закрыли в этой чёртовой палате, ты бы радовалась? — переходит на крик.
— Ты больна. И это для твоего же блага.
— Зато вы все здоровые, я смотрю. Живёте и жизни радуетесь. Ты думаешь, твой Тимурчик приехал, и всё? Жизнь удалась? Ты же ему всё простила, наверное. Ты же у нас мать Тереза. Вся такая добрая, вся такая правильная. Да? У тебя же всю жизнь всё на блюдечке. Все тебя любят, всё у тебя получается. Чего ты молчишь? Чего молчишь? — скатывается вторая слеза. Она уже не сидит на кровати, а стоит около окна. Меня предупредили, что за дверью санитары, и, если что, они войдут.
— Да, Ань, радуемся жизни, — спокойно начинаю я, утирая поток слёз. — У меня вот сестра больна и винит во всём окружающих. Мама каждую ночь слезами обливается по тебе и папе. Я сына полгода не видела из-за тебя! Антон, боже, как он страдал. Прятался полгода по твоей вине, и о тебе каждый раз спрашивал! Каждый чёртов раз, пока ты по клубам обдолбанная по кабинкам трахалась за новую дозу. Меня избивали, Аня. За бабки эти чёртовы, которые я обещала отдать за тебя. Тимур, да, Тимур мне помог. И да, я простила его, потому что нужно уметь прощать. Это всегда сложно, но нужно находить в себе силы. И да, у меня всё получается. Пахать на двух работах, сыном заниматься, маме помогать. Я со всем легко справляюсь. Только знаешь что самое страшное? То что папа умер, а я его поддержку чувствую каждый день. Я знаю, что он всегда где-то рядом, помогает и оберегает. А ты живая, стоишь в метре от меня, моя старшая сестра, с которой мы на вечеринки сбегали, перед родителями прикрывали, заступались друг за друга, только я тебя не чувствую. Ты просто выбрала себя, Аня, наплевав на всех нас.
Под конец слёзы уже ручьём бежали по щекам, мне казалось, что я в шаге от истерики. Аня молча слушала меня, и на секунду мне показалось, что взгляд стал осознанным.
— Зря я пришла.
Выхожу из палаты, чувствуя себя максимально разбитой. Подхожу к окну, глядя как за окном к некоторым больным приезжают родственники, и те обнимают их со слезами на глазах. Видимо, у Ани ситуация тяжелее. Она обижена на всех.
Слышу, как звонит телефон, но я не отвечаю. Судя по непрерывным повторяющимся звонкам, это Тимур. С ним у меня тоже нет желания говорить.
Сажусь в машину, уезжая подальше от этой клиники. Слёз нет, внутри тоже ничего нет. Пустота.
Тимур звонит уже пятнадцатый раз, и я ставлю на громкую, пока еду домой.
— Слушаю, — выходит совсем сипло и неважно.
— Какого чёрта, — рычит Тимур. — Ты не берёшь трубку?
— У меня не было возможности, — безразлично отвечаю я.
— И чем же ты была занята?
— Так меня же всегда твоя охрана пасёт. Позвони им и спроси.
— Вика, — угрожающе спокойно говорит Тимур. — Они не пасут тебя. Они охраняют. И я не требую с них отчёта, но если ты сейчас же мне не скажешь где ты и почему не брала трубку, то мне будут его предоставлять!
— Мм, — мычу, кривясь от боли в горле. — А где ты? Не хочешь сказать?
— Я работаю.
— Тогда можешь позвонить охране и попросить отчёт, — и сбрасываю.
Как же я устала. Я всегда старалась быть дипломатом, но мои силы на нуле. Это от усталости и переживаний, я понимала. Но я устала быть хорошей девочкой.
Тимур снова звонит, но я не отвечаю. Дома оказывается, что у меня температура. Сил и настроения и так нет, а дома ещё приходится выслушивать от сына, что папа обещал приехать. Мама, видя моё состояние, забирает Руслана с собой, увлекая какой-то игрой или упражнением. Уверена, что и спать уложит успешно. Прости, сынок, но сил нет сегодня ни на что.
Ночью встаю попить, чувствуя себя разбитым корытом, по пути проверяя Руслана, который сладко спит. Температура не спала или снова поднялась. Выпив жаропонижающее, собиралась идти дальше спать, но вижу СМС на телефоне от Тимура: "Открой дверь". Смотрю в окно, где стоит его царский кортеж. Видимо, увидел свет в окне, и написал. Выхожу к нему в подъезд, как есть в шортах и широкой футболке вкупе с красными глазами. Тимур смотрит исподлобья, стиснув зубы, и молчит.
— Если ты хотел помолчать, то я пойду, спать хочется, — хрипло и сипло, но с гордостью говорю я.
— Ты что, болеешь? — спокойно спрашивает Тимур, но это спокойствие пугает больше.
— Да, поэтому мне бы хотелось обратно в кроватку.
— Что происходит? — устало вздыхает парень.
— Сейчас?
— Вообще.
— Вообще ночь происходит, все спят. С утра поедут на работу. Если вообще-вообще, то осень на улице, двадцать первый век. Или тебе ещё раньше? — наверное, срываться на нём из-за собственных ожиданий и обид неправильно, но в данный момент мне слишком плохо и морально, и физически.
Тимур недобро усмехается.
— Вика, давай ты перестанешь клоунничать и так со мной разговаривать. Я не для этого среди ночи приехал.
— Кстати, да. Ты же был занят, не мог приехать.
— Но вот я здесь. Ты ездила к Ане, она наговорила гадостей? — всё же пытается понять Тимур мою агрессию, природу которой даже я не до конца осознаю.
— Ты переплачиваешь охране. Отдай приказ, чтобы в следующий раз под дверями стояли.
Я вижу, как Тимуру тяжело сохранять самообладание, но страха у меня не было. Может, он на меня разозлиться и дело с концом? Будет просто к сыну приезжать.
— Кстати, где они? — всё же хмурюсь. Они всегда рядом, мало ли где его будут поджидать. Его конкурентам явно известно, что он ко мне приезжает. Но угрожать всем, с кем он спит вряд ли будут. Другое дело Руслан.
— На улице, — внимательно разглядывает меня, пытаясь уловить хоть что-то. — А что, переживаешь?
Молча смотрю в его глаза. Не знаю, что видно в моих, но в его транслируется злость вперемешку с беспокойством и… нежностью что ли?
— Я сам себе охрана, — показывает пистолет, пока я хлопаю глазами. — Ты знаешь, когда-то любимая девушка мне сказала фразу, что когда человек хочет кого-то обидеть — это значит, что он сам глубоко ранен.
Я не успеваю отреагировать, когда Тимур резко притягивает меня в свои объятья. Врезаюсь носом в грудь парня. Чувствую его запах, его сильные руки на мне, но не сдаюсь. Кладу ладошки на его руки, пытаясь оттеснить:
— Отпусти, — тихо и без "клоунничества" прошу я. Но Тимур просто молчит. — Я не хочу сегодня
