– И правда!.. Товарищ лейтенант!..
Донат Негашев, который несёт в этот момент вахту на мостике, объясняет:
– Что-то у наших американских друзей неладно. С корвета передали: «У меня неисправность. Вынужден вернуться на базу». Приходиться и нам.
– Плохая примета, – замечает Богачёв.
– И давно ты в бабкины приметы веришь? – интересуется Чаговец.
– Смейся не смейся, а время теряем!
– То правда…
Через два часа в сопровождении другого американского корабля подлодка снова выходит в океан. Погода заметно изменилась: выше волны, сильнее ветер.
– Как уверяет мой друг Лев Михайлович Сушкин: тучи в клочья – ночью шторм, – ёжась на мостике, говорит Братишко штурману Константину Тихонову. – А нам ещё своих догонять. Скорость нужна по максимуму – до 19 узлов. Передаю вам вахту, но чуть что – будите меня.
– Не беспокойтесь, командир, всё будет как надо, – обещает тот.
С-54 довольно крепко треплет волна, но лодка уверенно идёт вперёд. Чуть впереди, тоже кренясь и ныряя, движется американский корвет. И вскоре перед ними вырастает знакомый силуэт – это подлодка С-51 капитан-лейтенанта Сушкина. Там тоже заметили возвращение отставших было кораблей.
– Сигнальщик! – окликает Тихонов вахтенного Василия Глушенко. – Передайте на С-51: «Всё в порядке. Следую за вами».
Тот сигналами выполняет команду, но в ответ, кроме приветствия, принимает сообщение.
– Товарищ лейтенант! От Сушкина передают: «Стопорю ход. Жду шлюпку с корвета – передаю американского офицера связи».
– Передайте: «Вас понял».
Но сигнальщик в ответ докладывает совершенно непредвиденное:
– Слева девяносто, прямо на нас – торпеда!
Тихонов бросает взгляд в указанном направлении и мгновенно принимает решение:
– Лево на борт! Оба дизеля – самый полный вперёд!
Корабль, накренившись, рванулся в сторону. Братишко, мигом оказавшись на мостике, вместе с Тихоновым замерли, наблюдая, как в бирюзовых волнах, оставляя пенный след, несётся к лодке смертоносная стрела. Глушенко до белизны в пальцах вцепился в поручни сигнальной площадки. Торпеда, устремлённая точно в борт, неотвратимо мчится к цели. Всё ближе, ближе… Кажется, в невероятном броске дизеля выносят лодку из-под самого её носа. Снаряд, оставляя за собой воздушные пузырьки, пронзает волну метрах в пяти за кораблём. Все, кто видел это, облегчённо переводят дух.
– Молодец, Глушенко! За отличное несение вахты объявляю благодарность! – растроганно говорит командир.
– Служу Советскому Союзу! – улыбаясь до ушей, отвечает Василий.
– Второй раз спасает корабль! – напоминает Тихонов.
– Придём на место – отметим по заслугам, – обещает Братишко. – А что там с корвета передают?
Глушенко докладывает:
– «Подводная лодка противника! Готов бомбить!»
– Лучше позже, чем никогда, – бросает штурман.
И сразу загрохотали поблизости разрывы глубинных бомб. Трюмный машинист Анатолий Стребыкин, находясь с мотористом Константином Соколовым на вахте в седьмом отсеке, в недоумении:
– Ничего себе! Такой концерт мы не заказывали…
Константин, останавливая дизель, раздосадовано откликается:
– Кому концерт, а кому – аплодисменты! На полном ходу крутануть – какая техника это выдержит?
В отсек тут же прибегает командир группы движения Донат Негашев:
– Что случилось? Почему остановили двигатель?
– На третьем цилиндре правого дизеля – задир поршня, товарищ старший лейтенант.
Негашев уходит докладывать о происшествии командиру. Братишко хмурится:
– Донат Иванович, видно, мы плохо подготовили личный состав к новой обстановке. Атлантика – это уже не Тихий океан, здесь мы всё ближе к войне. Но если такие, как Глушенко, всегда бдительны и в полной боевой, то Соколов явно растерялся от неожиданности – и при резком повороте корабля не сбавил оборотов. В результате – авария. Прошу, во-первых, ввести дизель в строй в кратчайший срок, для этого дать мотористам в помощь матросов из других подразделений. А во-вторых, ещё раз объяснить личному составу, как действовать в новых условиях. Цена ошибки – жизнь! Это должен усвоить каждый…
В отсеке, где идет ремонт дизеля, работает целая группа. Здесь, кроме мотористов, и трюмный Николай Рощин, и комендор Пётр Иванов, и торпедист Яков Лемперт. Качка ещё сильнее, поэтому каждую снятую деталь в отдельности приходится крепить по-штормовому. Особенно достаётся Виктору Бурлаченко: его богатырская сила требуется всякий раз, когда надо переместить тяжелую крышку корпуса или вынуть неподдающуюся втулку цилиндра. Теснота, жара, пары горелого масла от соседнего работающего двигателя – всё это изматывает людей.
