6 февраля
III
Среди шеломов пиний – КолизеяРумян тысячеарочный овал,В воронке адской, с зевотой глазея,Стотысячный палач добушевал.
Всё надоело. Схватки гладиаторовИ абордаж аренных навмахий,Кормление рабами аллигаторовИ коней аравийских бег лихий.
«Зверей! Зверей! Зажечь живые факелы!Еретиков! Поганых христиан!Давно уж варвары в кругу не плакали,Давно не видели мы рваных ран!»
И бледные, перебирая четки,Глядя в лазурь, они вошли в арену.И львиные уже из-за решеткиГорят глаза, и рты роняют пену.
Вот подняли решетку бестиарии,Вот хлест бичей – и вырвалась гроза,Но ей влюбленного навстречу кариеГлядят архиепископа глаза.
Умолкшая к стене прижалась братья,А он, седой, высокий, словно кедр,Из глаз сияющий до самых недр,Раскрыл широко так свои объятья,
Из-под цепей роняя аметисты,И зашагал на разъяренный рык:«Я каюсь зрелый, вы – мой жернов чистый», –Как колокол, звонил его язык.
И молнии рыкающим зигзагомК нему со всех примчались сторонПод вой разбуженных исподним магомЛюдских гиен и волков и ворон.
И первую в свои объятья львицуОн принял, как влюбленный мотылек,И в желтую смешались небылицуТела кошачьи и крови клубок…
_________________
А в полночь у кустодов КолизеяЗа горсть монет антиохийский гостьКупил для братии, благоговея,Несъеденную Теофора кость.
8 февраля
VIALE AMEDEO
Поскрипывают голые платаны,Как такелаж разбитых кораблей,Плюют жемчуг студеные фонтаны.Пустынна площадь, словно мавзолей.
Продребезжал с холодными Сант-ЭльмаОгнями желтополосный транвай,И электрические ярко бельмаМеж судорожных потонули вай.
На Пьяцца Донателло кипарисы,Нахмурившись, в кладбищенском овалеДрожат, – и с монологом за кулисыСпешит уставший в плотском карнавале,
Но не уйти, не обновиться в кельеОт пустоты мятущейся душе!Томит ее идейное бесцелье,Гнетет ее земное экорше.
Многострадальной родины повсюдуМерещится могильное чело,И меж ветвей повешенного ИудуДействительности вижу я назло.
И страшно мне от мыслей изъязвленных,От гениальной нашей нищеты,От вечных тайн, душой не преломленных,И от земных пророчеств пустоты.
Полынь во рту и желчь в разбитом сердце,Душа исполнена любви и злобы.В лавровых листьях и в каиенском перцеМои мечты покоятся в утробе
Далекого российского Бедлама,И не воскреснуть им уже вовек:Довольно уравнительного хламаПерестрадал Мессия-Человек!
Трудолюбивые собрали пчелкиНе утоляющий крылящих мед,Разбитой головой, как перепелки,Устали мы стучать о небосвод.
Вот почему я убежал в кулисыИ голову тебе склонил на грудь:Будь верным стражем мне, как кипарисы,Что в голубую вознеслися жуть!
12 февраля
ВЕЛИКОМУЧЕНИКИ Апокалиптическое видение
Ahi gente che dovresti esser devota,
e lasciar seder Cesare in la sella,
se bene intendi ciò che Dio ti nota,
guarda come esta fiera è fatta fella
per non esser corretta da li sproni,
poi che ponesti mano a la predella.
Dante. Purg. VI, 91–96[1]
I
Пришла весна необычайно ранняя,С загадочной улыбкою, как сон,И от ее влюбленного дыханияПорвался всюду снеговой виссон.
И я, как зверь, покинувший берлогу,Вздохнул с красавицею в унисонИ псалмопевно обратился к Богу,Видением полнощным потрясен
Антихристовых легионов в ражеНад трупом нищей матери моей;Вакхическою ножкою весна жеПлясала меж очнувшихся полей,
Роняя из душистого подолаНа черную канву свой маргерит,И журавлей угрюмая гондолаНад ней в лазури призрачной парит.
