо, щас придумаем псевдоним, который тебе легко будет запомнить. Ты из рабочих или из крестьян?
– Я инопланетянин.
– Шутки пока не уместны, говори правду.
– Если бы я ее знал, сказал бы точно, тем более тебе, друг.
– Ты любишь шарикоподшипники?
– Не то, чтобы да, но больше…
– Хватит, хватит демагогий, скажи лучше просто:
– Кто тебе больше нравится в серпе и молоте вместе взятых, именно серп, или только молот?
– Молот.
– Чем?
– Он тяжелее.
– А чем это лучше?
– Тут опять компания начинается по сдаче металлолома, его сдам – сразу зачет, а так серпами таскай – не натаскаешься.
– Зачем ты эту хренопасию плетешь?
– Ладно, тогда: серп. Хотя нет, я больше не хочу на деревню к бабушке.
– Значит молот, да?
– Естественно.
– Вот. Если тебе это имя ближе, то и зови меня тогда: Шарико-Подшипник.
– Это слишком сложно, я не запомню. Может просто как-нибудь.
– Как?
– Ну, токарь, или слесарь.
– Пусть будет токарь.
– Пусть. И значится: Вилли Токарь.
– Не надо светиться, токарь-мокарь, могут подумать, что ты немец. Просто:
– Вилли Токарев.
– Хорошо, это я запомню. Как грится:
– Эх, хвост-чешуя! Не поймал я ничего.
– А при чем здесь это?
– Я имею в виду, если спросят, отвечу: я иво не знаю.
– Вот это правильно. Мистификация – главное оружие пролетариата.
И значит, повтори, как ты меня узнаешь?
– Эх, хвост-чешуя… щас-с. Токарев Вильям.
– Не надо никаких Вильямов, могут подумать – Шекспир, а их много – я:
– Один.
– Вот ты и прокололся, мил человек, – подумал Васька. – Значит это Нин.
Но когда он приготовился и пришел на бой, то нигде не увидел ни Нина, ни писаря.
– Одно слово – Фрай – Человек Невидимый, – подумал Василий, и как раз пригнулся, чтобы пролезть под канаты. Он даже не обратил на это внимания, мол: – По барабану, канаты – так канаты – то же татами только без мягкости.
И точно: обули в перчатки.
– Боишься? – спросил секундант. Васька хотел ответить:
– Сам ты боишься, – ну, как обычно, когда нет времени на долгие размышления. Тем более, он заподозрил, что секундант – это Нин, хотя и узнать было бы невозможно. Он и не стал пытаться.
