скоро буду…
Мне показалось или он напряжён? Ну, ещё бы не напряжён, уже темно, а ему ещё часа два, а то и три за баранкой сидеть.
— Всё, всё, до завтра! Больше не мешаю…
Александр
Ещё одна неделя счастья. Даже страшно, какую плату спросит судьба за такие подарки. Стараюсь верить, что мы уже рассчитались авансом, и всё теперь будет хорошо. Увожу Ксюшу в дом у озера. Есть у нас родовое гнездо, от деда осталось: большой дом, в нём ещё отец вырос, стоит пустым с тех пор, как его не стало, родители под дачу используют. Но он достаточно крепок и надёжен, хоть зимуй. Правда, тоскливое безлюдье, отсутствие нормальной дороги и связи не позволяет при нынешнем ритме, обосноваться в нём капитально. Но нам очень подходит, хотя бы на неделю. Запасаемся продуктами и всем необходимым, выпадаем из суеты и остаёмся вдвоём во Вселенной…
Столько всего хочется сделать для неё, горы свернуть, достать звезду с неба и сказать многое. А, что скажу? — Ты одна для меня единственная женщина на все времена. Мы будем вместе, чего бы мне ни стоило. Только ты и я, и не спрашивай ни о чём. Всё равно буду говорить, что всё нормально, остальное тебе знать не надо. Зачем тебе слушать о том, какую истерику мне закатила Катя? Ведь это я виноват, что ей плохо, а не ты. Конечно, первой её реакцией на предложение развестись, было гневное обвинение, что у меня, кто-то есть. Зрит в корень. Я ничего не отрицал и не подтверждал, и уж, тем более, не дал никакого повода подумать на тебя. Пусть говорит, что угодно, кричит, может колотить меня, как грушу своими кулачками, ей это необходимо. После первого порыва к ней приходят слёзы, для меня это испытание намного тяжелей, чем ярость и гнев. Женские слёзы вперемешку с мольбами и выпрашиванием прощения, не понятно за что, ведь, не она виновата, а я, выматывают мои нервы, как мочалку. В конце концов, водопад просыхает, и я слышу холодный и конкретный вопрос,
— Кто она? Я её знаю?
— Нет, Кать…
— У меня есть шанс, всё исправить?
— Ни одного…
Затихает, наверное, устала…
И я больше не могу, валюсь с ног. Забираю лишнее одеяло и подушку и устраиваюсь на полу. Помню, что у меня есть ключ от твоей квартиры, но повода зацепиться за тебя не дам. Один день отнял все силы, вырубаюсь мгновенно…
Просыпаюсь в темноте от того, что чувствую поцелуи на своей груди, шее, животе, цепкие Катюхины руки совершенно бесцеремонно пробираются к моим трусам. Молча перехватываю и крепко сжимаю запястье, не больно, но, чтобы поняла.
— Скотина! Отпусти! — шипит и извивается, как кошка, а потом ещё и обдирает меня когтями свободной руки от шеи до плеча. Когтями, я не ошибся, её тяга к агрессивно-острому маникюру меня настораживала всегда, теперь испытал на своей шкуре. Надеюсь, Ксюнь, тебя не сильно напугают четыре кровавые борозды на моём теле? По-моему, ерунда, до кучи ко всем уже имеющимся повреждениям… Ухожу спать в машину, холодно, конечно, но здесь в квартире всё равно, не смогу.
Утром предлагаю развестись мирно, по обоюдному согласию, без детей и обременений эту формальность реализовать не трудно. Конечно, получаю отказ. Готов к этому. Подаю заявление сам. Потом возвращаюсь домой и перехожу к практической части вопроса: подыскать жильё или вернуться к маме, куда она сматывалась при первой возможности, опять получаю отказ. Понимаю, что легко не будет, значит, съеду сам. Собираю вещи на неделю, получаю новую порцию истерики, обвинений и слёз, дослушиваю до конца, как сломал ей жизнь, ухожу, ловя в спину гневные проклятия и пожелания сдохнуть, как можно быстрее…
Я в пути, звоню тебе, любимая, знаю, ждёшь. Вот, как только высвободился из паутины, так сразу и набрал, прости, что заставил нервничать, но не могу смешивать тебя со всем этим дерьмом. Дорога успокаивает, натянутые струнами нервы начинают расслабляться, борюсь со сном, надо доехать…
Родная, ещё раз убеждаюсь, что ты мой Ангел-Хранитель, посланный свыше. Когда-нибудь расскажу о том, что если бы не твой звонок, скорее всего, больше бы не увиделись. Ты разбудила меня за миг до конца. Открыл глаза и увидел фуру, слепящую фарами, летел в лобовую по встречке, и не слышал её сигналов, чудом успел вырулить, ещё мгновение, и в лепёшку… А, может, и не расскажу, хватит тебе нервотрёпки и без этого…
Ксения
Саня увозит меня в дом за городом — дедово наследство. Приходится кое-что рассказать родителям, перед тем, как он заходит за мной. Набираю на неделю вещей. В комнату входит мама,
— Ксюш, а ведь, Петровский, по-моему, женат? — в маленьких городках секретов не бывает, тем более между людьми, живущими на одной улице.
— Он разводится, — отвечаю.
— Все они разводятся, — вздыхает, — а потом, почему-то, остаются в семьях. И это нормально, иначе бы вообще семей не было, наверное…
— Сашка уже подал на развод, — как себя помню, всё время спорю по любому поводу, доказывая своё. К сожалению, мама большей частью оказывается права, но сила противоречия снова и снова заставляет настаивать, что аксиомы не верны, хотя жизнь потом опровергает мои глупые доказательства… Но только не в этот раз, — через месяц будет свободен!
— Если бы был разведён, и вы встретились, то нормально. А, так, боюсь, боком выйдет. Не возжелай, как говориться…
— Мамуль, не надо… Всё будет хорошо!
— Дай Бог!..
Как только за нами закрывается дверь, кидаюсь в объятия не в силах потерпеть ни одной лишней секунды. Сашка выпускает ручки моего дорожного баула из рук, он глухо шлёпается на площадку, а я уже зависаю в его объятиях,
— Моя, моя, моя… — горячо шепчет в ухо, целует в шею, мне щекотно и приятно одновременно, я смеюсь ему в плечо, как девчонка. В это время в квартире напротив щёлкает замок, и мы, как нашкодившие подростки, прихватив сумку, мчимся громким галопом по лестнице и хохочем, словно сумасшедшие.
Внизу нас поджидает крепкий внедорожник Сашкиного отца, на который он пересел, чтобы мы нигде не застряли, оставив
