Олег рассмеялся.
– Вот что, – шеф резко поднялся. – Хорошо, что вспомнил. Распишись-ка в ведомости.
Он сходил в свою комнату и вернулся с листком. Олег аккуратно подписался в графе напротив своей фамилии.
– Посчитай, – Константин протянул ему деньги, – но здесь меньше двухсот. В бухгалтерии вычли подоходный, профвзносы и еще за какой-то «Красный Крест» деньги взяли.
Олег кивнул, беря пачку новеньких десяток и пятерок.
– Так странно, – продолжал шеф, – то одно, то другое. В этот раз лотерейные билеты мне пытались всучить. Но я сказал, что с государством в азартные игры не играю!
– Может, машину бы выиграли, – пошутил Олег.
– Мне чужого не надо, – отчеканил Константин строго и тут же весело глянул на него. – Жить лучше честно.
Через десять минут они уже мчались по Минскому шоссе к Москве. По обе стороны дороги стеною стояли оранжево-серые стволы сосен, среди которых то и дело мелькали темной зеленью старые ели. Ровный асфальт мягко ложился под колеса. Опять возникло ощущение природной весенней силы.
Шеф снова доверил ему вести машину, и Олег с упоением давил на акселератор, сжимая руками рулевое колесо «Волги». Последнее время Константин все чаще и чаще сажал Олега на водительское место. Подшучивал при этом, мол, теперь придется тебя еще и на ставку шофера оформлять, а мне шофер не положен! Точный глазомер, обостренная реакция на скорость и детали постоянно меняющейся дорожной обстановки, которые Олег проявлял за рулем, нравились шефу. Это было хорошо заметно по одобрительным взглядам, которые тот время от времени бросал на него.
Машина у Константина была новенькая, прошла не больше двадцати тысяч, совсем пустяк для «Волги», и работала сноровисто, как будто с азартом проглатывая один десяток километров за другим.
После короткой остановки шеф сел сзади, положил рядом свой объемистый черный «дипломат» и погрузился в чтение каких-то бумаг. Только раз он отвлекся, чтобы попросить Олега поставить любимую кассету. У Константина были довольно старомодные вкусы – он обожал Вивальди и Палестрину. И сейчас тонкие ломкие звуки клавесина, чередующегося с протяжным контральто виолончели, заглушали свист ветра над крышей и мерный рокот движка.
– Олег, – вдруг словно проснулся Константин.
В зеркальце было видно, что он даже не поднял головы от своих бумаг.
– Да?
– Ты не забыл о наших планах?
– Вы имеете в виду завтрашний отлет в Ташкент?
– Да. Короче, так. Я попросил бы тебя об одолжении. После того как отвезешь меня домой, сгоняй на станцию к Вадику. Я тебя с ним знакомил, помнишь?
– Это тот усатый мастер?
– Да, тот. Пусть он хорошенько посмотрит машину, обязательно сменит масло, проверит тормоза. Деньги возьмешь в бардачке.
– Да тормоза как будто в порядке.
– Пусть проверит. Это никогда нелишне. Потом заправишь полный бак. Если задержишься с этим, не гони. Лучше как следует выспись перед полетом. Ты и машина мне будут нужны завтра с утра. В половине десятого заедешь за мной. Жди прямо у подъезда. Хорошо?
– Так точно! – шутливо отчеканил Олег, сбрасывая скорость перед постом ГАИ у окружной и беззаботно посматривая по сторонам.
– Олег, а сколько раз твой отец бывал в Китае?
– Много. Не знаю точно.
Чиркнула зажигалка. Поплыл запах хорошей сигареты.
– Закуришь?
– Нет, спасибо.
– Ты говорил, он работал в АПН?
– Да. Сколько я его помню, он всегда работал в АПН. Он и умер, выезжая на какое-то задание. Такая же «Волга» была, как и у вас. А в аварию угодил страшную. В сорок семь лет.
– Все мы сгораем на работе, – задумчиво произнес Константин. – Зарабатываемся так, что зачастую забываем: мы всего лишь люди, а не железные автоматы. А потом слишком дорого платим за эту забывчивость. Надо же – сорок семь лет. А знаешь, Олег, он же был всего на два года старше меня.
Олег кивнул и крепче сжал руль. Воспоминания об отце всегда рождали у него неподдельную горечь утраты.
Жизнь обделила в чем-то большом, очень важном, судьба лишила его отца, и здесь было все: и лишение поддержки, и лишение любви, и лишение корней.
В кабине повеяло ветерком. Константин, видимо, приспустил стекло. Клавесинная пьеса закончилась и раздались тягучие звуки струнных.
– Он занимался не только Китаем?
– Конечно. Страны Юго-Восточной Азии. Побывал практически везде – и на Тибете, и в Шри-Ланке, и в Индии…
– Всегда завидовал людям, которые имеют возможность путешествовать по свету, – мечтательно произнес Константин и с шумом выдохнул табачный дым. – Самое прекрасное в мире, как ты думаешь, что?
– Сразу вряд ли скажешь, – Олег задумчиво нахмурился. – Самого-самого, вероятно, нет.
– Есть, – убежденно сказал Константин. – Самое прекрасное в мире – это разнообразие!
