Алеш захлопал глазами:
— На самом деле?
— Честное слово, — серьезно подтвердил Мирек.
Алеш покачал головой и долго еще качал ею, скорее всего, он не мог осознать, как это мы сумели соорудить клуб без его гениальных планов и его неустанного руководства.
Он начал вспоминать, сколько нужно было в клубе сделать, и расспрашивал нас обо всем. Когда мы, перебивая друг друга, подтверждали, что все, абсолютно все готово, он недоверчиво заявил, что после школы желает убедиться во всем на месте.
Первое, на что Алеш обратил внимание, когда мы пришли к клубу, были обломки Чендиной полки.
— Что это? — недоуменно спросил он.
Ченда притворился, будто не слышит, а Мирек спокойно объяснил, что это обломки Чендиной попытки создать памятник зазнайкам.
Алеш обиделся: он ведь не знал о нашем соревновании при изготовлении полок и принял «зазнайку» на свой счет.
— Это кто тут зазнайка? — разозлился он. — А кто нарывается на пару подзатыльников?
Я живо вмешался в дебаты и предложил зазнаек и подзатыльники отложить до другого раза.
— Правильно, — облегченно вздохнул Ченда, который вовсе не жаждал приумножить свою славу в связи со строительными успехами, и отпер замок.
— Братцы! — буквально остолбенел Алеш.
Что ж, его молчание являлось красноречивым признанием нашего клуба. Алеш вдруг кинулся к нам и принялся обнимать каждого и похлопывать по спине. Видать, насмотрелся такого по телевидению.
— Ну хватит, — с отвращением сказал Мирек, когда Алеш повис у него на шее. — Теперь надо решить, чем будем заниматься в клубе и когда станем здесь собираться.
— Минутку! — торжественно объявил Алеш. — Самое первое, что нам следует сделать, — это дать клубу название и отпраздновать его рождение.
— Что это тебе, пароход или фабрика? — возмутился Ченда.
Мирек наморщил лоб, а я почесал в затылке:
— Братцы, надо дать клубу какое-то название и отпраздновать наш первый клубный день.
Ченда пожал плечами:
— Ну, если вы так считаете… Можно, допустим, назвать его «Три мушкетера».
— Видали умника? — сказал Алеш. — Нас же четверо!
— Ну и что? — удивился Ченда. — Ведь три мушкетера тоже были вчетвером.
— Вы что, рехнулись? — вступил в разговор Мирек. — Какие мы мушкетеры?
Тут Ченда с Алешем умолкли, никто из нас не взял на себя смелость утверждать, что он мушкетер.
Я предложил назвать клуб «Красной корчмой» — как раз недавно я читал книгу, в которой всех посетителей, приходивших в «Красную корчму», убивали и забирали у них золото, драгоценности и деньги.
Ченда обрадовался и заявил, что мое предложение ему нравится, а нашим первым посетителем мог бы стать, допустим, Богоушек.
Но Мирек с Алешем принципиально возражали против «Красной корчмы», утверждая, что тотчас появится милиция и все кончится плохо. Зачем нам это?
Ченда сказал, что Мирек с Алешем трусы. Чего тут бояться — закон наказывает только за плохое, а избавить мир от подхалима Богоушека — дело доброе, наверняка никто ни слова не скажет.
— Н-нет, — глубокомысленно изрек Алеш, — тюрьмы нам тогда не миновать.
Так ни о каком стоящем названии для клуба мы и не договорились, решили отложить все до пятницы, когда состоится торжественное открытие клуба.
С названием клуба у нас были затруднения, а вот как отпраздновать его открытие, решили сразу. Алеш предложил испечь торт и воткнуть в него одну свечку — это будет означать начало первого года существования клуба.
Мы одобрили его проект, нам и в голову не пришло, что испечь торт — дело нешуточное.
Мы это поняли лишь по дороге домой, а поскольку раньше речь шла о зазнайках, никто не рискнул утверждать, что умеет делать торт.
— У мамы есть поваренная книга, — заговорил я.
— А у нас самые лучшие запасы в кладовой, — выпалил Алеш.
— Я раздобуду свечу, — заявил Ченда.
— А я бумагу для украшения и бумажные тарелки, — предложил Мирек, потому что папа у него художник-оформитель и занимается витринами, в чем на примере с «трупом» прекрасно убедился Ченда.
Договорились, что торт мы будем печь в четверг у Алеша.
Я пришел домой раньше мамы с папой и тут же начал поиски поваренной книги. По логике вещей, поваренная книга должна находиться в книжном шкафу, это ведь книга, или на рабочем месте, то есть в кухне. Но сколько я ни искал, никак не мог ее найти.
