— Почему вы так думаете?
— Пришлось подкупить нянечку, она сказала, что мальчика привезли несколько дней назад, он круглый сирота и на него оформляется усыновление. Новые родители — иностранцы, скоро приедут и заберут ребенка.
Похоже, что директриса детского дома не впервые проворачивает за большие деньги подобные делишки.
Я онемела. Все, что угодно, только не это! Если Егорку увезут из страны, найти его будет практически невозможно. У меня затряслись руки.
— Мы должны немедленно его оттуда забрать! Где находится этот детдом? — набросилась я на Купавина. Он изучающе смотрел на меня, прихлебывая крепкий кофе.
— Если у вас есть пара сотен долларов, это не проблема. Придется заплатить нянечке. Ехать туда недалеко, километров сто.
— Тогда едем прямо сейчас! Я дам вам две тысячи, если поможете забрать Егора.
— Рублей или долларов? — только и поинтересовался он уже на ходу.
— Долларов, долларов! — устремилась я за ним.
Мы вылетели галопом на улицу и уселись в потрепанную «шестерку». Всю дорогу я молчала, с ужасом думая, что мы можем опоздать, и моего сына успеют присвоить какие-то люди, которых я заочно уже готова была задушить, хотя они, скорее всего вообще ни о чем не подозревают. Я знала, что многие иностранцы приезжают в Россию, чтобы усыновить ребенка, и этим беззастенчиво пользуются наши алчные чиновники, обдирая их как липку.
Наконец мы въехали в унылый поселок, носящий название Веселый. Веселого в нем не было ничего, разве что группка пьяниц у пивного ларька. Проехав через поселок, Купавин остановил машину в конце грязной ухабистой улицы. Велев мне не выходить из автомобиля, он взял у меня деньги и исчез. Его не было так долго, что я вся извелась. Через час он вернулся и попросил еще сто долларов. Я без звука полезла в сумку.
Прошло еще полчаса, и, наконец он, беззаботно посвистывая, уселся за руль и завел мотор.
— Ну что, получилось? — стараясь сдерживаться, спросила я.
— Да, конечно. Мальчика я видел, деньги отдал. Нужно подождать до десяти, когда уйдут все воспитатели. Сторожу купили бутылку и он к этому времени будет в неподъемном состоянии.
Я посмотрела на часы, было только семь часов. Мы отъехали в ближайший лесок и там слушали радио и курили до десяти. Я даже пыталась цветочки собирать и веночек плести, чтобы скоротать время.
Когда мы вернулись к детскому дому, было уже почти темно. Но даже в темноте было заметно, что здание находится в плачевном состоянии, штукатурка облезла и кое-где отвалилась. Во дворе виднелись дряхлые качели и вкопанные в землю автомобильные покрышки, выкрашенные давным-давно масляной краской. Песочница пустовала. Господи, что же это за детское учреждение, где даже кубометр песка в песочницу не могут завезти?
Мы обошли дом и разыскали хозяйственный вход. Внутри пахло подгоревшей кашей и хлоркой.
Ободранные полы, следы потеков на стенах… Пройдя по длинному коридору, освещенному одной тусклой лампочкой, мы зашли в комнатенку, очевидно предназначенную для сотрудников. Стены украшали какие-то графики и старые календари с котятами и щенками. Вся мебель состояла из трех письменных столов образца пятидесятых годов и медицинского топчана с поролоновой подушкой. Мы присели на топчан и застыли в ожидании.
Через несколько минут в дверь заглянула пожилая полная женщина, молча кивнула и исчезла. Прошло еще минут пять, и она вернулась, ведя за руку сонного малыша. Я сперва даже не узнала Егорку, — его чудные вьющиеся волосы были неровно обстрижены и топорщились светлым ежиком. Одет он был в застиранную ситцевую пижамку и сандалики с обрезанными пятками. На щеке красовалась ссадина. Мальчик растерянно щурился, очевидно, его только что разбудили.
Я бросилась к нему, и он вначале испуганно отпрянул, не узнавая, но потом вдруг обхватил меня двумя руками за шею, уткнулся носом в шею и пробормотал:
— Я знал, что ты придешь. Я всем говорил, а Сима не верила. Ты меня заберешь отсюда? Правда, заберешь?
— Конечно, заберу, конечно, — простонала я.
— И не умрешь больше? Никогда-никогда? — не отпускал он мня.
— Обещаю тебе, я всегда буду с тобой, родной.
— Ну что, этот мальчик? — вздохнула сзади нянечка.
— Этот, этот. Спасибо вам, — кивнула я, прижимая к себе Егорку.
— Ну, тогда одевайтесь, — кинула она на стол комок одежды.
