Но он не имел права ее обманывать! Он не имел права влюблять Тоню в себя! Это подло!
Она налила себе еще полрюмки. А идти-то некуда. Не просить же Александру… Гостиницу Тоня не потянет. Ха-ха, а она уже чемодан почти собрала, дура! Собрала, да только куда с ним собралась?!
А почему она, собственно, должна сбегать тайком? Она дождется Кирилла. И выскажет ему все! Он подлец, и она ему это скажет! Она ему бросит эти фотографии в морду! Она потребует ответа!
…Хмель делал свое дело.
Кирилл не мог открыть дверь: цепочка не пускала.
– Антония? – позвал он. – Открой мне.
Тоня зло усмехнулась, опрокинула в себя остатки коньяка (уже четвертые полрюмки, кажется?), слезла с кресла и пошла открывать дверь.
Кирилл хотел ее привычно поцеловать, но она отстранилась.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Отлично! – Тоня покачнулась.
– От тебя пахнет алкоголем, или мне это показалось? – спросил он, искоса глянув на нее.
– От меня пахнет, да… От меня воняет. Твоим предательством. Твоей подлостью.
Кирилл молча вскинул брови.
– И, если тебе не нравится этот запах, то претензии можешь предъявлять к себе: подлость всегда дурно пахнет!
Она, гордо пошатываясь, направилась в гостиную, и Кирилл направился вслед за ней.
Тоня подошла к письменному столу, взяла пачку фотографий и швырнула ему в лицо. Они осыпались вокруг него, кружась и мелькая то белым, то цветным, и легли на пол у его ног. Кирилл не шелохнулся. Он не сводил глаз с Тони, и в его взгляде было какое-то странное выражение… Ожидание? Словно он знал, что однажды она найдет эту пачку, и теперь желал увидеть ее реакцию?..
– Что смотришь? – усмехнулась Тоня. – Думаешь, что ты меня достаточно отдрессировал? Что ты меня купил с потрохами? И я сожру это дерьмо, – она пнула ногой одну из фотографий, – не поперхнувшись?
– Ты вульгарна, Тоня, – тихо ответил Кирилл. – И пьяна.
– Ах, какой у нас изысканный вкус! Нам претит слово «дерьмо»? А разве может дерьму претить его название? Ты подлец, понимаешь? Под-лец. Я ясно выразилась? Ты не имел права втягивать меня в отношения с тобой! Я в тебя влюбилась… Я тебя еще и сейчас люблю… Но я тебя ненавижу! Меня душит твое богатство, твоя тяжелая претенциозная мебель, твоя роскошная квартира, шмотки, которые ты мне подарил, твой извращенный секс, твои загадки и сам ты! Ты мне многое дал, – не знаю, зачем ты это сделал, зачем вкладывал в меня деньги и время, – но мне нужна была только твоя любовь! А вот это, – она снова пнула ближайшую фотографию, – вот это совсем другое. Я, оказывается, вхожу в серию дебилок, которым ты преподавал уроки сексуального мастерства!
Тоня громко засмеялась. Кирилл по-прежнему стоял, не двигаясь, и смотрел на Тоню.
– Бли-и-ин! Зачем я трачу слова, что ты можешь понять? Подлецы не понимают, что они подлецы! Короче, я ухожу от тебя. Моя квартира занята, но я в ближайшие дни сниму себе что-нибудь. Мне от тебя ничего не надо: ни твоих дерьмовых подарков, ни твоих дерьмовых шмоток, ни твоего дерьмового секса. Если ты еще способен на что-то человеческое, если ты не весь состоишь из вранья и дерьма, то дай мне спокойно пожить еще несколько дней в этой гнусной квартире, которую я ненавижу, пока я не сниму себе жилье!
Кирилл все молчал, разглядывая ее.
– Свою я сдала, как ты знаешь… – Тоня сбавила обороты, словно вместе с криком и грубыми словами из нее разом выветрились и агрессия, и хмель. – Ради тебя, между прочим! Ты говорил, что денег нет, и я сдала квартиру, чтобы нам было на что жить… А в секретере у тебя лежит толстенная пачка долларов… – Она засмеялась. – Ты лгал мне на каждом шагу! Как это смешно… Вообще-то ты, скорей всего, даже не подлец… А просто у тебя сдвиги по фазе. Это, кажется, называется мифомания… Только ты мне надоел! Я хочу уйти и больше никогда тебя не видеть! Все, мы расстаемся!
Кирилл по-прежнему стоял в кругу рассыпанных фотографий, так и не сдвинувшись с места. Он внимательно смотрел на Тоню, словно что-то обдумывая.
Зависла тишина. Тоня чувствовала себя опустошенной, и никаких новых слов у нее не имелось.
– Ты все сказала? – осведомился наконец Кирилл, нарушив тишину.
– Тебе мало?
– Да хватит, пожалуй.