– Костя, – обращается Бурлаченко к виновнику аварии Соколову, – ты бы пошёл отдохнул…
Соколов упрямо мотает головой, продолжая работать.
– Ничего, пускай грехи замаливает, – полушутя замечает Рощин.
На третьи сутки дело идёт к концу.
– Соколов, шабаш! – говорит Михаил Богачёв.
– Сейчас! Только вот картер дочищу перед заливкой масла, – откликается тот.
Но усталость даёт себя знать: не проходит и пяти минут, как голова его склоняется на коленчатый вал, и Константин засыпает.
– Ну, где ты там? – через некоторое время нетерпеливо окликает его Богачёв.
Не дождавшись ответа, он обнаруживает Соколова спящим и вместе с Бурлаченко переносит его в койку.
– Перенервничал парень, – говорит Рощин. – Теперь уж точно не забудет, когда обороты сбавлять.
– Товарищ лейтенант, дизель в порядке! – докладывает Бурлаченко, когда в отсек заглядывает Негашев.
– Молодцы! Прокачать маслом и пустить на холостых оборотах.
Корабль снова уверенно режет волну. Мотористы поднимаются подышать на верхнюю палубу. Видя, как лодка набирает ход и, обтирая руки паклей, Бурлаченко говорит:
– Вперёд, на север!
А в это время севернее…
Как и прежде, в кильватер идут две другие подлодки дивизиона С-56 и С-51. В рубке головной из них, флагманской, склонились над картой её командир Григорий Щедрин и комдив Александр Трипольский.
– Через сутки, полагаю, будем на широте Нью-Йорка, а там и до Канады рукой подать… – разминая уставшую спину, говорит Щедрин.
– Ох, не говори «гоп», Григорий Иванович… В этих местах, говорят, такие хуриканы буйствуют!..
– Что ещё за «хулиганы»?
– Хурикан – это карибский бог зла. Так что, добра от него ждать не приходится. Наш «ураган» как раз от его имени и происходит…
– Спасибо американцам – хоть карты у нас теперь приличные. С прежними на какой-нибудь остров напоролись бы да и сидели б робинзонами…
В этот момент лодка особенно сильно накренилась, Щедрин от неожиданности даже схватился за пиллерс.
– Ух ты, и вправду качка усилилась! – По переговорной трубе командует: – Боцман, проверить крепление по-штормовому!
Кажется, корабли попали в один из кругов ада. При диком рёве урагана, под шквалистыми потоками ливня лодки швыряет с борта на борт и вертит, словно бумажные кораблики в уличных воронках. Через шахту подачи воздуха к дизелям, через люк центрального поста то и дело врываются мощные потоки, заливая отсеки. Помпы, включённые на полную мощность, не справляются, и моряки скоро оказываются по колено в воде. При очередном ударе волны лодку заваливает на 45 градусов, и Щедрин слышит тревожный рапорт штурмана:
– Сгорела гиросфера компаса!
– Этого ещё не хватало! – скрипнул зубами командир. – Теперь главное – двигатели уберечь, а то и, правда, к богу… этому чёртовому Хурикану… попадём! Прямо хоть люки задраивай…
– Смотри, не задохнулись бы люди, – покачал головой Трипольский. – Да и взорваться недолго – водород ведь…
– Будем проветривать почаще. Лучше бы, конечно, и вовсе на глубину уйти.
– Нельзя. Американцы знают, что у нас приказ идти в надводном положении. Чего доброго, под водой не признают – торпеду пришлют в подарок!
– А как там Кучеренко? Держится? – Щедрин приникает к окуляру перископа. Однако на поверхности до самого горизонта – лишь свинцово-тяжелые водяные валы.
– Ох, раскидало нас по всему океану… Батюшки – солнце! – вдруг восклицает он.
И вправду: посреди бушующей стихии вспыхивает солнечная полоса, отчего море выглядит ещё более зловещим. Трипольский поднимает глаза вверх и видит над океаном голубой круг ясного неба.
– Глаз Хурикана, – замечает он. – Самое страшное место тайфуна. Теперь держись!
С-54 тоже бросает то с борта на борт, то с носа на корму и обратно. Братишко неимоверными усилиями удерживается за перила рубки, время от времени попадая под яростные водопады. К нему поднимается штурман Тихонов.
– Я на смену, Дмитрий Кондратьевич.
– Что, время? – Братишко передаёт ему бинокль. – Я думаю, вахту экипажу надо сократить – пусть стоят не по четыре часа, а по два. Побережём ребят – им ещё воевать…