Я торопливо натянула на сынишку старые шорты и голубую маечку. Другой обуви, кроме хлопающих по пяткам сандаликов, не было, но я подхватила Егорку на руки и вырвать его теперь из моих рук не смог бы никто на свете. На прощанье я еще раз поблагодарила женщину, а она только рукой махнула:
— Уволюсь я отсюда. Это до чего ж Зинаида дошла, что детишек от живых родителей крадет да в Америку продает! Совсем без стыда и совести баба стала. На лимузине разъезжает, а дети одной кашей питаются и в обносках ходят. Ни игрушек, ни телевизора нет, а ведь сколько этих телевизоров надарено — все увезла, воровка жадная!
Под эти сетования мы покинули детский дом. Я решила про себя, что еще вернусь сюда и устрою алчной Зинаиде столько неприятностей, сколько смогу. В машине мы сели с Егоркой сзади, и он скоро уснул, так и не выпуская мою руку из своей потной ладошки. Купавин вел машину не слишком быстро. Когда мы подъехали к городу, он спросил:
— Куда вас отвезти?
— В Шушановку, там покажу, — тихо ответила я.
К дому мы подъехали уже после полуночи. Шушановкие обитатели вели активный ночной образ жизни, и окрестности оглашались приглушенным пением народных песен под гармошку, далеким пьяным скандалом и повсеместным лаем собак. Детектив взял спящего Егорку на руки, а я открыла дом. Мы уложили мальчика в постель. Я отдала Купавину обещанный гонорар. Потом поставила чайник на плитку, ведь почти полдня у нас маковой росинки во рту не было. Пока я накрывала на стол, Валентин Сидорович сидел на табуретке и рассеянно оглядывал комнату.
Некоторое время мы молча ели и пили горячий чай с малиновым вареньем. Наевшись, сыщик закурил свою жуткую «Магну» и поинтересовался:
— Ну что, Алиса Игоревна, не настало ли время все мне рассказать?
— Наверное, настало, — пожала я плечами. — Тем более, что мне ваша помощь еще потребуется.
Рассказ мой занял больше часа. Я изложила все, что произошло со мной за эти дни, не упомянула только про дурацкую эпопею с Тайгером и сладкой парочкой — Колей и Лехой. Купавин не перебивал меня.
Пару раз задал уточняющие вопросы, например о номере «джипа» неизвестного мужчины. Потом надолго задумался. Вердикт его был решительным:
— Лучше всего вам было бы уехать с сыном, скрыться отсюда навсегда. Вы сейчас в страшной опасности, даже в большей, чем представляете. Если они узнают, что вы живы, я гроша ломаного не дам за вашу жизнь. А вы болтаетесь по городу, ведете себя безответственно и неумело.
— Никуда я не поеду, — возмутилась я. — Теперь, когда я отобрала у них Егора, самое время отправляться в прокуратуру. И если в этой стране действует хоть один закон, их посадят до конца жизни за решетку.
— Кого посадят — сестру вашего мужа и Пестова?
— И того, кто им помогал, я знаю номер его машины.
— А вот здесь вы ошибаетесь, Алиса Игоревна. Доказательств у вас нет никаких, свидетель тоже один — вы. Так что вы до суда просто не доживете гарантирую. — Он вздохнул. — А «джип» этот в городе известен и принадлежит он Самураю, правой руке Митрофана. А это значит, что руками Игорька и Самурая расправились с вашим мужем, видимо, для того, чтобы Алексей Петрович Седов прибрал к рукам его фирму и банк. Теперь понятно?
Теперь мне было понятно. В нашем городе имя Седова было хорошо известно. Он владел самым крупным банком, казино и другими доходными заведеньями. Также было известно, что на него работает группировка Митрофана, одного из самых могущественных бандитов. Севку прикрывала компания Мурзы, гораздо менее многочисленная и наглая. Митрофан не связывался с Мурзой только потому, что не хотел большой свары — на периферии болталась молодая и голодная банда Прони, который спал и видел, как главные паханы сцепятся и потеряют много своих парней, в результате чего он, Проня, воцарится в городе.
Этот триумвират балансировал в неустойчивом равновесии, не рискуя лишний раз пересекаться и устраивать разборки. Все это давным-давно объяснил мне Севка.
И выходило так, что мне с Егоркой действительно ничего другого не оставалось, как срочно уезжать куда подальше, спрятаться и затаиться. Но я понимала, что даже в самом медвежьем углу не буду спокойна за наши жизни, что буду шарахаться от всех теней, ожидая пули в спину, трясясь за сына. Он нужен им, они не успокоятся и будут нас искать.
Я встала и зашла в спальню. Егорка спал, разметавшись поверх одеяла. Выражение лица его было сердитым и обиженным. Я поправила ему подушку и погладила по голове. Потом вернулась в комнату.
