Посматривая на своих товарищей, которые плавали, как рыбы в аквариуме, капитан ощутил какую-то непонятную истому во всем теле, легкое головокружение. Перед глазами вздрагивала серая дымка. Он попытался сосредоточиться на этом явлении, но безуспешно: в каждую данную минуту забывал то, о чем думал только-только что. Память улетучивалась, и, естественно, самый этот процесс тоже зафиксировать было невозможно. Он не успел даже заметить, как все они молодели, как минута за минутой укорачивались их усы, бороды, а потом и вовсе исчезли, как темнели их волосы, а лысина Павзевея покрылась густой шевелюрой. Каждый ощущал упругость в мускулах, бодрость во всем теле. Весь экипаж помолодел — и женщины, и мужчины физически стали такими, какими были примерно на седьмом году полета, когда попали в Космический Гольфстрим. Еще один зигзаг Времени, и зигзаг счастливый для наших путешественников: к ним вернулись молодость, здоровье, желание жить и работать.
Помолодевший, полный энергии, Гордей Нескуба в свободные от вахты часы не мог усидеть в своей каюте. То отправлялся к Лойо Майо и Осипову, чтобы припасть к окуляру телескопа, то забредал в клуб посмотреть новый фильм, снятый на «Викинге», но больше всего времени отдавал электронной памяти корабля. Прослушивал то, что надиктовал сам или его помощники. Эолу это удивляло, она даже пробовала выспросить, чего он добивается, но Гордей только отмахивался, виновато улыбался и молчал. Но все это не могло скрыть от чуткой подруги внутреннего его беспокойства или, пожалуй, даже тревожных предчувствий. Что-то мучило Нескубу, не давало спать, он осунулся, под глазами появились синяки. В конце концов Эола не выдержала:
— Да у тебя ведь истощение нервной системы, Гордей!
Нескуба пробормотал что-то невнятное, но Эола не отступилась:
— Ты ведешь себя… безответственно!
— Да? — усмехнулся Нескуба.
— Да! У тебя симптомы нервного заболевания, полечиться надо, отдохнуть…
— Верно! Отправлюсь на Рижское взморье. Море, лес, река, песок, чайки — лапки у них красные и клювы тоже, на головках пепельные платочки…
— Я ему серьезно, а он шутит.
Нескуба вздохнул, перестал улыбаться.
— Наверно, ты, Эола, права. И в самом деле, что-то с нервами. Но я должен знать, куда девался человек.
— Это ты о ком?
— Ротнака-то нет.
— Какого Ротнака?
— Физика. Забыла? Энергичный такой, с кошачьими глазами…
— Тот, что работает с Идерским?
— Работал…
— Куда же он делся?
— Никто не знает. Электронную память я прослушал уже несколько раз — никакого следа.
— А как они… с Идерским? — настороженно спросила Эола.
— Преступление исключается.
Эола покраснела: на самом деле, как она могла такое подумать?
— Да, конечно, это я так… Но куда же он девался? Может быть, забрался в какой-нибудь уголок, а там случился с ним сердечный приступ или инсульт… Мало ли что может быть…
— Я осмотрел весь корабль.
— Послушай, а почему ты держишь это в секрете? Почему бы не включить в поиск весь экипаж?
Нескуба тут же, не выходя из своей каюты, включил сеть внутренней связи и объявил об исчезновении Ротнака.
Эола посоветовала повторить, и он еще дважды передал это сообщение, произнося каждое слово как можно спокойнее. Это был верный признак того, что он очень волнуется.
Как и следовало ожидать, известие об исчезновении одного из них взбудоражило весь экипаж корабля. Искали всюду, рыскали по всем закоулкам, но Ротнака нигде не было. Скафандры для выхода в космос были на месте все до одного — в каждой каюте, в рабочих помещениях — и запасные комплекты, содержащиеся в специальных коридорных нишах. И скафандр Ротнака тоже свисал металлической головой из зажима. Стало быть, в космос он не выходил!
Нескуба опасался: а вдруг возникнут подозрения? Но моральный дух экипажа выдержал это испытание с честью. Только и всего, что реплика Эолы, да и то наедине с ним.
И все-таки — что же случилось с Ротнаком?
Капитана угнетала неизвестность, да еще и то, что на корабле, по всей вероятности, разыгралась трагедия, а ни он и никто другой ничего не видели, не слышали, не знают! Что же это — всеобщий провал памяти? Массовое наваждение? В голову лезли самые невероятные мысли, в которых фигурировали даже какие-то таинственные инопланетяне.
Но вот наконец гром грянул! Первый пилот Саке Мацу проверил разгрузочный отсек и сразу же обнаружил: одной портативной ракеты не хватает! Все сошлись на том, что Ротнак в состоянии аффекта или какого-то иного психического стресса покончил самоубийством, выбросившись в космос. Так было вписано и в электронную память «Викинга» — покончил самоубийством. И если бы кто-нибудь сказал капитану Нескубе, или астронавигатору Павзевею, или даже психологу Илвале, что они сами «похоронили» Ротнака в космосе, что пилот Саке Мацу включил пусковой механизм, который вытолкнул ракету с телом покойного Ротнака во Вселенную — если бы кто-нибудь смог это сказать, — они бы ни за что не поверили. Однако этого никто и никогда им не скажет, разве только во сне приснится нечто подобное, но настолько невыразительное и призрачное, что исчезнет так же мгновенно, как и возникло.
Смятение, вызванное такой неожиданной и совершенно непонятной смертью физика, понемногу улеглось, экипаж «Викинга» входил в обычный ритм работы. Некоторое время шла дискуссия, касающаяся направления полета. Куда лететь? С какой целью?
Решено было созвать совещание. В рубку управления собрались все, кроме стоящих на вахте. Первое слово Нескуба дал астроному:
— Лойо Майо сторожит космос, дружит с галактиками, вот и послушаем его мнение.
— Мы со здешними светилами еще не успели познакомиться, в тон капитану сказал Лойо Майо. — Но уже выработали довольно широкую программу исследований. По предварительным данным (они еще требуют проверки), «Викинг» вынырнул в эту соседнюю Вселенную вблизи центрального района Галактики, и направление от ее ядра обещает максимальное разнообразие объектов для наблюдения и изучения.
Нескуба видел: даже сама эта мысль приводила астронома в восторг.
— Пояс жизни, — многозначительно произнес Лойо Майо, всегда располагается на периферии Галактики. Если мы даже не выйдем на планету, пригодную для колонизации, то несомненно сделаем не одно важное открытие, которое обогатит науку о Вселенной.
«Фанатик науки, его хлебом не корми, дай только что-нибудь поизучать, для него самое дорогое в жизни — процесс изучения как таковой, — подумал Нескуба. — Но к чему все наблюдения, если они не приближают нас к Земле?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