– Ответь только, могу ли я побыть в твоей квартире еще недельку, – но чтобы при этом ты отчетливо понял, что между нами все кончено? И чтобы ты даже не вздумал ко мне прикасаться? Это не просьба, Кирилл, это вопрос, чисто деловой. Ответь мне «да» или «нет», – но если «да», то только на моих условиях!
Он помолчал. Потом сказал на удивление мягко:
– Разумеется, ты можешь здесь жить. Столько, сколько захочешь. И, раз я тебе так ненавистен, то уйду я.
Он прошел в спальню, увидел Тонин чемодан, вывернул его содержимое на кровать, быстро сложил в него пару рубашек и галстуков, трусы и носки, еще какие-то мелочи из ванной и вышел из квартиры, не оглянувшись и не сказав больше ни слова.
Тоня, обессиленная, опустилась в кресло. Как-то так странно вышло, что как будто это она плохая и во всем виновата. А он хороший и невинно оскорбленный. А вот ведь фотографии – они до сих пор валялись на полу! И как же это так получилось, что…
Тоня налила себе еще коньяку. И остаток дня ее уже не мучили никакие вопросы.
Глава 14
Кирилл не появился ни на следующий день, ни через день. Тоня связалась со своим агентом по недвижимости, который сообщил, что ее жильцы по-прежнему категорически отказываются съезжать раньше положенного срока, и попросила найти ей срочно однокомнатную квартиру.
Она была рада тому, что Кирилл оставил ее в покое. Тоня его вычеркнула из своей жизни. Перечеркнула, перерезала, как пуповину. Она провела острым лезвием скальпеля по своей любви, по своему волшебному – фальшивому – счастью. Разрез болел и сочился кровью, но Тоня делала вид, что не замечает.
Через три дня, вернувшись с работы, Тоня привычно отперла дверь, надеясь, что Кирилл не появится и сегодня.
И немедленно выскочила обратно. Она каким-то образом попала в чужую квартиру! Непонятно… А как же к ней подошел ее ключ? Тоня осмотрелась. Номер квартиры был правильный, да и лестничная клетка была знакомой: решетчатые двери вели в оба крыла коридора, а за ними находилось по две квартиры с каждой стороны…
Может ли такое быть, что она вошла не в тот дом?
Тоня спустилась вниз, на улицу. Нет, дом тоже был правильным. Неправильной была сама квартира. Она была не та.
На всякий случай она сначала позвонила в дверь. Никто не откликнулся. У Тони дрожали руки, когда она снова отпирала замок.
Голые стены, голый пол. Исчезли и ковры, и мебель. В спальне вместо кровати стояла раскладушка и бедный маленький шкаф из сосны. Гостиная была пуста, исчезли кресла, столик, бар, секретер – все! Остались только картины на стенах и почему-то книжный шкаф. Третья комната, где раньше находился письменный стол, оголилась целиком. Кухня оказалась оборудована старой советской мебелью – примерно такой, как у нее была в ее собственной квартире, купленной у старушки…
Она вернулась и стала озадаченно рассматривать странные перемены. Кирилл все вывез? Зачем???
Вдруг, похолодев от догадки, направилась в спальню и открыла шкаф. ТАМ НЕ БЫЛО НИ ОДНОЙ ЕЕ ВЕЩИ. Исчезло все: юбки, кофточки, костюмы, брючки, белье – ВСЕ. Вернее, в бельевых ящиках остались пара ее старых трусиков и один доисторический лифчик, а на полке лежала жалкая стопка постельного белья. И все.
Помотав головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение, Тоня отправилась в ванную. На дверце висел ее халат, и, по какой-то странной логике, вся ее косметика оказалась нетронутой: кремы, духи, средства для макияжа…
А украшения? Что он сделал с ними?
Тоня ринулась снова в спальню. Раньше шкатулка с ее украшениями стояла в прикроватной тумбочке. Теперь тумбочки не было, как и кровати. Тоня вновь заглянула в шкаф. И там, в самом низу, в глубине, обнаружила свою шкатулку… Она была пустой. На бархатном донышке одиноко блестело самое первое кольцо, которое ей подарил Кирилл.
Это шутка? Издевка? Наказание? Или выходка больного ума? Тоня не знала, что и думать. Куда Кирилл перевез мебель? Снял другую квартиру? Тогда почему не выставил Тоню из этой? В конце концов, это ведь его квартира! И, если он не хочет ее больше видеть, жить с ней, то просто мог бы потребовать, чтобы Тоня немедленно съехала… Нет, тут что-то такое, что-то особенное… Это послание Тоне, которое она не может расшифровать… Но ощущает его тем не менее вполне внятно: как звонкую пощечину.
Она проснулась очень рано – возможно, от непривычки спать на раскладушке. Часы показывали пять.
Болела голова, и мысли путались. Тоня встала и пошла на кухню: выпить воды. Кухня встретила ее забытым пейзажем советской мебели с советской электрической плитой, неудобной мойкой и холодильником «ЗИЛ».
