дать ему возможность разобраться, не разрываясь на части. Поэтому в понедельник пишу на работе заявление и со среды беру на две недели отпуск, после нападения маньяка, все понимают, что моя нервная система требует перезагрузки. Уезжаю домой к родителям. Уже сообщила, ждут.
Во вторник Саня отвозит меня на вокзал, мы до последнего не выходим из машины, не в силах оторваться друг от друга. Мой милый сосредоточен и тревожен, стараюсь его ободрить, но у самой нестерпимо саднит на душе. Я-то буду просто сидеть и ждать, а ему предстоит очень неприятное дело.
— Ксюнь, ты не думай! Завтра же всё решу, и сразу к тебе! Только, верь мне и жди…
— Куда ж я денусь, любимый, конечно, буду ждать. Верю.
Глядя, на моего провожающего в окно автобуса, не могу сдержать слёз, отрываюсь, будто с мясом, хотя, вроде обо всём договорились и расстаёмся ненадолго, но щемящее предчувствие выедает червём душу изнутри.
Вбираю глазами его ладную спортивную фигуру, ставшее так быстро родным, уже не важно, красивое или нет, для меня однозначно самое прекрасное лицо, и мокрые чёрные вишни, то ли от ветра, то ли от дождя, то ли от того, что ему так же плохо, как и мне.
Автобус увозит меня в наш маленький городок, который я безумно люблю, на нашу с Санькой малую родину, по которой мы оба, как урождённые провинциалы, хронически скучаем, какими бы благами цивилизации не манили нас большие города. Это уже в крови, это навсегда…
Глава 6
Александр
Ксюша моя уехала, на душе тоска и тревога. Не могу домой возвращаться, места не найду. В гости, что ли напроситься к кому? Можно бы к Серёге, другу закадычному, да на выезде, иначе сто раз бы уже навестил сам. Набираю Артурыча, быстро откликается, сразу спрашивает,
— Как дела, Сань?
— Не знаю, муторно…
— Давай, приезжай ко мне, поужинаем. Заодно раны твои боевые осмотрю.
Классный, всё-таки, мужик наш док, сразу всё понимает…
* * *
Дом у Артурыча особенный, бывал в нём несколько раз, вроде бы ничего такого: бревенчатый, без вычурной внутренней отделки, с настоящей русской печью, как полагается. Но, когда заходишь вовнутрь, охватывает чувство покоя и надёжности, после пребывания в нём заряжаешься новой энергией, и всё становится простым и понятным. Сам Артурыч называет его местом силы, так оно и есть. Хранительница очага под стать дому, Татьяна Николаевна, спокойная, основательная, приветливая. Повезло нашему доку с женой, все завидуют.
— Саня, ты как раз к ужину, мой руки, пошли, — зовёт хозяйка.
— Привет, болящим! — Артурыч уже за столом.
Пока ужинаем, док рассказывает рабочие новости, смеёмся. Я немного расслабляюсь и просто наслаждаюсь вечером в кругу хороших людей.
Закончив трапезу и неспешное чаепитие, благодарим хозяйку, и Артурыч увлекает меня в свой кабинет,
— Пойдём, осмотрю тебя.
Послушно иду за хозяином в святая святых. Наши мужики прозвали эту комнату исповедальней. Док проверяет, как заживает шов на бедре и рука, прослушивает,
— В, лёгких чисто. Шов тоже красивый. В общем, ты практически здоров. Молодец, быстро восстанавливаешься.
— Спасибо, Артурыч… — собираюсь уходить.
— Сань, — останавливает, — а болит-то, что?
— Не знаю, душа, наверное…
— Что, наступает сложное время? — будто видит насквозь.
— Да… завтра жена возвращается…
— Ну, наконец, нагостилась… Ты же, знал, что вернётся, когда-нибудь, — пожимает плечами.
— Знал, — соглашаюсь.
— Что, выбрать не можешь?
— Мне и выбирать не надо, Ксюха, без вариантов…
— Не иначе, совестью мучаешься? — как в воду глядит.
Киваю…
— Я тебе так скажу, сынок. Военно-полевая хирургия накладывает особый отпечаток на характер. Бывают такие ситуации, когда для спасения организма в целом, необходимо ампутировать его повреждённую часть. Порой решение даётся нелегко, одолевают сомнения, вдруг хватило бы частичных мер, не очень радикальных. Вот и взвешиваешь, советчиков толковых рядом нет, берёшь ответственность на себя, и режешь по живому. Непросто… Ты Саня, сейчас хирург и баб своих в советчики не бери, не сталкивай, и ответственность на них не возлагай, сам решай: резать или, так сойдёт…
— Резать надо…
— А, что тогда маешься?
— Легко тебе говорить, Артурыч, всё у тебя правильно сложилось, никого не задел, не обидел, жизнь никому не поломал…
— Парень! — смеётся, — уж я-то, наломал дров в своё время не на одну поленницу! Это теперь меня все святым считают, да правильным! Слава Богу, не дал ошибиться в главном. Счастливая старость не просто даётся, по большей части синяками да шишками зарабатывается…
— Ну, ты ещё не старик, — успокаиваю.
— Но иду к этому, и не боюсь. С такой женой, как моя Татьяна не страшно… — вдруг, уводит мысль в другом направлении, — слушай, ты же ещё ничего не сделал! Перед прыжком на трамплине. Ещё есть время, прыгнуть или отойти и не мешать тем, кто за тобой.
— Да прыгну я, завтра прыгну! Не в этом дело! Катька-то в чём виновата? Получается, что я подлец? Поманил девчонку, наобещал светлого будущего, а теперь выкидываю, как котёнка, с которым наигрался!
— Вот это и есть твоя хирургия! Либо ты сделаешь несчастной одного человека — Катюху, а может, она без тебя ещё счастливее станет, либо двоих: себя и Ксению… да, по идее, и Катьке тоже не фонтан будет, если ты с ней останешься, без любви-то. Ну, если тебе без разницы, с кем всю жизнь прожить, тогда ничего не меняй, конечно… — задумывается на минуту и выдаёт, — а ты представь себя лет через …цать так, да хотя бы через десять с одной и с другой. Только не абстрактно, а с деталями, подробностями. Когда резать будешь, поможет…
— Спасибо, Артурыч, мне и представлять не надо, всё уже представлено, — вроде камень с души сдвинулся немного, и дышать легче.
- Долечивайся, — говорит напоследок, — полторы недели ещё даю на восстановление… во всех смыслах…
Ксения
Как же хорошо возвращаться домой! Здесь даже дышится по-другому, воздух слаще.
