— Не твоя забота! — Джабб озабоченно глядит на часы. — Времени в обрез. Схожу принесу бумагу, составишь письмо. А потом — с богом! До рассвета должен выбраться из бухты.
— Сколько же сейчас времени? — не выдерживает Карцов.
— Двадцать три часа без самой малости.
Карцов ходит из угла в угол, стараясь шагать медленнее, ровней дышать. Как мчится время! Кажется, только что покинул камеру Джабб, а наверху уже пробили очередные полчаса.
По трапу стучат шаги.
Дверь отворяется. Это снова майор.
Зачем он пришел? Неужели Джабб все же обратился к нему?
Карцов заставляет себя неторопливо пройти — к койке, лечь и закрыть глаза.
— Я подумал, что напоследок вам все же захочется повидать меня, — говорит контрразведчик.
Ответа нет.
— А где Джабб? — спрашивает майор у часового в коридоре.
— Не знаю, сэр. Недавно он отлучился, сказав, что скоро вернется. Должен быть с минуты на минуту. Да вы не беспокойтесь: здесь все в порядке.
Джабб не ходил к майору. Карцову кажется, что он ослышался. Но нахлынувшая было радость сменяется острой тревогой. Вот-вот Джабб вернется, майор уведет его с собой, задержит!
— Прощайте, — говорит контрразведчик.
И еще с минуту медлит у двери.
Оставшись один, Карцов облегченно переводит дыхание. Но опасность еще не миновала — майор может встретить Джабба на трапе, на палубе… Скорее бы все решилось!
Время бежит, бежит… Снова шаги в коридоре.
В камеру входят часовой и незнакомый матрос. Оба вооружены. Это смена. В полночь на кораблях всех морей и океанов сменяются вахты. Вот и здесь, у карцера, вступает на пост новый страж. Один сдает осужденного, другой принимает его.
Склянки возвещают о начале новых суток. А Джабба все нет… Почему? Отпереть свой рундук, взять блокнот и перо — минутное дело. Он же отсутствует больше часа.
Вдали возникает рокот. Похоже на шум турбин корвета. Вскоре доносятся и удары глубинных бомб, сбрасываемых перед входом в бухту, чтобы отгонять субмарины немцев.
А что, если подводные диверсанты вновь перебрались через боны и сейчас подвешивают заряды к килям кораблей? Тогда опять загрохочут взрывы, все вокруг придет в движение, бухту ярко осветят, и о побеге нельзя будет и думать.
Один удар колокола: половина первого ночи. Через четыре часа рассвет, после которого, если бежать не удастся, для Карцова уже не будет ни дня, ни вечера.
И вдруг кто-то берет его за плечо.
— Джабб, — шепчет Карцов, — Джабб!..
— Ну-ну, — бормочет матрос, — будет нервничать. Вот бумага и ручка. Не мешкай, пиши.
— Спасибо.
— Смелее пиши, открыто. Я надумал, как устроить, чтобы письмо дошло. Тут один матрос списывается подчистую. Надежный парень, не подведет. Доставит письмо на метрополию. А там, мне говорили, сейчас много ваших ребят. Кому-нибудь из них и передаст. Ловко?!
— Да, да. — Карцов благодарно кивает.
…Исписана страница, вторая…
Джабб берет письмо, прячет на груди.
— Все будет как надо, — бодро говорит он. — Вот увидишь, мы еще повоюем!.. А теперь слушай новость. Это чтобы сил у тебя прибавилось перед трудным делом. Так вот, ваши дали нацистам но зубам, крепко дали, парень!
— Где?.. Да говорите же!
— Я, видишь, запамятовал, как он называется, этот город. Не так уж и далеко от Москвы. Пятого июля немцы начали наступление. Здорово начали. Но русские были начеку. Неделю оборонялись, а сейчас пошли вперед. Радио передало: нацисты наложили в штаны и бегут. Такие дела! Так что гляди веселей!
Карцов хватает Джабба за плечи, крепко целует.
Огоньки вспыхивают в широко раскрытых синих глазах матроса, огоньки радости, даже удивления. Или так показалось Карцову? Быть может, Джабб все еще сомневался в нем и окончательно поверил только сейчас. Не потому ли он и не возвращался так долго?
— Пришлось выждать, — говорит Джабб, как бы отвечая Карцову. — Прежний часовой не выпустил бы тебя в ночное время. — А новый — порядочная разиня. Скажу, что у арестованного неладно с желудком, он и не станет артачиться. Теперь слушай, да повнимательней. Как окажемся на палубе, двинем прямиком на бак. Сделаешь десяток шагов и упрешься в кнехт левой скулы. Там и подвязан конец. Присядь, нащупай его, лезь за борт. И — с богом! Понял?
— Понял, — поспешно отвечает Карцов. — Идемте!
— Погоди… Оказавшись в воде, не отплывай от борта, держи вдоль него к штевню, а оттуда — к бочке, на которой стоит корабль. Ты должен доплыть до нее и спрятаться, прежде чем я подниму тревогу.
— Понимаю.
— У тебя будет минуты две, от силы — три. Успеешь?
— Постараюсь, — шепчет Карцов, вздрагивая от волнения.
— И упаси тебя боже шуметь! Поднимешь шум — мы с тобой мертвецы. Это хорошенько запомни…
— Ясно. Идемте же!
— Сейчас пасмурно, — продолжает Джабб, — видимость — ноль. Ветер с оста, слабый. Море — два балла. Словом, погодка что надо! Хотя ветер, сдается мне, будет сильнее. К утру может заштормить… Линкор стоит кормой к бонам. В ту сторону я и буду палить, как подниму тревогу. Арестант, мол, кинулся к борту. Тут я, не мешкая, всадил в него полдюжины пуль, он и пошел на дно кормить кальмаров.
— Нужен всплеск от моего «падения» за борт.
— Будет! — Днсабб хитро щурит глаз. — У борта наготове балластина.
— Понятно.
— А ты замри за бочкой. Не дыши. Должен выждать, пока не погаснут прожекторы и не уймётся кутерьма. — Днсабб достает из кармана какой-то предмет. — Голова-то, вижу, зажила. Держи, натянешь на нее.
— Зачем? — Карцов недоуменно разглядывает сетку для волос.
— Наденешь, как окажешься в море. Дно бочки в космах водорослей. Нарви их, запихай в ячеи сетки — будет маскировка. Так и плыви: весь внизу, под водой, наверху одна голова в сетке, из которой торчит трава. Разумеешь? Ногами не очень-то двигай. Пусть тебя несет течением. Как раз попадешь к бонам. А там действуй, да попроворнее.
— Спасибо…
Джабб показывает небольшой пакет.
— Провизию тебе собрал: шоколад, сахар. Все в резиновом мешке, воды не боится. Передам наверху. Внутрь положил груз. На случай, ежели что неладное… Пакет не должен попасть в чужие руки. Выпустишь его, и он потонет.
Матрос в последний раз оглядывает товарища.
— Ну, брат, отвоюемся, буду искать тебя. Город, откуда ты родом, я запомнил. Ты уж того… не помри до тех пор!..
И он шутливо тычет кулаком в грудь Карцова. Он нарочито груб, в его голосе, жестах бравада. А глаза смотрят печально.
— Ну, все! — Джабб решительно разрубил ладонью воздух. — Двинули.
Он подходит к двери, стучит.