Но сердце кто-то исполинским квачемС звериным хохотом мое смолит,И я с беспомощным склоняюсь плачемМеж погребенных идеала плит.
Да вечная меня отроковицаПодснежников букетом приманила,Иероглиф стрельчатая мне птицаПрочла в душе, примчавшаяся с Нила.
И за кудесницею босоногойКак марафонский я бежал гонецПо трупу родины моей убогой, –Пока меж пней свалился наконец.
Лежал, лежал я, кажется, там долгоВ глубоком сне, как будто наяву,И слышалось мне, как плевала ВолгаТела усопших в мертвую траву.
И много, много наслоилось труповМеж камышей по шепотливой плавне,Но скрежета не слышал я заступов,И небеса не раскрывали ставни.
Но вдруг откуда-то поднялись крики,Бессчетные затеплились огни.Торжественной, молитвенной музыкиРаздался лад: Боже, Царя Храни!
23 февраля
II
И поднял я, как отходящий инокПодъемлет голову к Святым Дарам,Чело измученное из былинок –И замер, Божий озирая храм.
Божественный свершила вдруг природаПо вешней воле в мире ренессанс,И живопись земли и небосводаИ Санцио не устрашится станц.
Сережками покрылись золотымиБерез атласных трепетные ветки,Подснежники невинные под нимиБлагоухают, нежные как детки.
Кораллом бледно-розовым и белымПокрылись яблони вокруг и вишни,Пичужек хорам радостным и смелымВ них поселиться повелел Всевышний.
А меж благоухающих, воскресших,Монистами украшенных ветвейПожаром солнечным горят чудеснымБлаговествующие маковки церквей.
И всюду вдруг в покрове изумрудномЗашевелилась теплая земля,И поднялись с единодушьем чудным,Устами тихо божество моля,
Из-под муравы рыцарей сраженныхИзрешетенные свинцом тела,Вокруг Корнилова в кольцо сплоченныхПод знаменем Двуглавого Орла.
Деникина и Колчака и ВрангеляУмученные встали офицеры,Все те, что верили в России АнгелаИ ради чистой поплатились веры,
Все те, что были распяты в Бедламе,Растерзаны когтями адских силИз-за любви к Непостижимой Даме,И Танатос их нехотя скосил.
И выстроились вдоль они дороги,Как в Царские выстраивались дни,И в хор слились молитвенный и строгий,Забытый хор: Боже, Царя Храни!
27 февраля
III
И тихо по коралловой аллееМеж иноков умученных, как встарь,С крестом сверкающим на голой шееШагал неслышно убиенный Царь.
В пробитой пулями Он гимнастеркеИ в продранных на пальцах сапогах,Худой как смерть, измученный и горький,Но позабывший о своих врагах.
И горностаем мученика раныПокрыл святые любящий Христос,И на руках рубинами убранныйЦаревича Он трупик бедный нес,
Прекрасного, как полумесяц чистый,Как ранневешний бледный гиацинт,Поднявшийся на миг в теплице мглистойИ оброненный в злобы лабиринт.
И грустно, головой поникнув доброй,Глядит Отец на ангельского Сына,Подрезанного социальной коброй,Как стебель нераскрывшегося крина.
И поседевшая от мук царицаМеж дочерей, растерзанных толпой,Шла, как с Голгофы Мать-Отроковица,Усыпанной цветочками тропой.
Они в лохмотьях, и следы насильяВидны у Матери и Дочерей,Но меж отрепьями трепещут крылья,В очах, проливших море, – Эмпирей.
Из страшных ран Спасителя стигматыЛучистые у мучениц видны, –И с ореолом в Божие палатыОни идут из Царства Сатаны.
И тихо между рыцарей терновыхС улыбкой грустной шествуют они.Молитвенно несется из суровыхГероев уст: Боже, Царя Храни!
1 марта