2
Что она на меня глаза вылупила? Полчаса просидела перед зеркальцем, каждую ресницу обвела. А теперь на мне решила свою артиллерию опробовать? Нет, такая ничего не поймет. Долбанько. А ничего звучало бы – Светлана Долбанько, Советский Союз!..
– Молодец, хорошо получилось, но, знаешь, Свет, тебе бы больше подошло другое лицо. У меня дома есть последняя «Бурда», там такие мордашки… Я вообще поняла: лицо это как чистый холст. Садишься перед зеркалом, берешь в руки кисть, палитру и начинаешь творить. Если бы все с головой были – без лица бы никто не остался. Точно тебе говорю. Поверь мне. Так вот, тебе бы тени положить на скулах, чем-нибудь темным и теплым, чтобы лицо сузить, а губы поярче выделить. Я бы и прическу у тебя изменила, что-нибудь такое строгое, и побольше вертикальности. А то у тебя сплошная горизонтальность в облике…
Вот дура! Ей дело говорят, а она дуется. У самой ряха – как помидор, красная и блестит. И как за ней еще ходит этот, ну как его, Виктор вроде. Парень ничего, и плечи, и талия. Спортсмен, наверное. С ней и поговорить не о чем. Как заладит про свою учебу или про кино, что на последней неделе высмотрела, – так хоть стой, хоть падай. Ну ничего, он это дело скоро сам разглядит. Хотя… Они же все словно слепые – уткнутся, как щенки, хорошо, если нюни не распустят. Мужчина же, господи, должен быть мужиком, чтобы рядом с ним себя чувствовать спокойно, как за стеной. А это все больше какие-то заборы из дощечек.
Что это она там в окне высматривает? Ну-ка? Красивая машина. И этот тоже ничего, толстоват, правда, малость. Но сойдет. Для сельской местности. Кто это? И я не знаю. Интересно, интересно, к кому это такие мужчины подъезжают в нашей конторе? К какой-нибудь студенточке-малолеточке… Да брось ты, Свет, уж поверь мне, у него на роже все написано прямым текстом – кобель. Да и тачка смотри какая. Пижон.
А? А-а… Да вот, Маргарита Львовна, на погоду смотрим. Хорошо на улице, только снегу слишком много. А? Пока еще не успела, закрутились как-то. Но я помню, да, завтра обязательно все будет готово. Да, можете не беспокоиться. Кстати, вы не в курсе, где сейчас Наталья Семеновна? Жаль. Ей звонил недавно один мужчина. Такой интересный голос, знаете ли. Даже, можно сказать, игривый. Некто Епифанов Борис. Отчество? Не назвал. Ах, из Госкомтруда… Я ему передала, что Наталья Семеновна будет после трех, правильно? Он обязательно позвонит. Я проконтролирую, Маргарита Львовна, хорошо. Если что – вы поехали на факультет книговедения? Хорошо. До свидания…
Ушла. Мегерочка наша ненаглядная. Ну, с богом. Теперь можно часов до трех балдеть, а после смываться. Светку попрошу, чтобы доработала сегодня одна. Ах, черт, еще этот Епифанов звонить будет. Ну, ничего. Он после трех, но ведь не позже четырех! Ну, дадим ему час на размышление. Значит, шестнадцать ноль-ноль-и по коням! Решено. А еще и двенадцати нет. Нам бы день простоять да ночь продержаться!..
– Эй, Светусик, давай-ка чаю согреем. Вареньице от вчерашнего осталось. А то здесь такие стулья жесткие, что работать невозможно. Я говорю, стулья такие жесткие, что работать невозможно. Все себе отсидишь до полного бесчувствия. Вот и я о том же… Пусть чай поставит. Хоть какая-то польза, а то сидит сиднем перед зеркальцем. Кто на свете всех милее, всех румяней и белее…
– Здра-а-аствуйте, давненько не виделись! И где же ты пропадал, солнышко наше ненаглядное? Уж и не заглядываешь к нам на кафедру теперь. Совсем позабыл бедных затюканных девушек. Болел? По твоей физиономии не скажешь. Неужели гриппом? Просто поразительно. Мы? Мы по-прежнему. Сидим себе как в карцере, работаем, работаем… Черт бы побрал эту Светку, опять она про свое кино заладила: Бельмондо – Делон – Филатов – Гурченко. О-о…
Мы скучные? У нас постные физиономии? А как тут не скучать? Сидишь на одном месте, стулья жесткие, кругом ходит один нафталин, какие-то студенты, преподаватели. Скорее бы сессия, полегче будет. Вырвешься изредка куда-нибудь вечером, так после месяц вспоминаешь. Тоска.
Сегодня? Ну так сразу сказать трудно. Надо сообразить. И потом же необходимо переодеться, нельзя же вот так, по-рабочему… Ах, обеих? Замечательно. Ты, Серега, сегодня выглядишь как истый джентльмен. В общем, дай нам на соображение часа три, а там мы сообщим тебе свое решение. Во сколько, говоришь, день рождения? В шесть? А-а. А где? Это почти в центре. Пожалуй, я не найду в себе силы отказаться от предложения такого галантного кавалера. О-о, ну что вы, не стоит, право. Мерси. Хорошо, звоните нам после трех. Но только не позже половины четвертого, а то мы можем передумать. Да-а, мы такие. Да, нарасхват. Ну пока…