Вот так всегда. Большинство необходимых тебе вещей находится совсем не там, где ты думаешь. Если, например, я ищу кусок резины, чтобы починить проколотую велосипедную шину, она наверняка окажется не в чулане, где у меня лежит всякое барахло, а скажем, под кроватью в коробке с коллекцией марок, которые я собирал года три назад.
И только друзья помогут тебе понять, что не ты один такой, это уж закон природы, вроде закона о земном притяжении, который гласит, что все равно все падает на землю. Но поваренной книги и на кухонном полу не было. На нее, видно, закон земного притяжения не действует: есть вещи, которые ни за что на свете не найти, особенно если они просто необходимы.
Так объяснил когда-то Алеш, он тогда еще не был предводителем нашей компании, хотя вообще-то он специалист скорее по еде, чем по объяснениям.
«Подобная ситуация мне хорошо знакома, — заявил Алеш. — Один раз я отложил полдник, пошел в подвал за углем, да забыл, куда я полдник положил. Ужас! Я целый час носился по квартире и совсем отчаялся его найти».
«Ну, и нашел?» — сочувственно спросил я, зная, насколько Алеш чувствителен ко всему, что касается еды.
«Да, но только на следующий день».
«Вот видишь, — сказал я, — все кончилось хорошо».
«Чего уж тут хорошего, — мрачно ответил Алеш, — хлеб оказался черствым, а колбаса безвкусной».
Вон оно, продолжение закона о вещах, которые невозможно найти, когда они необходимы, и которые попадаются под руку, когда вовсе не нужны или, как в случае с полдником Алеша, когда становятся никуда не годными.
Поэтому я предпочел оставить поиски — зачем же себя взвинчивать, злиться! Мама наверняка знает, где ее поваренная книга, нужно только быть с ней повежливее, и она мне эту книгу даст.
Когда пришла мама, я был с ней весьма предупредителен, что для нее уже само по себе подозрительно, — выложил из сумки покупки, рассортировал их, что в холодильник, что в чулан, а потом, не отходя от книжного шкафа, начал многозначительно вздыхать.
Мама сначала удивленно качала головой, наблюдая за моим рвением — я ведь даже картошку почистил, а потом вдруг просияла:
— Я давно за тобой наблюдаю, Боржик, и понимаю, что ты ищешь.
Я очень в том сомневался, но, решив быть предупредительным, не возражал.
— Ага, молчишь! Верный признак того, что я попала в точку. Если ты думаешь найти в шкафу «Преступления доктора Мртволки», «Всадника из Сьерра-Платы» или «Восемь жен Синей Бороды», то ошибаешься. Эта макулатура совсем не для тебя, я заперла книги в шкаф. Ключ не найдешь, даже если обыщешь всю квартиру. Ясно?
Я прекрасно знал, что книжки, про которые говорит мама и которые были мне подарены дядей Хробаком, хранятся вместе с другими книгами в чемодане в шкафу. А ключ, тайником для которого мама так гордится, лежит в коробке от индийского чая, стоящей на кухонном шкафу. Только сегодня мне было не до этих книг, и потому я притворился обиженным.
— Да ты что, мама? Если мне что запрещают, я всегда слушаюсь.
— Как? — недоверчиво спросила мама, сделав вид, что она ослышалась.
— Добрый вечер, какие вопросы решаем? — явился домой отец и сразу же спросил про ужин, а узнав, что он будет готов примерно через полчаса, важно кивнул головой, похлопал по портфелю и сказал, что пока приведет в порядок кое-какие документы, которые принес домой, потому что на работе горит квартал.
Мама вздохнула, поставила на плиту картошку, а потом спросила:
— О чем, собственно, мы с тобой говорили?
— О том, что, если ты мне что-нибудь запрещаешь, я всегда слушаюсь. Я уважительно отношусь к твоему материнскому опыту, знаю, ваши с папой запреты идут лишь от желания мне добра, — сказал я серьезно.
— Что? — удивилась мама.
— Правда, я пока не так умен, как вы, — продолжал я мягко, — а иной раз, когда разозлюсь, и вовсе не могу понять ваших добрых намерений. Но как только все в голове уложится, приходится самокритично признать вашу правоту, и тогда я жалею лишь об одном, что не могу извиниться за все свои необдуманные слова, да разве у вас найдется для меня столько времени?
Мама смотрела на меня в полнейшем ужасе, и поварешка в ее руке дрожала от изумления. А меня понесло.
— Мне иной раз просто плакать хочется. Не ценю я свое счастливое детство, а будь у меня больше денег, дорогая мамочка, поверь, ты получала бы подарки не только к именинам, ко дню рождения, к Рождеству и к Восьмому марта, а чаще.
